Сэнсэй II. Исконный Шамбалы

– Да расслабься ты, я пошутил, - успокоил его, посмеиваясь Сэнсэй.
– Можно обойтись и минералкой.

Мы с облегчением выдохнули. Женька же сделал вид, что тоже расслабился, хотя не спускал глаз с рук Сэнсэя. Сэнсэй же налил в кружку минеральной воды и накрыл воду руками. От этих жестов все вновь невольно напряглись, боясь уже пошевелиться, не то, что слово поперёк сказать. После такого «очистительного» урагана, в первую очередь в наших мыслях, все сомнения относительно реальных способностей Сэнсэя на этот счёт, словно ветром сдуло. Поэтому народ следил за происходящим, затаив дыхание.

Сэнсэй же, как обычно сосредоточился на несколько секунд. Потом окончательно сломал трость камыша на две половинки. Окунул в кружку с водой один конец в месте перелома. То же самое проделал со второй половинкой. И соединил их в единую трость. Камыш стал абсолютно целым. После чего Сэнсэй набрал пригоршню минеральной воды из той же кружки и обтёр ею всю камышовую трубку. Оставшись довольным результатом, он предложил нам проверить её на прочность.

Удивительно, при всей своей камышовой лёгкости, трость оказалась прочной как сталь. Ребята поначалу пытались её осторожно поломать. Но у них даже согнуть её не получалось. От этого их азарт только распалился. Каждый уже выкладывался на полную, пытаясь разломить камыш. Но все усилия были в пустую. Чего они только не делали с тростью. И руками брали на излом, и ногами прыгали на неё. И по валявшемуся рядом стволу дерева били со всего маху. Кстати говоря, получался такой звук, непонятно чего, то ли супер прочного пластика, то ли какого-то особого металла. В конце концов, Стас и Володя, стали удерживать концы камыша, словно турник. Женька же при всём своём богатырском теле повис на этой трости и стал дёргаться, что было сил, пытаясь всей своей массой её разломить. Но, безрезультатно. Порядочно провозившись с этой тростью, почти все потерявшие надежду её сломать угомонились и расселись по своим местам, в очередной раз удивляясь такому обрушившемуся на их несчастную логику факту. Один Женька, как Фома Неверующий, упорно продолжал свои эксперименты под шуточки ребят. Он подсел к костру, упражняясь с этой камышовой трубкой.

– Вот чёрт!
– в сердцах проговорил парень, глядя на неподатливую палку.

И как только он это произнёс, трость тут же распалась на две половинки, даже без приложения к ней каких-либо усилий. Все замерли. Женька и сам растерялся, глядя то на две палки камыша, то на Сэнсэя. Но Сэнсэй лишь улыбнулся. Тогда парень, осмелев, взял одну из этих палок и с лёгкостью переломил её ещё на две части.

– Упс, - виновато произнёс он, пригнув шею.

– Вот, пожалуйста, - заявил Сэнсэй тоном нелишённым ноток иронии, - реальный пример тому, как одна ложка дёгтя, способна испортить бочку с мёдом… Поэтому Агапит и учил чистоте помыслов. Одно сомнение убивает веру. А вера - это не просто слово, это в первую очередь большой внутренний труд.

Проговорив это с нескрываемой улыбкой, Сэнсэй продолжил рассказ о русском бодхи.

– Вообще Агапит творил много чудес. И, кстати говоря, обладал отменным чувством юмора. Довольно часто он подшучивал над теми, в ком явно доминировали человеческие пороки. Как-то привели к нему одного знатного купца из Киева, которого замучил недуг. Ну и купец стал сулить Агапиту большие деньги, лишь бы тот его избавил от болезни. И при этом всё время потрясал двумя мешочками с золотыми монетами. Мол, ничего не жалко.

Агапит вылечил купца. Но того обуяла жадность. А с другой стороны сам при всех и пообещал, что отблагодарит Агапита. И решил купец обмануть Святого, положив в мешочки вместо золотых монет дешёвые разменные монеты, ведь никто не видел, что в них тогда лежало. Так и сделал, засунув туда для очистки совести одну золотую монету. Обрадовался, что и вылечиться ему удалось, и благодаря своей хитрости столько золота сохранить. Пришел он опять к Агапиту со своей свитой, отдавать купеческий долг по слову своему. Агапит только усмехнулся, глядя на его мешочки в гордо протянутой руке, и сказал: «Я ни с кого платы не брал и с тебя не возьму. Но слово своё ты сдержишь. Выйди и раздай всё это золото нищим». Купец ещё более обрадовался и пошёл со своей свитой исполнять наказ Святого. Но когда он открыл мешочек и стал доставать эти деньги, то все монеты оказались золотыми, кроме одной.

Ну, купец расстроился, подумал, что очевидно мешочки дома попутал. Но наказ Святого, данный перед своей свитой, исполнил. По приходу же домой его охватил настоящий ужас, ибо всё его золото превратилось в дешёвые разменные монеты. И среди груды этой мелочи он нашёл лишь один золотой.

– Хм, оказывается такие барыги, ещё и в те времена были, - пробасил Володя.

– Да их во всех временах хватает, - с печальной усмешкой проговорил Сэнсэй.
– Жадность - это излюбленный порок зверья человеческого. И не только среди мирян, но, к сожалению и среди монахов. Даже во времена Агапита многие из братии монастыря, где он жил, имели любовь ко злату гораздо большую, чем к Богу и использовали свой монашеский чин для того, чтобы из простаков выманивать деньги…

При жизни Агапита многие из них побаивались его. Хотя сам Агапит никого никогда не осуждал. После же его смерти тайные златолюбцы вздохнули с облегчением, ибо не стало рядом с ними Того, Кто не давал покоя их Совести. Впоследствии, описывая жизнь монастыря, они утаили многие истинные деяния Агапита. Пытаясь возвысить собственную значимость, приписывали его чудеса себе. Так же ими было сокрыто и Учение Агапита, ибо оно перечило их желаниям власти и денег. А народную славу о монастыре, которую он приобрёл благодаря Агапиту и его ученикам, использовали для своего обогащения, изобретая всё новые и новые способы зарабатывания денег и достижения своих политических целей.

А по большому счёту святости у этих чудаков, которые присвоили чужой труд не больше, чем у скупого торгаша на рынке.
– И вздохнув, Сэнсэй произнёс: - Люди остаются людьми, какую бы одежду они не одели… Хотя Агапит, среди всех кому людской ум присваивал святость, действительно был истинно Свят, ибо в нём пребывал сам Дух Святой.

Водрузилось недолгое молчание.

– А когда умер Агапит?
– поинтересовалась Татьяна.

– В октябре 1095 года.

– А Антоний?
– спросил Виктор.

– В 1073 году… Кстати, перед смертью Антония произошел довольно необычный разговор между находящемся при смерти Антонием и Агапитом, свидетелем которому стал молодой послушник, ухаживавший за Антонием. Именно он, в последующем уйдя на Афон, оставил там запись об этом событии в своих воспоминаниях. Так вот, когда зашёл Агапит, Антоний лежал в полубреду, продолжая шептать одну и ту же молитву, которая до слуха послушника долетала лишь отдельными словами. Агапит посмотрел на Антония, улыбнулся и добавил к его словам: «…И молю Тебя о спасении души своей. Да будет воля Твоя святая…» При сих словах Антоний вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его, встретившись с Агапитом, просиял. Он начал охрипло повторять: «Гавриил! Гавриил!» И протянул к нему руки. По старческим щекам потекли слёзы. Агапит, подошедши, взял его за руки. Антоний же в упоении проговорил: «Бог мой, Агапит, это Ты! Как же я раньше не узнал Тебя? Как же я был слеп в сиянии лучей Твоих?!» Он начал поспешно бормотать, словно боялся недосказать всё, что чувствовал в этот момент в своей душе. Он говорил о своей юности, о старце, давшем ему молитву, о том, что всю жизнь ждал Его, а тот, оказывается, был рядом. И теперь, не успев встретиться, им предстоит расставание. На что Агапит ответил ему: «Ты всю жизнь был подле меня здесь. Неужто ты думаешь, что там Я покину тебя? Ежели при жизни сей ты пребывал в непрестанной Любви к Богу, кто нынче отлучит тебя от плода сего райского, что сотворил ты верой и сердцем своим. Не оскудневала вера твоя в мгновениях земных, не поддавался ум на соблазны тлена, к добру совесть чисту имамши. И доселе ты не просил у Него нечесоже, окромя спасения души своей, словеса молитвы душею глаголя. Душу распахнул ты навстречу Богу, ныне и Бог распахнул перед тия Врата Свои. Так насладись благодатью божею. Истинно тебе говорю, что при жизни сей ты обрящил сокровище вечное - царствие Господне, куда Я тебя и провожу».

Агапит и Антоний прикрыли глаза. Пока Агапит своими устами беззвучно шептал молитву, Антоний с блаженной улыбкой на устах сделал последний вздох. И душа его в сопровождении Духа Святого отправилась в кущи райские. Ибо в сей момент сам Архангел Гавриил молил о нём.

Сэнсэй задумался, а потом сказал, пожав плечами:

– Хотя я не понимаю, почему они разделили на множество целое… А, ладно, - слегка махнул рукой Сэнсэй.
– Им же с этим жить.
– Затем, словно очнувшись от своих размышлений, он стал рассказывать дальше: - Ну так вот, когда умер Антоний, то по настоянию Агапита, тело оставили в кельи. Причем, пока был жив Агапит, тело Антония лежало, словно живое, даже необычное благоухание исходило от него…

А вот со смертью Агапита произошла ещё более необычная история. Как я уже говорил, ещё при жизни у Агапита было достаточно людей, которые завидовали его популярности среди народа. И когда Агапит предсказал день своей смерти…

– День своей смерти?
– удивлённо переспросил Руслан.
– Разве возможно такое?

– Агапит был Бодхисатвой. Для него Смерть не было проблемой, в отличие от обычного человека, кувыркающегося в реинкарнациях. Он, как бодхи, мог в любой момент выйти из тела. Но по правилам пребывания среди людей, Бодхисатва, обязан полностью прожить свою жизнь в теле, какой бы она ни была, короткой или длинной. Ну, а рассчитать, когда в теле закончится Прана, для него было не так уж и сложно…