Семилетка поиска

Все-таки они обе работали в газете, а в газетах умеют обращаться с новостями.

– Слушай, у меня ведь там в ресторане девчонка сидит, а главное, одежда, – вспомнил Зябликов. – И еще водка недопита.

– И что?

– Ну, надо вернуться. Расплатиться. – По интонации стало понятно, что он не хочет, чтоб Елена ехала с ним, и собирается сохранить свои активы с девицей.

– Нет проблем. Завези меня домой и вперед, – небрежно предложила Елена.

– А ты не обидишься?

– А почему я должна обидеться? Все, что с тебя можно получить дельного, я на сегодня уже получила.

– Лен, ну да, я такой. Я могу увлекаться сразу несколькими женщинами. Я – художник, и мне это надо прощать…

– Так я и не против. В ответ могу сообщить только то, что я тоже имею одновременно несколько сюжетов. Ты из них самый новый, но не самый молодой и не самый яркий.

– А зачем ты мне это говоришь? – напрягся он.

– Чтобы ты не нервничал, что я болезненно отнесусь к твоим артисткам.

– Лен, все твои прежние способы управления представителями моего пола здесь не пройдут…

– А зачем управлять тем, с кем интересно иногда поболтать и оказаться в постели? Если ему тоже иногда это интересно, то как-нибудь сговоримся, – фыркнула она.

Он отвернулся к окну. Елена всегда изумлялась, насколько беззащитными оказывались мужики, когда с ними начинали играть по их правилам.

– Сердце болит – вчера перепил, – пожаловался Зябликов.

– Ну ты уж как-то того… Держись в рамках. Меня все-таки интересует твое тело, хотелось бы, чтоб с ним обращались побережней, – весело ответила она, не принимая предложенной роли: «Ах ты, бедненький! Может быть, тебя показать кардиологу?…»

– А все началось после той встречи, когда я допил бутылку, – гнул он свою линию.

– Слушай, ты уже проиграл эту шахматную партию. Ты уже второй раз говоришь, что тебе было плохо после той встречи. Что ты решил замерить свое «плохо» в количестве коньяка. Я услышала. Я откликнулась. Но потом ты начал крутить у меня перед носом девочкой, и это обессмыслило твое «плохо» в размере бутылки коньяка…

– Птица-говорун отличается умом и сообразительностью, – сказал Зябликов зло. – Особенно когда молчит…

До ее дома больше не выясняли отношений, а болтали о незначащей ерунде. Потом вполне страстно поцеловались и вполне бесстрастно сказали друг другу «пока».

Лиды не было. Сил тоже. Елена распечатала адреса, собранные Катей для Лидиного трудоустройства, и положила ей на стол. Поняла, что промерзла с этими перемещениями вокруг Зябликова. Почувствовала себя кем-то вроде пожилой англичанки, в затерянном домике посреди заснеженного леса. Плотно закрыла шторами окна, придвинула обогреватель, завернулась в клетчатый плед. Заварила чай с травами, включила телевизор, досмотрела его до конца и заснула, стараясь ни о чем не думать.

…Разбудил звонок Зябликова:

– Здравствуй, моя шоколадная!

– Здравствуй! – Это было как продолжение теплого радостного сна.

– Очнулась?

– Почти.

– Твои творческие планы? – В этот момент Елена услышала женский голос, кричащий в трубке: «Помоги, у меня тут горячий кран не крутится!»

Голос, по всем приметам, принадлежал молодой артистке Мягкой. Елена сначала почувствовала легкий пинок в солнечное сплетение, а потом уже сообразила про принадлежность голоса.

– Извини, тут горничная зашла, чего-то от меня хочет, – сказал Зябликов, не подумав о качестве слышимости.

«Ну? – насмешливо спросила Елена саму себя. – Ты хотела романа и человеческих отношений? Плиз! Ты же знала, что с неудачниками дерьмо всегда входит в путевку… Итак, быстро поменяли сценарий, завинтили все краны, перекрыли все ходы и заморозили все двери! С этой секунды мы возвращаемся к прежней жизненной стратегии…»

– Я тут, – появился Зябликов у трубки, не подозревая, что там его ожидает уже совершенно другая собеседница. – Так что ты сегодня делаешь?

– Как обычно: дочь, работа, досуг…

– В какой раздел я вписываюсь удачней?

– Сегодня ни в какой.

– А вчера?

– А вчера в раздел «работа» как владелец моей записной книжки; и в раздел «досуг» как владелец некоторого трудоспособного органа, – весело сообщила Елена.

– А разве у нас нет отношений? – растерялся Зябликов.

– Это и есть отношения. И поверь, они ничуть не хуже, чем отношения с девочкой, которая сейчас в твоей ванной, просто – другие…

Зябликов сделал внушительную паузу.

– Чем больше пауза, тем больше актер? Я на самом деле не поняла одного: почему ты не хотел, чтобы я осталась у тебя тогда, а «мягкую Офелию» оставил с легкостью? Почему? Удовлетвори, пожалуйста, мой этнографический интерес.

– А хрен его знает, – ответил Зябликов. – Да я вчера так принял, что слона мог в постель притащить. Можно сказать, блевал дальше, чем видел. А тебя не оставил, чтобы утром не чувствовать себя двоечником, сдающим экзамены. Даже не помню, зачем я ее сюда… Лоскутная память алкоголика.

– Зябликов, твои физические возможности не таковы, чтобы приходовать двух женщин в сутки. Так что не изображай при мне – которая «в материале» – самца-террориста. В лучшем случае девочка слушала твои бредни про съемку Гамлета, в худшем – вытирала и мыла за тобой. – Елена решила не экономить на проницательности. – Понятно, что и то, и другое для нее совершенно одинаковая работа для того, чтобы сняться у тебя, хотя бы в эпизоде; но при этом из вас двоих ни одного не жалко…

– Себя, наверное, жалко, – попробовал ужалить Зябликов.

– А мне-то что? Ты у меня в списке из пяти аналогичных. Мне в принципе все равно, с кем из вас ужинать, болтать и заниматься сексом.

– Интересно с тобой общаться… – Он явно не знал, что ответить. – Сначала вроде искра пробежала, что-то внутри зазвенело, а потом… ты из человека превратилась в запертый холодильник. И все только из-за того, что девчонка годится тебе в дочери?

– Видимо, ты считаешь, что, если бы тетенька в ванной была моего возраста, я бы закричала: «Зябликов! Ес! Как я рада за нас с тобой! С этого мгновения начинаем новый радостный этап наших отношений!»