Сьенфуэгос

Капитан попытался было повернуть назад, но вскоре совсем стемнело, и мрак окутал окрестные скалы. Стало ясно, что каждый шаг может оказаться шагом в бездну, и потому виконт вынужден был смириться и устроиться на уступе скалы, чтобы переждать ночь, а заодно и поразмыслить в тишине, предаваясь бессильной злобе.

Как ни ужасно провести ночь на краю пропасти, еще хуже осознавать, что какой-то безбородый мальчишка обвел его вокруг пальца, да еще и посмеивался, глядя, как виконт нарезает бесконечные круги по всему острову. Но самым невыносимым было знать, что, пока он торчит на этой скале, соперник отправился к Ингрид и, возможно, в скором времени будет заниматься с ней любовью, смеясь над его безмерной глупостью.

Разумеется, Сьенфуэгос именно так и намеревался поступить. Хотя у него и в мыслях не было смеяться над виконтом, для него не могло быть ничего более естественного, чем вновь встретиться с любимой, пусть даже в последний раз.

Он шел к ней быстрым и твердым шагом более трех часов, благо его зеленые кошачьи глаза могли различить на горной тропе каждый камешек, каждую выбоину. Когда же тонкий серп луны боязливо выглядывал из-за туч, озаряя ущелья и скалы, пастух прибавлял шагу, чтобы скорее добраться до цели. Было уже далеко за полночь, когда он наконец достиг темной и безмолвной громады особняка. Он знал, что сторожевые псы вместе с хозяином прочно застряли на вершине скалы, и теперь некому оповестить слуг о приходе чужака.

Сьенфуэгос оглядел высокую стену, окружающую величественный особняк из красного камня, с разбега воткнул в землю шест, взметнулся в воздух и с математической точностью приземлился с другой стороны. Там он присел, изучая двери и окна и пытаясь понять, что может находиться в таком огромном здании, и в какой из громадных комнат живет та, кого он ищет.

Увы, безуспешно. Для невежественного пастуха этот дворец казался столь таинственным и непостижимым местом, что он даже представить себе не мог, как же он выглядит внутри. Так он и сидел целый час, совершенно сбитый с толку, и в итоге не придумал ничего лучшего, как издать долгий пронзительный свист.

Вскоре послышались встревоженные крики, в доме зажглись огни, и во двор выскочили несколько слуг с факелами в руках, а из окон высунулись две или три женщины, желая увидеть причину суматохи.

Парнишка стоял, распластавшись вдоль стены, не выпуская из виду ни единой мелочи из происходящего, стоял неподвижно, совершенно неразличимый, выжидая, пока всё вокруг не стихнет и слуги не вернутся в свои постели, погасив свет.

Он терпеливо ждал.

Наконец, на центральном балконе появился знакомый силуэт виконтессы де Тегисе, которая вгляделась в ночную мглу.

Спустя несколько минут они неистово занимались любовью на огромном ковре, поскольку Сьенфуэгос, который никогда не спал на кровати, чувствовал себя крайне неуютно среди простыней.

Незадолго до рассвета Ингрид заглянула ему в глаза и вложила в поцелуй всю свою любовь, после чего с большим трудом произнесла роковую фразу. Не было сомнений, что она повторяла ее целый день.

— Уезжай с острова, или Леон тебя убьет.

— Уехать? — рассеянно повторил рыжий. — Куда?

— В Севилью.

— В Севилью? А что это?

— Город, — ответила немка на своем странном кастильском, который давался ей ценой неимоверных усилий. — Уезжай в Севилью. Я разыщу тебя там, — заверила она, подталкивая его в сторону балкона, за которым уже брезжили первые лучи зари. — Уезжай! — настойчиво повторила она. — Как можно скорее!

Они снова поцеловались, после чего Сьенфуэгос соскользнул вниз по плетям плюща и пустился бежать, прячась в тени ограды, а вскоре исчез среди деревьев. Ингрид провожала его взглядом. Она была почти вдвое старше, и казалось, все в этом мире их разделяло, однако она была убеждена, что без этого мальчика с зелеными глазами и длинной гривой рыжих волос ее жизнь утратит смысл.

Весь следующий день он провел на вершине нависающей над морем скалы, глядя, как по берегам далекой бухты снуют люди, спускаясь и поднимаясь по сходням на корабли, пришвартованные в двух шагах от берега, но так и не решался признать, что ради спасения собственной жизни ему не осталось ничего иного, как подняться на одну из этих зыбких посудин, неведомо каким чудом держащихся на плаву, когда их швыряют огромные волны, гонимые неистовыми ветрами со стороны Леванта [2] .

2

зд.
– восточное побережье Испании.

Сьенфуэгос родился в горах; горы были его домом и убежищем. Он мог взбираться на самые высокие скалы, протискиваться по узким тропинкам над бездонной пропастью и становиться невидимым, сливаясь со скалами; мог питаться кореньями, подобно зайцу или ящерице. Поэтому он был совершенно убежден, что ему не выжить на борту одного из этих грязных кусков дерева, где люди, казалось, сидят на головах друг у друга, словно блохи на собачьем загривке.

К полудню он принял решение остаться на острове, убежденный, что капитан де Луна не сможет поймать его и за тысячу лет; однако едва на землю упали сумеречные тени, как чуткий слух заставил Сьенфуэгоса насторожиться: из глубины долины по ущельям и скалам понеслась череда свистков, не смолкавшая в течение нескольких минут. Так по острову передавалось известие, что тому, кто доставит в поместье «Ла Касона» живым или мертвым рыжего пастуха, известного под прозвищем Сьенфуэгос, обещана награда в десять золотых монет.

Он подивился, что за него назначили столь высокую цену, поскольку на острове не было ни единого человека — за исключением, разумеется, владельцев поместья — кто бы когда-либо держал в руках хотя бы одну из этих драгоценных монет. А тут вдруг виконт предложил за его жалкую голову богатство, какого не смогла бы скопить ни одна здешняя семья даже за двадцать лет непосильного труда.

Сьенфуэгос долго размышлял над этим, и в конце концов пришел к выводу, что, если бы у него имелась такая возможность, он и сам отдал бы эти деньги, лишь бы уничтожить человека, посмевшего украсть у него любовь такого удивительного существа, как Ингрид, а также вынужден был признать, что с этой минуты дни и часы его сочтены.

Бесполезно прятаться на острове, в его бесчисленных расселинах и пещерах; ведь кроме него здесь жили и другие пастухи, нищие и вечно голодные, способные взбираться на скалы с легкостью горных коз, знающие наизусть весь остров, каждую его тропинку, каждую пещеру в горах, чьи свирепые псы способны унюхать несчастного кролика, даже если бы он вздумал спрятаться за вратами самого ада.

С наступлением ночи его снова окликнул из долины Бонифасио, и хотя хромой пытался приободрить друга, интонации его свиста позволили привыкшему к тону его голоса Сьенфуэгосу различить грустные нотки, словно бедняга был убежден, что это их последний разговор.

На некоторое время он вдруг почувствовал бесконечную жалость к себе и понял, что остался один против целого мира, и когда луна, застенчиво выглянув из-за туч, озарила над громадой ближайшего острова силуэт огромного вулкана, Сьенфуэгос подумал, что разумнее всего пересечь тихий пролив, разделяющий два острова, и присоединиться к местным дикарям, которые до сих пор яростно отбивались от чужаков, засев в дремучих лесах и неприступных горах.

Севилья!

Это слово снова и снова пронзало его мозг, словно луч света, озаряя смутной надеждой, ведь Ингрид сказала, пообещала ему, что непременно встретит его в Севилье.