Семья. Измена. Развод
Шрифт:
Я ужасная мать, что думаю об этом, но, пока Марк рядом, Князев меня не тронет. И Марка насильно домой не поволочет. А уж я сделаю все для того, чтобы сын хотел подольше задержаться у бабушки. Он ее обожает.
Хватаюсь за голову и чувствую презрение. Сама себя презираю. Я ужасная мать, ужасный человек. Я хочу использовать ребенка в этих разборках…
Дура. Набитая дура.
Плачу, но все равно распахиваю шкаф и с грохотом бросаю на пол чемодан, следом стаскиваю с плечиков платья, смахиваю с полок джинсы и футболки. Собираю все, что необходимо на первое время.
Не без труда достаю с верхней
Когда возвращаюсь к себе, застаю Князева стоящим в центре моей гардеробной, и, кажется, сердце в пятки от страха уходит.
– Это что? – Миша переводит взгляд с чемодана на меня.
– Я решила, что поживу у мамы пару дней. С Марком.
– Мой ребенок будет жить со мной под одной крышей.
– Мы едем в гости.
– Твой отец через час пришлет вас обратно.
– Его нет в городе, – бравирую последним аргументом.
– Забыл, – Князев ухмыляется, а потом просто берет и вытряхивает все вещи из моего чемодана на пол.
Задыхаюсь от возмущения.
В ужасе смотрю на происходящее и понимаю, что никогда раньше не устраивала подобного. Никогда за себя не боролась, а Князев никогда не показывал характер. Никогда не творил всего, что делает сейчас.
– Хватит! – ору на него и срываюсь с места. Подлетаю к мужу и тычу пальцем ему в грудь. – Хватит надо мной издеваться. Что я тебе сделала? Что плохого я тебе сделала, Миша? Разве я заслуживаю всего этого? Семь лет. Я семь лет играю роль примерной жены. Прячусь от всех, никогда не ставлю под сомнение твой авторитет. Ни одна моя подруга даже не догадывается, какая у нас на самом деле «счастливая семья». Не знает ни про одну интрижку. Сколько еще мне придется так жить?
Вцепляюсь пальцами в ткань Мишиного свитера и ору. В доме хорошая шумоизоляция, поэтому Марк не услышит. А я устала. Устала молчать. Устала притворяться. Устала так жить!
– Успокойся.
– А я не хочу успокаиваться. Не хочу и не буду. Я семь лет молчу.
– Молчишь? – Миша как-то отчаянно смеется мне в лицо. – Я семь лет слушаю о том, как ты несчастна! – орет на меня в ответ. – Семь долбаных лет живу с призраком твоего утырка.
Чувствую бегущие по щекам слезы. Как он смеет? Как он только смеет опошлять своими словами все, что было мне дорого?
– Не трогай Влада, – луплю Князева по груди, плечам, не разбирая, куда бью. – Он, в отличие от тебя, мужчина.
– Мужчина?
Миша отдирает меня от себя, крепко сжимая запястья. Встряхивает, а потом прижимает к стене. Нависает сверху.
Он взбешен. Настолько, что я понятия не имею, чего от него ждать.
– Он продал тебя за пятьдесят штук. Твоя цена – пятьдесят тонн зелени, – шипит мне в лицо. – Никто его не принуждал и не угрожал. Он сам свалил, прикарманив бабло. Поняла? – опять встряхивает.
В голове звенит. Что он только что сказал? Влад меня продал? Смешно.
Мог бы придумать что-то более правдоподобное. Улыбаюсь и качаю головой, смотря мужу прямо в глаза, потому что это абсурд. Кем нужно быть, чтобы сказать такое?
– Знаешь, почему я на тебе женился?
– Знаю. Потому что это ты хотел денег! Ты, а не Влад. Потому что ты объединил бизнес с моим
отцом и…– Дура!
Миша разжимает пальцы и делает шаг назад.
– Если ты решишь забрать моего ребенка, я тебя из-под земли достану и притащу обратно. Поняла меня?
– Пошел к черту. Пошел вон. Убирайся, убирайся!
– Ты меня услышала? Услышала, я спрашиваю?
– Ненавижу, – хватаю с полки коробку с часами и запускаю ее в Князева. – Убирайся и свои идиотские подарки забирай. Мне ничего от тебя не надо. Ничего. Все забирай, – выдвигаю отсек и смахиваю все украшения, что он мне дарил, на пол.
– Мама? Папа? Вы чего?
Издаю какой-то нечеловеческий звук. То ли всхлипываю, то ли визжу. Рука так и остается висеть в воздухе, а тело простреливает высоковольтным ударом тока.
Поворачиваю голову и смотрю на сына. Он стоит на пороге гардеробной, держит в руках игрушечный вертолет и смотрит на нас огромными растерянными глазами.
– Это потому, что я упал? Я больше так не буду. Правда-правда.
В сердце вонзается игла.
Глава 8
– Марк, – Миша улыбается и подхватывает сына на руки, – нет, конечно, – мягко смеется, гораздо быстрее начиная контролировать ситуацию, в отличие от меня. – У мамы полочки в шкафу сломались. Все упало, видишь, какой бардак?
Марк кивает, рассматривая валяющиеся на полу вещи.
Всхлипываю и отворачиваюсь, зажимая рот ладонью. Быстро-быстро растираю щеки, чтобы стереть слезы и хоть немного прийти в себя. Натянуть улыбку. Кривую, неестественную…
– Мама…
– Что, мой хороший? – поворачиваюсь и подхожу к сыну, который сидит на руках у своего отца.
– Ты плачешь?
– Нет, ты чего? Нет, конечно.
– Мы с папой все починим, да, пап? – смотрит на Мишу, и тот кивает. – Не плачь.
– Не плачу, – сглатываю ком и глажу сына по голове.
Какой же он хороший. Сердце разрывается просто.
Что мы творим? Что я творю?
Нужно было молчать, как и раньше. Просто молчать и не устраивать истерик. Кому лучше от этих скандалов? Только сын страдает.
Мои внутренние противоречия убивают остатки адекватности. Я же себя изнутри жру. Ненавижу себя за то, что, о боже, тело предало.
Отпуск. Океан. Мы втроем. Как семья. Как настоящая семья.
Вторая ночь. Мы уложили Марка спать. Сидели с ним вдвоем, сказки рассказывали, сын таким счастливым был. А потом темный коридор виллы, свет луны из окна, шум воды, и все как во сне. Будто не по-настоящему. Поцелуи, объятия. Эмоции зашкаливали.
Я сама себя не узнавала. Почему отзывалась на ласки, на поцелуи? Почему не противилась?
Мне нравилось. Я с ума сходила, чувствуя над собой Мишино крепкое тело и прохладные простыни под спиной. Он меня любил. Именно любил. Нежно, страстно, без остатка.
Утром мы это не обсуждали. Совсем. Во вторую ночь все повторилось. Буря, коктейль страсти и молчание наутро. Все семнадцать дней мы сходили с ума ночью и делали вид, что ничего не произошло, днем…
Когда вернулись домой, Миша переключился на работу, нет, он пытался поговорить, но я избегала даже мысли о том, что происходило на Мальдивах.