Семя скошенных трав

Девчонки, правда, ужасно были молчаливые. И в шоке. Но когда Танюха закончила перевязку и им поесть сделала, на нашем рыбьем жиру, в котором намудрила чего-то — голосок они подали.

Имена назвали.

Раненая вроде — Лэнки или Лэнхи, не разберёшь. А беременная — Оли. Ну я и стал их звать Ленка и Оля — а они стали откликаться, ничего.

Ленка была чуток пошустрее, Оля — совсем уж робкая, жалась в угол и молчала. А может, просто боялась за ребёнка… хотя что они там понимают, в десять лет… и как ухитрилась себе ребёнка заделать. Раненько они начинают, эти шельмы.

Томка с ними разговаривала кое-как. Дешифратор, особенно сетевой — штука глючная, неточная, хорошо если общий смысл улавливает. И читать и нам, и шельмочкам было проще, чем с голоса: голосовой помощник так садил ледяным тоном, что мороз драл по коже.

Так что мы общались по первости субтитрами.

Томка спросила, откуда они взялись в метель в лесу. Ленка помолчала, переглянулась с Олей — и еле выговорила, мол, пленные. Сбежали. Ленка нашла лазейку где-то там, где их держали, и вытащила сестрёнку.

Такие дела. Сестрички, а не подружки.

— На побережье много людей, — говорит. — Море контролируют военные. Мы пошли… туда… в тот…

Томка им:

— В лес?

А Ленка:

— В лес, — по-русски. И повторила. — Лес. Лес. Лес — очень страшно.

А Томка им, грустно так:

— На что же вы надеялись? На военной базе или в лагере для военнопленных — или где вас там держали — вам наверняка было безопаснее. И домой бы вас вернули, когда война кончится. А так — вот о чём вы думали? Вы же могли погибнуть!

Шельмочки переглянулись — и их мордашки снова окаменели. Не знаю, как по-другому это описать: реально будто в каменные маски превратились, как там, у антенны.

И Оля тихо-тихо, еле-еле слышно сказала:

— Хочу жить вместе со своим бельком. Или умереть вместе со своим бельком.

Томка ей говорит:

— Так и жила бы. Кто бы стал трогать твоего белька… ребёнка, да? Белёк — там? — и показала на живот ей.

Оля сжалась в комок, прямо свернулась внутрь себя, обхватила живот руками, ничего не сказала. Зато Ленка Томке взглянула прямо в лицо:

— Люди забрали бы. Люди убили бы. Люди забрали двух моих бельков. Люди вынимали бельков изнутри. Лучше умереть… там, где лес.

Томка только ахнула. А Танюха смотрит во все глаза, губы белые — и повторяет:

— Быть не может. Просто быть не может.

Ленка её взглядом полоснула, как ножом — наши девчонки в таком возрасте так не могут:

— Так бывает. Только так и бывает. Ты не знаешь, — и посмотрела на меня. — Скажи, тот… маленький… у большого… у которого на голове — так… что ты будешь с ним делать?

И показывает рога пальцами.

— Телёнок, да? — говорю. — Маленький телёнок. У коровы. Вон там, в коровнике?

Она ладошки сложила, будто собралась молиться, и по-русски говорит:

— Те-лё-нок. Там, — а дальше уж по-своему. — Что ты с ним сделаешь?

Я даже растерялся как-то.

— Это, — говорю, — коровка маленькая. Я её того… как его… подрастёт немного — и отошлю её к другому фермеру. Она жить у него будет. Молоко будет давать. Ты понимаешь? Молоко.

Они переглянулись, и Ленка сказала:

— Нет.

Инопланетяне…

Но почему-то мне кажется, что очень важно объяснить. Как они рассматривали телёнка… чем-то их сильно задело.

— Ну, — говорю, — что… корова — зверь такой. Зверь. Домашний. С людьми живёт. Понимаешь?

— Да, — отвечает.

— Вот, — говорю. Аж пот вытер. — Корова даёт молоко. Ну как… у неё внизу — вымя. А из вымени молоко течёт. Ест телёнок. И люди пьют. Понимаешь?

— Да, — отвечает.

Меня отпустило немного.

— Вот, — говорю. — Люди корову кормят, поят… а она даёт молоко. Понимаешь? Маленькая вырастет — тоже будет давать.

Смотрят так, что не по себе. И Ленка говорит:

— Значит, ты её не убьёшь? Не будешь есть?

Тьфу ж ты, пропасть…

— Мы, — говорю, — люди, вообще-то, конечно, едим мясо. Но это самое… мы мясо выращиваем отдельно от зверя… биосинтез, понимаешь? Светка проснётся, объяснит тебе.

А Ленка всё смотрит.

— А нас? — говорит.

— Что — вас?

— Убивать. Чтобы съесть. И биосинтез.

Танюхе всё это, похоже, надоело. Она только головой мотнула:

— Ну, всё. Никто никого не убивает и не ест. Глупости. Светает уже… скоро первая дойка. Тома, запускай проверку системы, ночью буран был, мало ли… а вы, девочки, отдыхайте. Тут тихо, никто не помешает.

Ленка говорит:

— Нас будут искать. Другие люди.

А мне уже было так неуютно, что почти страшно. Сердце щемило. Но не показывать же это соплячкам.

— Так вот, — говорю, — никто сюда не придёт. Никого мы не пустим. Это моя ферма, чужим сюда без моего разрешения ходить нельзя. А в лесу — пусть ищут на здоровье, не запрещается.

Оля тихонечко спросила:

— Правда?

— Даже и не сомневайся, — говорю. — Никого не пустим.

Сестрёнки-шельмочки снова переглянулись — и Оля выдала:

— Сегодня у меня родится белёк.

И всего делов.

— Ладно, — говорю. — Белёк — это дело житейское, родится — значит, родится. Только местечко мы присмотрим, где тебе рожать. Не в коровнике же… глядишь, вместо белька телёнок у тебя родится.

Типа пошутил. Но они поняли, Ленка даже бледненько улыбнулась, совсем по-нашему.

А Оля сказала:

— Не будет телёнок. Мне нужна вода. Мы рожаем в воде.

А у меня голова уже работала на полном быстродействии, компьютеры отдыхают.

— Танюха, — говорю, — у нас в усадьбе, на чердаке, надувной бассейн есть, для внучат. Снимем, надуем, воды нальём — и пусть рожает себе. Посиди с девчонками, Томка, мы бассейн организуем.

Старуха на меня смотрела, как на дурного, но мне всё было нипочём, я уже всё понял и продумал. И был ко всему готов — то есть ко всему буквально.

Томка осталась, ничего. А Танюха со мной вышла из коровника и на улице снова понесла:

— Сёмка, ты из ума выжил. Ты хоть понял, что они болтали? Ты понимаешь, что их ФЕДгвардия будет искать или полицейские патрули? Связались мы с ними… какие неприятности могут быть, прикинь?