Семя скошенных трав

Себя мы, приматы, всем показали. Остаётся взглянуть, что покажут нам.

Посадили моих тюленят и меня заодно буквально в клетку. За бронестекло. Потому что с нами, всё-таки, шедми, кто их, шедми, знает, может, мы террористы и собираемся мстить. Это бы все поняли, положа руку на сердце.

Зато соотечественники в упор не понимают: у нас — дети! Пять тысяч душ, зависят от тех самых разума и доброй воли. И если ради их жизней нам надо вести себя лояльно и мило — мы будем. И даже не употребим в речах те слова, которых уважаемые приматы заслуживают.

Нас закрыли в стеклянной капсуле с микрофонами и видеокамерами, пристроенной за якобы круглый стол — за каковым столом все остальные сидели, разумеется, без всяких загородок. И рассматривали они нас, болезных, с улыбками. И видели, очевидно, ужасного монстра-воина и роковую инопланетную красотку, а не талантливого юного этнографа и нашу лучшую акушерку.

У среднего примата взгляд всегда преломляется сквозь предрассудки, как сквозь очки. И чтобы им сразу эти очки разбить, я взял слово.

— Исключительно, — сказал я, — благодарен вам, господа высокое собрание, от себя лично и от лица Шеда, который тут представляю. Ценю замечательные условия, которые вы нам создали, чтобы представители Шеда не почувствовали себя униженными, не дай бог. Мы все прониклись. И эти ребята с уничтоженной вами планеты, представители почти полностью истреблённого народа, мальчик и девочка мирных профессий, вполне могут ощутить себя не военнопленными, безоружными и беспомощными, а героями ВИДбоевика какого-нибудь, огнедышащими и с кислотой вместо крови. Такие страшные, что вы, достопочтеннейшее собрание, боитесь сидеть рядом без загородок?

Стёр улыбочки с лиц. И сам улыбнулся:

— Ещё раз вас всех благодарю — и напоминаю повестку дня. Имеется космическая станция, на борту которой в состоянии анабиоза находится пять тысяч детей с Шеда. Фактически, единственный ресурс, который может восстановить и этнос, и культуру. И мне представляется, премногоуважаемые господа, что самая нежная отеческая забота об этих детях — единственное, что сможет наше чудовищное преступление перед Шедом хоть на миллионную долю искупить.

Наш представитель, из Федерации, тут же полез в амбицию:

— А почему это вы называете нашу победу преступлением, господин Майоров?!

— А потому, — ответил я с нежной улыбкой, — дорогой мой Михаил Петрович, что вы бы и сами так назвали подобное положение дел, если бы это шедми поступились своими дурацкими принципами и нанесли удар не по нашим колониальным структурам, а по Земле. И вы бы сидели сейчас на месте этих ребят.

Побагровел Михаил Петрович, глотнул воздуха, но, что ответить, не нашёл.

— Спасибо, — сказал я, — за интересное замечание. А теперь позвольте, будьте добры, нам высказать свои пожелания.

И уже никто не чирикнул. Слушали, как первоклассники. Ну и славно.

— Так вот, — сказал я. — Я бы хотел получить в распоряжение шедийского отделения КомКона как минимум три созданные шедми исследовательские станции на Океане-2. Лучше — больше, но три — это уж самое необходимое, сиротский кусок. В любом состоянии примем: шедми, наши люди и волонтёры с Земли быстро приведут их в надлежащий порядок. Пока этого хватит; потом будем обсуждать дальше. Дело в том, что Океан-2 практически идеален для проживания шедми. Вот и пусть они там живут, если у них больше дома нет — тем более что они уже давно начали его активно осваивать. О детях мы с шедми позаботимся сами. От вас требуется только санкция на официальную передачу этих баз — ну и кое-какая гуманитарная помощь, пока мы не обзаведёмся собственным хозяйством.

Китайский представитель улыбнулся и тут же ответил:

— Мы не возражаем. Мы считаем, что это будет наилучшим выходом, пожалуйста.

Оно и понятно. Китай на Океан-2 никогда не претендовал. Им отломилось от Океана-3. Поэтому — не их дело, пусть мы сами разбираемся.

— Чрезвычайно вам признателен, господин Ван, — говорю.

И это симпатичное выступление китайца почему-то взбесило нашего и вызвало у штатника то ли брезгливую, то ли презрительную гримасу. Я в очередной раз не понял — и решил выяснять, сколько сумею.

— Ага, — сказал наш. — Предоставить шедми полигон, где они смогут собрать силы и воспитать террористов, да? Я вообще против, чтобы туда везти взрослых, если уж на то пошло. Если везти — то только детей. С нашим персоналом. А ещё лучше — на Земле оставить. Под самым пристальным надзором.

— Господин Дементьев совершенно прав, — вступил штатник. — Присутствие взрослых шедми рядом с этими детьми категорически исключено! Кроме того, что шедми участвовали в тяжелейшем военном конфликте — они являются идеологическими противниками всего прогрессивного человечества. Нам известно, что общественный строй Шеда имеет ближайшей аналогией коммунизм. И вы предлагаете нам, выигравшим войну с красной заразой, предоставить комми продолжать воспитывать детей в том же духе, что и раньше? Немыслимо. Необходимо воспитать этих бедных детей в духе истинной демократии и прогресса, как наших потенциальных союзников и друзей. Со своей стороны, Соединённые Штаты уже сделали первый шаг в этом направлении: на Аляске ещё во время войны было создано несколько комфортабельных баз-интернатов, где размещались спасённые от жестокости военных действий дети-шедми.

— Правильно! — воскликнул наш. — А взрослых — на Эльбу! Или — куда вы отправляли своих, мистер Стаут? Со взрослыми уже ничего не поделаешь, они враги.

Все остальные представители одобрительно зашумели. Штатник принялся развивать успех:

— Надеюсь, господа, все понимают, что никто из мирового сообщества не желает несчастным сиротам ничего, кроме блага? В конце концов, у нас огромный исторический опыт по адаптации детей отсталых народов в дружную семью цивилизованных стран Земли…

— Шедми — не отсталый народ, — сказал я. — И я не уверен, что люди могут вырастить и воспитать здоровых детей их вида, уважаемый господин Стаут. Это связано с огромными трудностями: даже неправильное питание может привести к тяжёлым последствиям, физическим, не говоря уж о душевных…

— Мы располагаем консультантами с Шеда! — возразил штатник, улыбаясь во все тридцать три, как рекламный агент. — И — только взгляните, как всё замечательно удаётся, господа! Наши лучшие медики, лучшие ксенологи, лучшие учителя…

Наш успокоился, расслабился и с барской улыбкой кивал при каждом слове Стаута. Прочие очарованно слушали. Тюленята переглянулись; их лица выглядели совершенно непроницаемо. Я сказал:

— Прошу прощения, мне кажется, у граждан Шеда есть вопросы.

Никто особо не рвался слушать эти вопросы, но штатник, продолжая сиять зубами, повернулся к тюленям:

— Господа говорят по-английски?

— Говорю хорошо, — Бэрей сдвинул кончики пальцев. — Я не верю, Стаут из Вашингтона. Не представляю. Не верю. Шедми не удастся вписать в общество землян.