Семилетка поиска

Попытался обнять Елену. Она не пошевелилась и повторила:

– Мне нужна записная книжка.

– Заладила как попугай! Книжка твоя в гостинице. Пошли, тачку поймаем, я даже одеваться не буду.

– А вот я – буду! – Она шагнула в лифт.

Он действительно не стал одеваться в куртку и сел прямо так в редакционную машину. Понимая, что сейчас начнется новое «выяснялово» и завтра это будут обсуждать сначала все редакционные водители, а потом все, кого они повезут, Елена попыталась увести его на тему «Гамлета»:

– И как ты будешь снимать?

– Что именно?

– Гамлета.

– С ума сошла? Это я девчонку разводил на постель. Она когда сказала, что на третьем курсе играла Офелию, я понял, где у нее эрогенная зона.

– Кстати, из нее получилась бы неплохая жена для успешного режиссера. Хорошо смотрится, – попыталась Елена срулить в эту сторону.

– Да я уж думал иногда. Закрыть глаза, ткнуть пальцем, жениться на ком попало. А там… само устроится. Все-таки жизнь богаче схем.

Елена подумала, что, по большому счету, он ведет себя как подросток, только что позволивший себе жить не так, как хотели родители. И обращается со своей жизнью как молодая хозяйка, хватающая с прилавка все красивое, совершенно не предполагая, как она потом организует это в схему: закуска, суп, горячее, десерт. И просто не знающая об этой схеме. И в любом продавце куриных окорочков на углу больше цельности, чем в этом ищущем, талантливом, образованном человеке.

И он уже никогда не станет большим режиссером, потому что мельчит жест, суетится. И даже при своих успехах и заметности гораздо больший неудачник, чем Караванов. Поэтому ему нужна девочка. Ведь девочке про него ничего не видно, ей кажется, что это большая удача. Пока поймет правду – жизнь пройдет…

Слава богу, до гостиницы добрались быстро и без пробок. У подъезда Зябликов достал сотню, сунул водителю и потребовал:

– Чтоб я через секунду тебя здесь не видел.

Тот радостно испарился.

– И на чем я поеду? – возмутилась Елена.

– А куда тебе ехать? Останешься со мной…

Комментировать было бесполезно, хотелось быстрее зайти в номер, припасть к записной книжке и забыть все это, как страшный сон. Зашли в номер, пока Елена прятала книжку в сумку, Зябликов запер дверь и положил ключ в карман:

– Лена, я понимаю, что я – дурак и это пожизненно… Но в прошлый раз мы оба были не правы.

– Какое это имеет значение?

– Только то, что сейчас надо совершить ритуал перемирия.

– У меня нет мотивации. – Теперь, с записной книжкой в сумке, можно было высказаться на всю катушку.

– Разве тебе со мной было плохо? – Его мутные глаза заискрились тоской.

– С другими мужиками у меня все получается быстрее и качественней.

– Обидно… Но со мной будет так. И с этим придется смириться.

– Зачем?

– Знаешь, я тогда посадил тебя в машину, вернулся в номер, допил всю бутылку коньяка. Посмотрел на себя в зеркало и сказал: «Зябликов, это алкоголизм!» И с тех пор не просыхал.

– Ты настаиваешь на том, что для тебя это тоже было стрессом? – скривила губы Елена.

– А ты как думала? Если бы ты специально не оставила книжку и не позвонила, я бы ни за что не позвонил…

– Никогда?

– Скорее всего никогда.

– Дурак, – сказала она, и внутри у нее потеплело.

– Сама дура… Надо не в придуманного влюбляться, а в живого. Поверь, он не хуже… – Зябликов посадил ее рядом с собой и начал перебирать ее волосы.

Надо было отстраниться, встать и потребовать открытой двери. Но зачем врать себе?

– Хуже. Очень давящий… Мне с тобой живым везде жмет, – призналась Елена, не сопротивляясь.

– Приспособишься… – хмыкнул он и начал ее целовать, и против этого у нее не оказалось оружия.

– Ну, мы еще посмотрим, кто будет приспосабливаться, – ответила она, на секунду освобождая губы от его губ.

– А чего смотреть, приспосабливается всегда тот, кто оказывается слабее… Или честнее, или наивней, или влюбленней… Ну что ты из себя строишь? С понтом под зонтом, а сам под дождем… – Они целовались и спорили, спорили и целовались, потом спорили и стягивали друг с друга одежду.

Потом уже не спорили. И было замечательно, потому что никто ни с кого не тянул одеяло, ведь оба испугались, что отношения могут не продолжиться.

В конце концов зазвонил мобильник.

– Лен, ты совсем охренела? Сколько времени, знаешь? – заорала Катя в трубку.

– Не знаю и знать не хочу… – счастливо выдохнула Елена.

– Там Танька из бухгалтерии с ума сходит! Ей давно пора в кофте домой идти, а ты где-то шляешься!

– А что, она не может один раз в моем свитере домой прийти?

– Лен, ты что, пьяная? Он же мужской! Как она это супружнику объяснит?

– Блин, ладно, скажи, что через полчаса я в машине жду ее у метро. Там и переоденемся. Зябликов, аллюр три креста, мне надо отдать кофту, которой я пыталась тебя поразить.

– Этой, что ли?

– Ага.

– Редкая безвкусица…

Таня из бухгалтерии стояла у метро с таким лицом, как будто у нее кто-то умер. Елена втащила ее в машину, велела водителю и Зябликову отвернуться, и они стали переодеваться стремительно, как танцовщицы между номерами. Таня продолжала делать лицо, но Елена сунула ей купленные по дороге шоколадные конфеты. А главное, сказала:

– Таня, это модный режиссер Зябликов. Все из-за него. Я поехала за записной книжкой и застукала его с малолетней артисткой. Так, Зябликов?

– Почему застукала? – потребовал уточнений Зябликов. – Я с ней говорил о возможной роли.

– При этом вы уже выпили бутылку водки на двоих, и она положила тебе на пожилое плечо молодую голову! – Елена изобразила итальянский базар, и Таня из бухгалтерии открыла рот и восхищенно повелась на него. – Как бы вы, Танечка, поступили в такой ситуации?

– Ой, ну не знаю… мне неудобно… – замотала головой Таня, намекая на то, что «куда им, простым людям, разбирать яркую жизнь сложных людей».

– Из-за этого я оказалась совсем в другом месте, потом он запер меня на ключ и не выпускал. Было, Зябликов? – настаивала Елена.

– Было, – кивнул Зябликов, наконец поняв, чему именно надо подыгрывать. – Виноват-с…

– Таня, вы на меня не обижаетесь, что я так подвела со свитером?

– Ой, что вы, это мне неудобно, что я Кате сказала, вполне бы домой в вашем могла пойти. До свидания, извините. – Она выбралась из машины с лицом человека, которому трудно дотерпеть до дома и он будет сейчас из телефона-автомата набирать сотрудниц: «Я тебе ща такое расскажу! Представляешь, эта наша – любимая главного – крутит с каким-то режиссером, и вот она в моей оранжевой кофте накрыла его с артисткой!..»