Семья Берг
Шрифт:
Зика стал расспрашивать про старых знакомых:
— У меня в Москве есть дальний родственник, набожный еврей Арон Бондаревский, старик. Интересно было бы знать, жив ли?
— Арон Бондаревский? Который женат на тете Оле?
— Да, верно — на тете Оле. Вы их знаете?
— Арон мой дядя.
Так выяснилось, что Зика с Михоэлсом дальние родственники. Зика обрадовался:
— Правду говорят, что все евреи родственники, — он достал бутылку отборного французского коньяка. — Выпьем за нашу встречу.
Он засыпал Михоэлса подарками для всей семьи.
— Зика, спасибо. Зачем так много?
— Бери, Соломон, бери. Для себя бери, для моего дяди Арона с тетей Олей, для их детей. Все равно ваши скоро отнимут у
Михоэлсу Зика понравился — это была крепкая деятельная натура, у него был острый аналитический ум, он прекрасно помнил факты из истории евреев в Польше и России и умел их тонко анализировать. Он говорил Михоэлсу:
— Советские арестовывают и ссылают латышей, но нас, евреев, пока не трогают. Ну, если захотят меня тронуть, я от них откуплюсь. Но у меня есть верные сведения от друзей, что в Польше Гитлер уничтожает евреев тысячами. Если он начнет войну со Сталиным, нам, евреям, будет очень плохо.
Михоэлс не стал обсуждать с ним политику, но предсказания Зики его взволновали, он нахмурился. Зика заметил, сказал:
— Ну, может быть, все-таки как-то обойдется.
Они так понравились друг другу, что обменялись адресами и стали переписываться.
Агенты НКВД отбирали у хозяев частные предприятия, меняли всю администрацию. Проницательный Зика предвидел это. Еще когда советские военные части только стояли перед границей, он быстро реализовал значительную часть своего богатства в золото, драгоценные камни и картины старинных мастеров, отвез все это в нейтральную Швейцарию и положил в банк.
Вскоре после разговора с Михоэлсом к нему в кабинет пришли два переодетых в штатское агентов. Зика их ожидал и знал, что они всегда приходят по двое.
— У нас есть ордер на ваш арест и предписание отобрать у вас магазин и национализировать его.
Зика не удивился, не испугался, он попросил с любезной улыбкой:
— Покажите мне ордер. Да, теперь я вижу — солидная бумага. Но все-таки это только бумага. Дайте мне ее, а я дам вам в обмен кое-что.
Он вынул из карманов пиджака два заранее заготовленных плоских кожаных футляра, открыл и протянул им. В каждом лежало кольцо с бриллиантом, бриллиантовое колье и серьги. Они сверкали так, что агенты не могли отвести глаз и глотали слюну.
Только Зика умел так легко и просто предложить крупную взятку, о которой они не могли даже мечтать. Стоимости этих драгоценностей хватит им на всю жизнь. А Зика рассчитал точно, что за свою жизнь должен заплатить солидно. И он понимал, что если дать большие взятки сразу двоим, то каждый будет бояться, что на него донесет другой, и оба не станут доносить на него. Агенты поморгали глазами, взглянули друг на друга, взяли футляры и отдали ему ордер. Бумага об аресте легко могла затеряться среди тысяч таких же бумаг, и никто о ней не вспомнил бы. Так Зика остался на свободе. Но магазин у него все-таки отобрали. Он остался заведовать снабжением и продолжал жить неплохо, хоть и небогато. Крепкий и деловой человек, Зика умел приспосабливаться к любому режиму — и примирился с новой советской властью.
Много тысяч латышей, подозреваемых в нелояльности, выслали в сибирские лагеря, в их квартиры вселяли военных и агентов НКВД, раздавали их новым гражданским властям. В результате, за год произошло быстрое демографическое изменение населения, вся Латвия заговорила по-русски и обеднела.
55. Накануне войны
Артиллерийский полк, в котором служил Саша Липовский, скоро вывели из Латвии и передислоцировали к границе с Румынией. Каждое утро подножия Карпатских гор возле городка Бельцы освещались ярким летним солнцем. И каждое утро на занятиях по физзарядке мимо гор бежали голые по пояс красноармейцы. Все бритые головы поворачивались, любуясь на розовеющие горы. Сашка Фисатов на бегу говорил
Липовскому:— Красота-то какая! И земля до чего богатая. Вот бы здесь пожить-покрестьянствовать.
Когда бойцы возвращались строем с пробежки, командир приказывал:
— За-пе-вай!
Запевал тот же Сашка Фисатов, у него был красивый высокий голос, он лихо пел любимые песни командира, а остальные подхватывали припев:
На просторах Родины чудесной, Закаляясь в битвах и труде, Мы сложили радостную песню О великом Друге и Вожде.Все подхватывали:
Сталин — наша слава боевая! Сталин — нашей юности полет! С песнями, борясь и побеждая, Наш народ за Сталиным идет. Солнечным и самым светлым краем Стала вся советская земля, Сталинским обильным урожаем Славятся советские поля.И Липовский пел со всеми:
Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет, С песнями, борясь и побеждая, Наш народ за Сталиным идет.Когда кончилась эта песня, Сашка запевал другую:
Заводов труд и труд колхозных пашен Мы защитим, страну свою храня, Ударной силой орудийных башен И быстротой и натиском огня. Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде, — Мы начеку, мы за врагом следим, Чужой земли мы не хотим ни пяди, Но и своей вершка не отдадим.Все подхватили:
Чужой земли мы не хотим ни пяди, Но и своей вершка не отдадим.Репертуар песен о Сталине и патриотических песен был неистощим, Сашка знал их все. Однажды, когда были они вдвоем, он сказал Липовскому:
— Знаешь, сержант, никак не могу понять — кто это сочиняет такие песни? Что они, совсем жизни не знают, что ли? Вот я пою «сталинским богатым урожаем славятся советские поля», а ведь в нашей-то деревне был настоящий голод, люди от голода пухли и умирали. И по всей нашей области тоже. Как пришли большевистские комиссары, коммунисты и комсомольцы и начали раскулачивание, так отобрали все запасы и всю скотину и насильно согнали всех в колхозы. Все сразу и рухнуло. А что творилось-то — ведь самых что ни на есть лучших хозяев порешили, кого прямо в расход пустили, кого в Сибирь угнали, да с семьями! Вой по всей деревне стоял. Вот я пою «сталинским богатым урожаем», а перед глазами у меня проходят все те картины из нашей жизни голод, нищета и бесправие.
— Я знаю, Сашка. Я хоть и не в деревне жил, а в городе, но тоже наголодался. И знаю, что многих хороших людей совершенно зря арестовали и сослали. У меня родственник один был в Москве, герой Гражданской войны, орденоносец, стал профессором истории. Так и его тоже арестовали и сослали.
— А его-то за что?
— Не понимаю — такой человек был правильный, советский.
— Наверное, за то и взяли, что правильный, — заключил Сашка.
Когда Фисатов пел или играл на баяне, Липовский любовался своим тезкой и думал — что станет с ним после службы в армии?