Семирамида. Золотая чаша

— Ты очень повзрослел, парень. Ты стал настоящим мужчиной. Ты осмелился назвать меня не «госпожой», а «женщиной». Ты прав, объятья такого жеребца, как ты, могут польстить любой женщине. Но меня занимает другое – можно ли положиться на тебя? Разум подсказывает – можно, и сердце не спорит, а мне все равно страшно. Я не знаю, что придумать! Я не знаю, как избавить моих детей от мира мертвых, если мы проиграем. Нет в мире такого убежища, в котором враги рода Иблу не смогут отыскать их. Что ты думаешь по этому поводу?

— Детей надо спрятать в Вавилоне. Это – единственное надежное место. В твоем родном городе столько жителей, сколько звезд на небе* (сноска: В те времена Вавилон был самым крупным городом в этом очаге цивилизации. Точных сведений нет, но спустя век в нем проживало предположительно около полумиллиона жителей.). Детям надо изменить имена и передать под опеку Ардиса. Их также надо учить, этим может занять известный тебе мошенник. Он не научит их плохому, я верю в это. Все должно быть подготовлено заранее и сделано тайно.

— Я уже думала об этом. Кто мог бы заняться этим делом?

— Твоя служанка Габрия. Она – скифянка.

Неожиданно Шаммурамат совсем как Салманасар наставила указательный палец на Бурю и спросила.

— Ты живешь с ней?

Буря развел руками.

— Случается.

— Хочешь, я выдам ее замуж за тебя?

— Нет, госпожа. Я хочу быть возле тебя. Пусть поодаль, но только чтобы слышать тебя, видеть тебя…

Он не договорил, сел, опустил голову. Так и сидел, разглядывая плиты на полу. Узор был необычный, египетский.

После долгой паузы жена наместника первой нарушила молчание.

— Послушай, Буря. Наш ждут тяжелые времена. Поделись, кому ты доверил свою жизнь? Мардуку? Или Ашшуру? Свою судьбу я вручила моей небесной покровительнице, а кому доверился ты? Может, ты до сих пор вспоминаешь Табити–небо, покровителя скифов?

— Нет, госпожа, мне больше по сердцу неизвестный бог, о котором рассказал вавилонский мошенник. По пути в Вавилон, куда мы отвозили Гулу, он признался, что однажды ему привиделось божество, похожее на человека. А может, он и был человек, кто знает, только всесильный, всевидящий и добрый. С ним случилась такая история. Получив удар по щеке, он подставил другую. Аферист убеждал меня, что это вовсе не глупость или слабость, как может показаться.

На обратном пути я встретил Сарсехима в пустыне, там попытался помочь ему – стоило только мошеннику шевельнуть пальцем и жалкий купчишка, сделавший его рабом, со всеми своими прихвостнями тут же лишился бы головы. Но Сарсехим сразил меня тем, что простил всех, кто досаждал ему в пустыне. Помнишь, ты простила сестру. Я долго не мог понять, с какой стати потакать ведьме, но, поговорив с уродом, догадался – если все время бить друг друга по щекам, щек не хватит, а ведь что-то надо делать?

— Ты прав, дружок. Надо что-то делать. Если ты обещаешь, что подробно расскажешь, где можно повстречать такого Бога и как узнать истину, мне будет легче исполнить свое обещание. Но не ранее того часа, когда Нинурта уйдет к судьбе.

* * *

Прибыв в Калах, Шаммурамат остановилась в собственном доме, заранее купленном на подставное имя. Еще в Ашшуре, обсудив с Ишпакаем меры, которые следует принять для спасения мужа, оба пришли к выводу, что ассирийские законы по сути не воспрещают женщине держать в руках оружие, участвовать в битвах и, следовательно, принять участие в воинской сходке. Формально ее можно было бы включить в состав представителей общины Ашшура. Шаммурамат прошла обряд посвящения в воины, она принимала участие в боевых действиях, и к тому же имеет награду. Сам Салманасар вручил ей в Сирии почетное копье.

— Вот ты Ишпакай и займись этим делом. Пусть в состав отряда, отправившегося в Калах, будет включен конный посыльной Шамир.

— Это нетрудно, – кивнул евнух. – Беда в другом – ты решилась на неслыханное дело. Хочешь отвлечь огонь на себя? Похвально, но кто возьмется предсказать, как воины, особенно противники Нину, отнесутся к твоему появлению на сходке. Одно дело война, на которую ты попала по личному разрешению царя, другое – священное действо. Тебя за такую дерзость могут растоптать прямо на царском дворе.

— Если хочешь выжить, не прячься по углам, – ответила Шами. – Эта крайняя мера и я воспользуюсь ею, если не будет другого выхода.

Старик склонил голову.

Наступила тишина. Первым ее нарушил евнух. Старик, как бы делясь с госпожой недоумением, развел руками.

— Я не могу понять, с какой целью Салманасар вынес такой, в общем-то, пустяковый вопрос, каким является проступок Нинурты, на общее обсуждение.

— Этого никто не может понять, – откликнулась Шами.

Старик кивнул.

— Вот почему тебе не следует прибегать к крайним мерам. Тебе нельзя попусту дразнить собак. К самоуправству Нину ты добавишь пренебрежение божественными законами, разделившими женщин и мужчин. В этой схватке победит тот, кто сумеет проникнуть в планы Салманасара.

Всю дорогу до Калаха Шаммурамат пыталась ответить на вопрос, чего добивался старый лис, предлагая народному собранию решить судьбу Нинурты?

Ни для кого не было секретом, что в виду преклонных лет Салманасара борьба за власть в верхах ассирийского общества резко обострилась. Проступок Нину, очевидно, являлся следствием этого противостояния. Начальник конницы всегда был верен Салманасару и его младшему брату, возвышавшемуся среди примкнувших к нему людей, скорее, как символ, но не как самостоятельная, способная добиться своего фигура, какой был, например наследный принц. Свои надежды командиры «царского полка» и набиравшие силу переселенцы, особенно их верхушка, просто были вынуждены связывать с Шамши. У них не было выбора. Приход к власти Шурдана был для них катастрофой, причем, не какой-то расплывчатой, словесной, а самой что ни на есть конкретной, кровавой и убийственной.

Шурдан заметно выделялся среди своих сторонников, ему было не занимать ни хитрости, ни коварства. У него были сильные позиции в государстве. Его поддерживали самые крупные ассирийские города – Ниневия, Арбелы, Шибаниба, Хатха. К недостаткам наследника можно было отнести неумение ждать. Ему уже было за сорок, и он был готов на все, чтобы поскорее схватить жезл, посох и налобную повязку. Отсюда неумеренная суетливость, нескончаемые попытки с помощью интриг добиться своего. На открытый мятеж у никогда не хватало духа. Лучше, чем кто-либо другой, он сознавал силу отца. К сожалению, здоровье и умственные способности Салманасара пока не давали повода предполагать его скорую кончину, поэтому Шурдан сделал ставку на законный путь смены правителя, однако в последнее время у наследника начали сдавать нервы.

Ишпакай указал и на другую слабость Шурдана. По мнению старого евнуха, страна в большинстве своем была на стороне крепкой царской власти. Это касалось в основном простых людей, а также многочисленных пришлых, успевшие обосноваться в междуречье Тигра и Евфрата и обзавестись хозяйством. К сожалению, переселенцы практически не имели голоса в решении повседневных хозяйственных вопросов. Знатные в городах связали их по рукам и ногам.

Ишпакай, делясь своими раздумьями с госпожой, осмелился предположить – Салманасар никак не может определиться с наследником. Он пребывает в сомнениях, но дальше оттягивать выбор невозможно, иначе славное тридцатилетие может закончиться мятежом, взрывом страстей, гражданской войной. Такой исход был самым страшным наказанием для Ассирии и горем для взиравшего с небес Ашшура.