Сент-Ив. Принц Отто

Я вышел за дверь и крикнул вниз:

— Госпожа Жюпиль, попросите моего второго гостя подняться сюда.

Потом я снова подошел к окну и стал смотреть на грязную сточную канаву, которая уносила к Сене следы красок из какой-то красильни. Стоя так, я услышал шаги, которых я ждал.

— Простите меня за это вторжение…

— Э! — (Если бы не прозвучал человеческий голос, а мне в спину попал заряд, я не мог бы повернуться быстрее). — Мистер Ромэн!

Действительно, в дверях стоял он, а не Клозель. Еще и до сих пор мне не известно, кто из нас двоих, Ален или я, смотрел на него с большим недоумением, хотя, полагаю, в цвете наших лиц была заметная разница.

— Господин виконт, — подходя, сказал Ромэн, — совершил замену. Я решаюсь произвести другую, оставив господина Клозеля внизу; он слушает доводы моего доверенного клерка — Деджона, и мне кажется, я могу сказать (он слегка засмеялся), что эти доводы произведут известное действие. Судя по вашим лицам, господа, на мое появление вы смотрите как на какое-то чудо. Однако, по крайней мере, господин виконт мог бы понять, что это самая простая, самая естественная вещь в мире. Я дал вам слово, виконт, что за вами будут наблюдать. Ну, разве удивительно, что, узнав о ваших стараниях выменять пленника Клозеля, мы стали следить также и за ним; проследили за ним до Дувра, и хотя, по несчастью, опоздали на пароход, все же попали в Париж вовремя, чтобы увидеть сегодня утром, как вы вдвоем вышли из вашей квартиры… Потом, зная, куда вы направляетесь, мы попали на улицу Фуар и успели понять все ваши намерения. Но я слишком забегаю вперед. Господин Анн, мне поручено передать вам письмо. Когда, с разрешения господина Алена, вы его прочтете, мы возобновим наш маленький разговор.

Он передал мне письмо, подошел к камину и взял большую понюшку табака; Ален все это время смотрел на него как крупный пес, готовый броситься на врага. Я развернул письмо и наклонился, чтобы поднять выпавшую из него записочку. Я прочел:

Тетя здорова, Рональд ждет поступления в полк.

P. S.Вы сказали, чтобы я написала известные три слова; значит, надо сделать это; вот:

«Я люблю вас, Анн».

В записочке, написанной размашистым некрасивым почерком, говорилось:

«Дорогой мистер Анн, уважаемый сэр, надеюсь, вы получите это в таком же добром здравии, в каком и я нахожусь теперь; все прекрасно, мисс Флора скажет вам, что двоедушный Клозелъ сознался. Хочу прибавить, что миссис М.-Р. здорова и надоедает всем с религией. Но кто осудит бедную вдову; конечно, не я. Мисс Флора говорит, что она вложит мою записку в свое письмо; можно бы прибавить, что тут произошло еще кое-что, но это большой секрет; поэтому мне нечего больше написать вам.

Уважающий вас Д. Роулей».

Прочитав эти письма, я спрятал их в жилетный карман, подошел к столу, торжественно передал Алену его бумагу, потом повернулся к адвокату, который громко защелкнул свою табакерку.

— Остается только, — сказал Ромэн, — обсудить условия, которые (лишь из щедрости или в честь рода) — можно предложить вашему… мистеру Алену.

— Вы, кажется, забываете Клозеля, — со злой усмешкой заметил мой двоюродный брат.

— Правда, я забыл о Клозеле.

Ромэн вышел на площадку лестницы и позвал: «Деджон!» Явился Деджон и постарался натянутым поклоном показать, что он никогда не кружился со мной в вальсе при свете луны.

— Где Клозель?

— Трудно сказать, помещаете ли вы трактир «Золотая голова» в верхнем или в нижнем конце этой улицы? Полагаю — в верхнем, потому что водосточная канава течет в противоположном направлении. Во всяком случае, господин Клозель минуты две тому назад исчез, убежав из трактира по течению канавы.

Ален вскочил, подняв свисток.

— Опустите его, — продолжал Ромэн. — Клозель вас обманул. Надеюсь только, — прибавил он с едкой улыбкой, — что вы уплатили ему недействительным векселем.

Но Ален не сдавался.

— По-видимому, или вы упустили из виду одно маленькое обстоятельство, мистер поверенный, или вы смелее, чем я думал. Теперь англичане еще не пользуются слишком большой популярностью в Париже, а этот квартал не отличается особенной совестливостью. Свист, восклицание: «Вот английский шпион», и двое англичан…

— Скажите «трое», — прервал его мистер Ромэн и пошел к двери. — Пожалуйста, мистер Берчель Фенн, пожалуйте сюда.

Тут позвольте мне сказать «довольно». На свете существуют такие жалкие положения (по крайней мере, я нахожу это), о которых нельзя писать; к их числу я отношу положение пораженного Алена. Может быть, британская справедливость Ромэна плохо мирилась с тем оружием, которое он так неумеренно пустил в ход. О Фенне я скажу только, что этот мошенник прошел в дверь с таким видом, точно собирался выполнить гражданский долг, которого не выполнил раньше только в силу неблагоприятных обстоятельств. Он склонялся перед Романом, державшим его в руках и знавшим о всех его низостях, и с полной готовностью жаждал донести на своего сообщника — предателя. При таких условиях, я уверен, он донес бы на свою собственную мать! Я видел, что сильный рот Деджона двигался как челюсти бультерьера, стоявшего над хитрой мышью. Ален не мог ничего сделать, находясь между этими двумя людьми. Не в первый раз в течение этой истории я невольно становлюсь на его сторону, движимый сознанием варварства нападения.

По-видимому, благодаря Фенну, Ромэн напал на след; мошенник скрыл часть улик и теперь, точно человек, вовлеченный в проступок другими, желал сказать все джентльмену, согласному забыть прошлое. И вот, когда мой кузен был совершенно уничтожен, я отпустил Фенна и перевел разговор на деловую почву. В конце концов, Ален отказался от всех своих притязаний и согласился получать по шесть тысяч франков в год. Ромэн взял с него обещание никогда не появляться в Англии, но ввиду того, что моего кузена арестовали бы за долги в первые же сутки его пребывания в Дувре, я нахожу, что это было напрасно.

— Хорошая работа, — сказал адвокат, когда мы вдвоем вышли на улицу.

Я промолчал.

— А теперь, мистер Анн, если вы сделаете мне честь и согласитесь пообедать со мной, например, у Тортони, не зайдем ли по дороге в мой отель «Четыре времени года», там, за ратушей, и не прикажем ли приготовить для нас коляску и четверню?

ГЛАВА XXXVI Я еду просить руки Флоры

Теперь представьте себе, как я на крыльях любви летел к северу с балластом, который изображал собою Ромэн. Однако взбираясь в коляску, этот почтенный человек потерял свой сурово важный вид. Он сиял от торжества (что было так простительно) и, как я заметил в полусумраке, время от времени улыбался про себя, задерживал на мгновение дыхание, потом отдувался с воинственным видом. Заговорил он после Сен-Денийской заставы и, судя по его беседе, теперь никто не узнал бы, что он адвокат. Он откидывался на спинку коляски с видом человека, подписавшего европейский мир и славно пообедавшего по окончании дел. Помахивая зубочисткой, Ромэн критиковал укрепления и долго с насмешкой толковал об отречении императора, об измене герцога Рагузского, о намерениях Бурбонов и характере Талейрана, пересыпая все это анекдотами, может быть, не вполне исторически верными, зато очень забавными.

Мы мчались через Лашапель, когда он, вынув табакерку, протянул мне ее и сказал:

— Вы молчаливы, мистер Анн.

— Я ждал хора, — был мой ответ. — «Царствуй, Британия! Британия управляет волнами, и британцы никогда, никогда, никогда…» Начинайте же!

— О, — ответил он, — и я надеюсь, скоро эта песня станет для вас родной.

— Погодите. Я видел, как казаки вошли в Париж, как парижане украшали своих пуделей орденами Почетного Легиона. Я видел, как они подняли на вандомскую колокольню негодяя, чтобы он ударил по бронзовому лицу героя Аустерлица. Я видел, как вся зала большой оперы аплодировала толстому малому, который пел хвалы пруссакам… на мелодию «Vive Henri Quatre!». Я видел на примере Алена, на что способны люди лучших родов Франции. Я видел также, как крестьяне-мальчики, недоспевшая жатва последних наборов, падали скошенные выстрелами, все же поднимались на локтях, крича «ура» в честь Франции и в честь человека в сером. Без сомнения, с течением времени, мистер Ромэн, эти малые сольются в моей памяти с более благородными людьми, и я не буду отличать их матерей от дам, сидевших в зале оперы; со временем я увижу себя мировым судьей и депутатом от графства Букингем. Я выбираю себе новую отчизну, как вы мне напомнили и, клянусь, во Франции для меня нет места; но ради нее я бился и нашел нечто, что лучше ее… нашел в тюрьме моей новой страны… Итак, повторяю: погодите.

— Тс, тс, — был его ответ, когда я стал ощупью искать трут и серные спички, чтобы снова зажечь свою сигару. — Вы должны попасть в парламент. У вас есть дар слова.

Близ Сен-Дени Ромэн стал менее разговорчив, а немного позже, надвинул на уши свою путевую шапочку и уселся поудобнее, чтобы заснуть. Я сидел рядом с ним и не спал. Весенняя ночь веяла холодком. От наших лошадей шел такой пар, что туманная дымка стояла между мной и форейторами. Там, вверху, над черными остриями тополей, стройно двигались войска звезд. Я отыскал Полярную звезду и под нею созвездие Кассиопеи, которое горело также над крышей Флоры, моего путеводного небесного светоча, цели моих стремлений.