Семья для несчастного босса

***

– Ну давай, рассказывай уже, – нетерпеливо говорит Ратманов, когда мы делаем заказ. – И только не говори мне, что спала с ним, Майя!

– Лука Назарович! – возмущаюсь я. – Я бы никогда не стала вступать в личные отношения с клиентом! Как вы вообще могли о таком подумать?

Он лишь пожимает плечами, мол, неважно, и что ты так возмущаешься, всего лишь сделал предположение. А мне невероятно горько от того, что он, видимо, так и не понял, что я за человек, за столько лет совместной работы бок о бок.

– Ты красивая женщина, – спокойно констатирует мой босс. – Это был бы не первый раз, когда на тебя засматривается один из наших клиентов.

– Однако, это не значит, что я готова принять чьи-то ухаживания, тем более, от женатого мужчины! Но косвенно вы правы, Молотов в Новосибирске пригласил меня к себе в номер с вполне ясным подтекстом. Я вежливо отказалась и он вроде не принял это близко к сердцу, отшутившись и пожелав мне спокойной ночи, но что, если я ошиблась? Владимир Антонович сказал, что Молотов эмоциональный человек. Он и правда мог так подставить себя, потому что обижен из-за отказа? Это же так глупо!

– Я не слишком хорошо его знаю, надо было Володе самому продолжить вести его, – устало вздыхает Лука Назарович, откидываясь на спинку стула и потирая глаза, под которыми в последние месяцы не исчезают темные круги от недосыпа и стресса. – Но как бы то не было, не думай больше об этом. Лучше сосредоточься на других делах, мы не можем контролировать симпатии наших клиентов.

Я удивлена, что Лука Назарович не винит меня за то, что я была, возможно, слишком нарядна или флиртовала, раз за мной решили приударить. Учитывая, каким ядовитым стал его язык в последнее время, я именно такой реакции и ожидала, но он повел себя, как нормальный человек, слава Богу!

Разглядываю его, начиная от сильно выросших темных волос с уже пробивающимися седыми волосками у висков и заканчивая усталыми складками у сурово поджатого рта. Не могу заставить себя не испытывать боль за его состояние, как бы груб он не был со мной. Ратманов выглядит сейчас хуже, чем когда-либо. Он, конечно, всегда чист и опрятен, но иногда забывает бриться и стричь вовремя волосы. Раньше мне казалось, что у этого человека заложено в ДНК всегда выглядеть, как с обложки журнала, но после трагедии его словно подменили. Костюмы висят на его похудевшем теле кое-как, только плечи все такие же широкие, а взгляд все еще светится острым умом.

– Вам нужно подстричься, – напоминаю я, уже не стесняясь, как когда пришлось указать ему на это в первый раз, несколько месяцев назад.

– Тогда запиши меня, моя палочка-выручалочка, – усмехается он, ненадолго превращаясь в моего прежнего лояльного босса.

Я хочу ответить, но мой взгляд неожиданно цепляется за знакомый профиль и я замираю с открытым ртом, уставившись на Ладу, которую вижу в нескольких метрах от нашего столика. Она сидит с мужчиной и ужинает, неспешно наматывая пасту на вилку и внимательно слушая то, что ей рассказывает ее спутник. Буквально за спиной у Луки Назаровича, который увидит ее, если просто обернется. Вот черт!

– Что случилось? – спрашивает Ратманов и я быстро отмираю, переводя взгляд на его лицо.

– Ничего, просто вспомнила о письме, на который ждала ответ сегодня. Не возражаете, если я проверю почту?

– Давай, – удивляясь, что я вообще спросила, отвечает он, я же, чувствуя себя глупо за неумение убедительно лгать, хватаю телефон и копаюсь в нем, словно и правда ищу письмо.

Слава Богу, он ее не заметил! Не знаю, как прошла бы эта встреча, и надеюсь, не придется узнать. Ненавижу выступать свидетелем чужих конфликтов, а в случае с моим боссом он был бы неизбежен. К сожалению, увести его отсюда я тоже не могу, не вызвав подозрений. Может, Лада со своим спутником уйдут раньше, чем мы закончим ужинать?

Как назло, наш заказ приносят слишком быстро и он сразу начинает есть свой стейк. Молча. Потому что если мы с Ратмановым не обсуждаем дела, то часто просто молчим. У нас не принято вести беседы о личном.

– Так, значит, я вас записываю на стрижку, да? – спрашиваю, лишь бы начать разговор и потянуть время.

– Да, я думал, это очевидно, – приподнимает бровь мужчина. – Что с тобой сегодня, Майя? Ты рассеянная.

– Ничего, меня просто выбила из колеи ситуация с Молотовым. Завтра я буду в порядке.

– Хорошо бы, иначе как ты собираешься вести свои собственные дела, если все принимаешь так близко к сердцу?

Собственные дела, ха! Он, конечно, знает, что я не собираюсь вечно быть помощником. Я и так слишком задержалась на этом посту, потому что не могла найти в себе силы уйти от него, но ведь не просто так я училась? Мне предназначена карьера адвоката, а не его помощника, и я своего обязательно добьюсь. На самом деле, я уже предприняла кое-какие шаги в этом направлении.

– Я уже учусь быть такой же хладнокровной, как Владимир Антонович, – отшучиваюсь я. – Со временем я вас еще удивлю, Лука Назарович.

– Почему ты берешь пример с Володи, а не с меня? – хмурится он.

– Потому что к бесстрастным людям обычно прислушиваются лучше, чем к… – резко осекаюсь, осознав, что слишком разоткровенничалась и чуть не оскорбила его в лицо.

– К каким? – не хочет отпускать меня с крючка босс. – Давай, не стесняйся. Будет интересно послушать, что ты обо мне думаешь, Майя. Ты ведь на данный момент самый близкий мне человек.

Последняя фраза просто разбивает мое сердце и я неосознанно смотрю за его спину, туда, где сидит его жена, тем самым привлекая внимание Ратманова и заставляя его обернуться. Ну вот что я за идиотка?!

Глава 3

Ужин с Майей кажется мне хорошей идеей, потому что каждое мое возвращение в пустую квартиру – изощренная пытка. Лада съехала сразу после похорон детей. Она не взяла с собой ничего, кроме собственной одежды. Наш дом опустел, все в нем осталось прежним, кроме людей, которых больше нет, и по-хорошему, мне бы тоже лучше уйти, но я не могу.

Комната детей все еще в том же виде, в котором находилась в день их… ухода.

Розовое полотенце Жени все еще лежит, небрежно брошенное на ее кровать принцессы. Моя дочь была такая девочка-девочка и обожала все розовое и фиолетовое. Я даже не помню, что последнее она сказала мне перед тем, как уйти из дома, только слюнявый поцелуй в щеку и яркую улыбку, которой она одаривала меня каждое утро, зная, что мы не увидимся до вечера.

А вот Мирон меня уже не целовал. В своем солидном пятилетнем возрасте он считал, что поцелуи только для малышей. Перед уходом он обычно махал мне рукой и хмуро направлялся на выход, потому что ненавидел рано вставать по утрам и в отличие от сестры, ненавидел ходить в детский сад. Я не помню и того, что он мне говорил в последний раз, потому что все случилось в обыденный будний день. У нас их были тысячи и в то утро не случилось ничего необычного, чтобы мой мозг зафиксировал воспоминания о нем. Ненавижу себя за это!