Семья Тибо (Том 2)

– Да, - ответил он несколько более поспешно, чем сам того желал.

Она улыбнулась и пожала плечами, словно с его стороны это был каприз, не имеющий особого значения.

Мысли Антуана блуждали и путались. Разве Анна не сказала ему однажды: "Защищая себя в жизни, я привыкла лгать, и если ты заметишь, что я тебе лгу, ты мне скажи сразу и не ставь мне этого в вину". Он не знал, как поступить. Внезапно ему вспомнилась странная фамильярность, замеченная им в отношениях между Анной и мисс Мэри, гувернанткой маленькой Гюгеты. Он был совершенно уверен в том, что не ошибается насчет истинного смысла этой интимности. Однако, когда впоследствии он, улыбаясь, задал своей любовнице несколько прямых вопросов на этот счет, Анна не только уклонилась от каких бы то ни было признаний, но даже запротестовала против подобных подозрений с негодованием и кажущейся искренностью, которые его совершенно сбили с толку.

– Да нет же! Никаких костей! Вы хотите, чтобы он подавился?

Официант только что поставил мисочку с похлебкой перед подушкой Феллоу и, стараясь изо всех сил угодить, намеревался положить туда еще голубиные косточки.

Немедленно подбежал метрдотель.

– Что прикажете, сударыня?..

– Ничего, ничего, - недовольно сказал Антуан.

Собачонка встала и принялась обнюхивать миску. Она вздрогнула, пошевелила ушами, несколько раз втянула в себя воздух и как бы с мольбой о помощи повернула к хозяйке свой плоский, похожий на трюфелину носик.

– Ну, что, в чем дело, мой маленький Феллоу?
– спросила Анна.

– В чем дело, маленький филер?
– эхом повторил метрдотель.

– Покажите-ка, что вы принесли, - обратилась она к официанту и тыльной стороной ладони дотронулась до миски.
– Ну, конечно, похлебка совсем простыла! Я же вам сказала: теплую... И совсем без жира, - добавила она строго, указывая пальцем на кусочек сала.
– Рису, морковки и немного мелко нарезанного мяса. Право, это нехитрое дело!

– Унесите!
– сказал метрдотель.

Официант взял миску, одно мгновение смотрел на похлебку, затем послушно отправился на кухню. Но прежде чем уйти, он на секунду поднял глаза, и взгляд Антуана встретился с его ускользающим взглядом.

Когда они остались одни, Антуан сказал ей с упреком:

– Дорогая, не находите ли вы, что господин Феллоу, пожалуй, слишком уж разборчив?..

– Этот официант просто идиот!
– прервала его разгневанная Анна.
– Вы видели? Он точно остолбенел перед миской.

Антуан тихо сказал:

– Он, может быть, думал, что в эту самую минуту где-нибудь в предместье, в каком-нибудь убогом чулане, его жена и ребятишки сидят за столом перед...

Горячая и трепетная рука Анны прикоснулась к его руке.

– Милый Тони, вы правы; это ужасно - то, что вы говорите... Но ведь вы же не хотите, чтобы Феллоу заболел?
– Казалось, она действительно растерялась.
– Ну вот, теперь вам смешно! Слушайте, Тони, этому бедному малому надо дать на чай... Ему особо... И побольше... От Феллоу...

Несколько секунд она сидела в задумчивости, затем вдруг сказала:

– Представьте себе, мой брат тоже начал с того, что был официантом в ресторане... Да, официантом в одной венсенской закусочной.

– Я не знал, что у вас есть брат, - заметил Антуан. (Интонация и мимика его, казалось, говорили: "Впрочем, я вообще о вас так мало знаю...")

– О, он далеко... Если еще жив... Он поступил в колониальные войска и уехал в Индокитай... Надо полагать, он там устроился. Я ни разу не получила от него известий...
– Постепенно она снижала тон. На минорных нотах голос ее всегда был особенно волнующим. Она добавила еще: - Как глупо! Ведь я же отлично могла ему помочь.
– И затем умолкла.

– Так что же?
– снова начал Антуан после нескольких секунд молчания. Он умер, когда вас не было рядом?

– Кто?
– спросила она, и ее ресницы дрогнули. Эта настойчивость удивляла ее. И все же она испытывала удовлетворение оттого, что внимание Антуана было так поглощено ею. И вдруг, совершенно неожиданно, она принялась смеяться каким-то легким и искренним смехом.
– Представь себе, глупее всего то, что меня обвиняли в поступках, которых я не совершала и которые у меня, может быть, никогда не хватило бы мужества совершить, и никто не узнал того, в чем я действительно виновата. Тебе я скажу все: я опасалась завещания, которое мог составить Гупийо; и вот в течение тех двух лет, когда он был в состоянии совершенной расслабленности, я, пользуясь доверенностью, которую мне удалось от него выманить с помощью одного нотариуса из Бовэ, самым спокойным образом присвоила себе значительную часть его состояния. Впрочем, зря, потому что завещание было составлено целиком в мою пользу. Гюгета получила только свою законную часть... Но я полагала, что после семи лет сплошного ада я имею право сама взять все, что захочу.
– Перестав смеяться, она добавила с нежностью в голосе: - И ты, мой Тони, первый, кому я это рассказываю.

Внезапно она вздрогнула.

– Ты озябла?
– спросил Антуан, ища глазами ее манто.

Ночь становилась прохладной, было уже поздно.

– Нет, пить хочется, - сказала она, протягивая свой бокал к ведерку с шампанским. Она жадно выпила вино, которое он ей налил, снова зажгла одну из своих едких папиросок и встала, чтобы накинуть на плечи манто. Усаживаясь на место, она подвинула кресло так, чтобы быть совсем близко к Антуану.

– Слышишь?
– сказала она.

Ночные бабочки порхали вокруг фонариков и ударялись о полотно тента. Оркестр замолк... В закрытом помещении ресторана большая часть окон погасла.

– Здесь хорошо, но я знаю одно место, где было бы еще лучше...
– снова заговорила она, и взгляд ее был полон обещаний.

Он не отвечал, и она схватила его руку, положила ее на скатерть ладонью вверх. Он подумал, что она хочет ему гадать.

– Не надо, - сказал он, стараясь высвободить руку. (Ничто так не раздражало его, как предсказания: самые замечательные казались ему такими жалкими по сравнению с тем, что он предназначал себе в будущем!)

– Ну и глупый же ты!
– бросила она ему, смеясь и не выпуская его руки.
– Вот чего я хочу...

Она внезапно приникла к его ладони, впилась в нее губами и на минуту замерла без движения.

Он свободной рукой ласкал ее склоненный затылок, мысленно сравнивая ее слепую страсть к нему с тем спокойным и размеренным чувством, которое сам он питал к ней.

И тут, словно угадав, о чем он думает, Анна слегка приподняла голову:

– Я не прошу, чтобы ты любил меня, как я тебя люблю, я только прошу, чтобы ты позволил мне любить тебя...

XXVI. Вторник 21 июля.
– Возвращение Жака в Женеву

Собираясь выйти из дому, Ванхеде, как всегда по утрам, готовил себе на керосинке кофе, когда Жак, даже не зайдя к себе в комнату, чтобы оставить там вещи, постучался у его двери.

– Что нового в Женеве?
– весело спросил он, бросая на пол свой саквояж.

Из глубины комнаты альбинос щурил глаза навстречу гостю, которого узнал по голосу.

– Боти! Уже вернулись?
– И он подошел к Жаку, протягивая ему свои детские ручки.
– Выглядите хорошо, - сказал он, пристально разглядывая путешественника.