Семиозис

– Снежные лианы не особенно умны – меньше, чем даже волк. Да, ты ведь не видела волков или даже собак… А вот этот радужный бамбук… Животных можно предсказать, а растения – нет. Они никогда не мыслят так, как это делаем мы. Он может быть недружественным.

– Если снежная лиана способна решить кормить нас плодами, тогда радужный бамбук тоже мог бы дать нам плоды. Нам всегда нужна еда, а более умное растение смогло бы понять, как много мы можем для него делать в обмен на еду.

– Вот именно: растениям всегда что-то нужно. – Он посмотрел на Веру: она шла к нам. – А вот эта бечева кои… Скажи, ты заметила разницу в волокнах разного цвета?

Я нахмурилась. Почему он об этом спрашивает? Но чтобы быть вежливой, я взяла образцы всех цветов и помяла их.

– Нет. Думаю, более зеленые просто моложе.

Вера подошла к нам и остановилась.

Октаво посмотрел на нее.

– Мы обсуждали кои. У них может быть много способов применения, как у льна… По-моему, мы слишком сосредоточились на источниках пищи.

– Нам постоянно нужна пища, – отозвалась она.

Они какое-то время молчали, и раз это не выглядело так, будто я их не прервала, то сказала:

– Я все думаю про стекло и радужный бамбук. Когда мы сможем их обсудить на собрании?

– Не скоро, – ответила она. – Мы все еще не справились с последствиями урагана.

Я постаралась не показать своего разочарования, но она все равно смотрела не на меня, а на мою корзину. Полоска хорошо смотрелась.

– Это – естественная вариация волокон кои, – пробормотала я.

– Рационально, – бросила она и заковыляла прочь.

– Мы никогда не будем это обсуждать! – возмутилась я. – Паула была не такая.

Октаво никогда не ругался, когда мы, дети, жаловались.

– У Паулы была… подготовка. – Он посмотрел на ветку. – Не наша планета, не наша ниша.

– У разумных существ ниши нет.

Я где-то это вычитала.

Октаво покачал головой. Ему растения никогда не нравились, хоть он и был ботаником, и спорить с ним было бесполезно.

Он велел мне помочь ему подняться и ушел в лабораторию.

Я продолжала плести корзину, пытаясь вообразить растения, которые были бы такими же умными, как мы. Какие бы отношения они с нами установили? Наверное, не такие, какие обычно бывают у растений с жукоящерицами или фиппокотами. А из радужного бамбука я смогу сделать красивые вещи. Зачем же ждать? Я взяла несколько запасенных прутьев, размочила их, и когда закончила корзину для личинок, то взяла один прут, сделала две петли, а потом пропустила конец в эти петли. Красочный браслет – целая минута потрачена на украшение. Я сделала семь штук и положила их на солнце сохнуть вместе с корзиной.

Я отдала воду для вымачивания Снеговику, убрала все свои вещи, помогла устроить навес для ростков латука и отнесла корзину Розмари с Даниэлем. Я вернулась к браслетам, надела один из них, а остальные отдала Джулиану, Алеше, маме, Николетте, Синтии и Энее.

Вера увидела их за вечерней трапезой на площади: суп из птицы-боксера и тюльпанный салат. Продуктов было немного из-за грозы, но мы в достаточно хорошем настроении сидели по обе стороны выставленных в длинную линию столов. Вечер выдался неплохой, хотя родители кутались: они вечно мерзли, когда нам было жарко. Летучие мыши пикировали и пели, а воздушные кактусы на веревках не позволяли им красть еду. Внуки, беременные и больные ели вволю. Мне досталось много салата, миска супа и кусочек мяса. Джулиан получил только бульон из птиц, которых он добыл. Внуки были настроены похихикать.

Тут Вера хмуро посмотрела на браслеты.

– Этому здесь не место, – заявила она. – Мы не можем тратить время зря.

– О, ты, наверное, захочешь срезать резьбу с моей трости! – сказала мама. – Не все обязательно должно быть только полезным, так ведь?

Это вызвало новые бесконечные споры из-за цветника: мнение высказывали только родители, детям полагалось слушать и учиться. Террел считал, что нам надо искать металлы, а не красивые цветочки.

Брайен устроил спектакль, вставая, чтобы высказаться, несмотря на одеревеневшие суставы, как будто мы у него в долгу из-за его хронического бурсита и обвисшей кожи со шрамами от удаленных раковых опухолей. Он пожелал потребовать деторождения «в гармонии с благополучием и интересами Содружества в целом», как говорится в Конституции. Родители любили цитировать Конституцию и опасались, что если мы не будем ей следовать, то нас будет ждать катастрофа, но ведь в Конституции говорилось и о красоте, и о равенстве. Родители цитировали только то, что им хотелось.

– Я считаю, что мы достаточно это обсудили, – сказала Вера. – Браслеты надо выбросить. Сейчас не время для раздоров.

– Ох, ну это же просто браслет! – возразила мама.

– Проблема в том, что он символизирует. Это Мир. Сообщество с согласием, взаимным доверием и поддержкой, – заявила Вера, цитируя Конституцию. – Браслет – это нарушение доверия. Давайте будем практичными. Символы важны. Браслеты символизируют решение, которое мы сейчас не готовы принять. У нас слишком много дел по восстановлению после урагана.

Мне следовало бы не сдаваться, следовало бы заговорить, но слишком много людей смотрели на меня, бездетную, проектировщика разрушившейся крыши и неуважительную гражданку – так, наверное, они думали, – а нас, детей, постоянно подозревали в лености и жадности. Я сняла браслет. Остальные тоже. Алеша и Николетта при этом поморщились, а Джулиан свой бросил и растоптал. Террел их сжег.

Той ночью, когда я плакала у себя в кровати, Джулиан вошел ко мне и, ничего не говоря, просто обнимал, пока я не перестала плакать. А потом мы впервые любили друг друга. Я уже занималась любовью с другими парнями, чтобы родители считали, будто я стараюсь забеременеть, но я делала это только чтобы удовлетворить других, а не порадоваться самой.

Джулиану хотелось порадовать меня, а мне хотелось радоваться с ним, а потом я его обнимала, понимая, что мне хотелось бы, чтобы он всегда был счастлив. Родители сочли бы все это пустой тратой времени из-за его бесплодия, но той ночью у нас была любовь, настоящая любовь. Она была бесполезно прекрасной, как и браслеты. И это стало началом бунта.

На следующий день я поискала радужный бамбук в сарае – а он исчез. На берегу, наверное, можно было найти еще, но мне некогда было идти на озеро. Джулиан поискал его во время охоты и в конце концов нашел прутик, даже красивее, чем прежние.

– Он с Громовой реки, у водопада, – сказал он. Никто не поднимался по течению выше водопада, но карты, сделанные на основе снимков метеорологического спутника, показывали длинный каньон, уходящий вверх через горы и ведущий к широкому плато. – И я нашел еще вот что. – Он протянул мне кусочки красного, зеленого и желтого стекла. – Это может быть обсидиан или агат, но, по-моему, нет. Что будем делать?

Я долго думала, прежде чем ответить. Можно было продолжать жить как обычно: работать с восхода Света до заката солнца: сажать, полоть, строить, собирать урожай, охотиться, заниматься собирательством, готовить, убираться, ткать, шить, ухаживать за животными, следить за оборудованием, ремонтировать механизмы, смотреть, как компьютеры сбоят, а роботы останавливаются, разбирать погибшие механизмы на запчасти, помогать родителям дойти до клиники и вернуться домой, перестраивать энергосистему на работу от ветра и ручных воротов…

Можно было смотреть, как сменяются времена года: весны с разливами и вездесущими гнездами ящериц; лета с ураганами, срывающими крыши, валящими деревья и злаки на полях; осени с засухами и пожарами; зимы с заморозками и туманами. Нашими праздниками были урожаи, рождения, похороны, солнцестояния и равноденствия, но праздник сводился просто к чуть более обильной еде. На Земле люди ходили на бои, карнавалы, в музеи и университеты, а я, если повезет, ходила на озеро. На Земле были протесты, революции, геноциды, пиратство и войны, а меня наказывали за сплетенные браслеты.