Семейные тайны

— По-моему, это не оскорбление, — заметил Филипп.

— Ни в коем случае. Авантюристы, как правило, обаятельные люди, но не серьезные.

— Здесь я не могу согласиться. Есть вещи, к которым я отношусь очень серьезно.

— А это мы сейчас выясним. — Она заглянула в холодильник и вытащила еще одну емкость. — Ты был когда-нибудь женат?

— Нет.

— Помолвлен? — спросила она, открывая коробочку с аппетитным крабовым салатом.

— Нет.

— Тебе случалось жить вместе с какой-то одной женщиной на протяжении полугода или дольше?

— Нет. — Он пожал плечами, затем достал из корзины тарелки и подал ей бледно-голубую льняную салфетку.

— В таком случае мы можем предположить, что один из вопросов, которые ты не склонен рассматривать серьезно, это взаимоотношения между мужчиной и женщиной.

— Или что я просто еще не встретил женщину, с которой мне захотелось бы завязать серьезные отношения.

— Возможно. Тем не менее… — Она прищурилась, разглядывая его лицо, в то время как он раскладывал салат по тарелкам. — Тебе сколько? Тридцать?

— Один. — Он положил на каждую тарелку по ломтику хлеба.

— Тридцать один. Обычно к тридцати годам мужчина уже имеет по меньшей мере один опыт длительной связи с женщиной. В нашей культурной среде это вполне типичное явление.

— Я не стремлюсь прослыть типичным. Оливки?

— Да, спасибо. Типичность не обязательно непривлекательная черта. Как и традиционность. Каждый исповедует какие-то традиции. Даже те, кто считает себя бунтовщиком, подчиняются определенным законам и принципам.

Любуясь ею, он склонил набок голову.

— Вы в этом уверены, доктор Гриффин?

— Абсолютно. У гангстеров из районов трущоб есть свои правила, законы, критерии. Раскраска, — добавила она, беря с тарелки оливку. — В этом смысле они мало чем отличаются от членов городского совета.

— Видела бы ты ту среду, — пробормотал Филипп.

— Прошу прощения?

— Да нет, ничего. А серийные убийцы?

— Они действуют по определенным схемам. — Она отломила кусочек хлеба. — ФБР изучает их, заносит в каталоги, составляет на них описания. С точки зрения общественности они ненормальные люди, но на самом деле они норма в чистом виде, принимая во внимание прямой смысл этого слова.

Будь он проклят, если в ее рассуждениях нет рационального зерна, решил Филипп, еще более восхищаясь ею.

— Значит, ты оцениваешь людей в соответствии с принципами, законами и схемами поведения, которым они следуют.

— Более или менее. Люди вполне поддаются осмыслению, если внимательнее к ним присмотреться.

— А как же пресловутые сюрпризы?

Сибилл улыбнулась, оценив по достоинству как сам вопрос, так и проницательность Филиппа. Большинство дилетантов, с которыми ей приходилось обсуждать темы своих исследований, редко проявляли искренний интерес к ее работе.

— Они уже учтены. Всегда есть предел допустимых ошибок и поправок. Салат замечательный. — Она положила в рот очередную порцию. — К тому же сюрприз, особенно приятный, это не спонтанное действо. Его нужно придумать и подготовить заранее.

— А тебе не кажется, что люди обычно охотно пускаются во все тяжкие ради тех, кто им небезразличен? — Сибилл в ответ только моргнула. — Что, сбил тебя с толку?

— Ты едва меня знаешь. — Она поднесла ко рту бокал с вином. То была защитная реакция. — Не надо путать обычное влечение с глубокой привязанностью. Последнее приходит со временем.

— Некоторые из нас действуют стремительно. — Ее смятенный вид доставлял ему удовольствие. Должно быть, это бывает редко. Не желая упускать шанса, он придвинулся ближе. — Я, например.

— Я заметила. И все же…

— И все же мне нравится слышать твой смех. Нравится чувствовать трепет твоего тела, когда я тебя целую. Нравится слушать твой голос, в котором появляются поучительные нотки, когда ты развиваешь какую-то теорию.

При последнем комментарии она нахмурилась.

— Я не поучаю.

— Очаровательно, — пророкотал он, водя губами по ее виску. — И мне нравится смотреть в твои глаза, когда я начинаю смущать тебя. Из чего следует, что я, очевидно, уже перешел в ту стадию, когда ты стала мне небезразлична. Так что давай теперь применим выдвинутую тобой гипотезу к тебе самой и посмотрим, что мы имеем. Ты была замужем?

Он щекотал губами у нее за ухом, мешая ей мыслить ясно.

— Нет. Не совсем.

Филипп чуть отстранился и прищурившись глянул ей в лицо.

— Так нет или не совсем?

— Это была ошибка. Импульсивный поступок. Связь длилась менее полугода. Такое нельзя принимать в расчет. — У меня мутится рассудок, решила Сибилл, пытаясь отодвинуться от него. Но Филипп лишь прижал ее теснее.

— Ты была замужем?

— Формально. Это не… — Она повернулась к нему лицом, намереваясь объяснить, как все было, но наткнулась на его губы — требовательные, теплые. У нее возникло ощущение, будто она качается на медленной волне, погружается в ласковую мерцающую воду. Внутри все обратилось в тягучую жидкость. Сюрприз, который она не учла. — Это нельзя считать настоящим браком, — наконец вымолвила она, откидывая голову.

Его губы поползли по ее шее.

— Допустим.

Он удивил не только ее, но и себя. Ее неожиданная покорность вызвала прилив жгучего желания, неуемную потребность трогать ее, ласкать, мять соблазнительные округлости, проступающие под тонкой хлопчатобумажной блузкой. Хотелось целовать ее пылко и горячо, наслаждаясь тихими стонами удовольствия, клокочущими в ее горле.

Идя на поводу у своего желания, трогая и целуя ее, он почувствовал, как она обняла его и зарылась ладонями ему в волосы. Биение ее сердца эхом отдавалось в его груди.

— Нет, — в панике воскликнула Сибилл, когда он стал расстегивать пуговицы на ее блузке, и дрожащими пальцами накрыла его ладони. — Ты слишком торопишься. — Она зажмурилась, пытаясь обрести контроль над собой, над своими инстинктами. Разве за удовольствиями она сюда ехала? — Прости. Я не могу так быстро.

Нелегко обуздать зов собственного естества, требующий пренебречь правилами и просто подмять ее под себя на палубе, подчиняя своей воле. Напряженными пальцами он приподнял ее лицо за подбородок. Нет, нелегко, повторил про себя Филипп, читая отказ в ее затуманенных страстью глазах. Но необходимо.