Сентименталь

— Вы — волшебник!

— Признаюсь, мне всегда претило это слово, — покачал головой Клаус фон Дирк. — Я алхимик и философ. Все, что я делаю — есть результат науки или умозаключений. Никакого волшебства. Абсолютно никакого.

— Как бы то ни было, вы вправе рассчитывать на мою благодарность, — прошептал герр Кнопп. Он не прекращал ласкать сентименталя и, по-видимому, сам получал от этого не меньшее удовольствие. Возможно, это диковинное создание действительно было приятно гладить. Увы, мне не довелось попробовать.

— И на мою благодарность тоже, — подал голос Хасим Руфди. — Вы второй раз спасаете нашу семью. Один раз вы вернули нам брата, а теперь — честь.

— Это пустое, — отмахнулся господин. — Абсолютно не важно. Самое главное для меня то, что мне удалось совершить нечто, что покроет мое имя славой на века.

— Но только ни слова об этом случае, — всполошился Хасим Руфди. Во взгляде герра Кноппа читалось такое же беспокойство.

— Не волнуйтесь, я помню об уговоре, — Клаус фон Дирк слегка поклонился. — Что касается моего слуги, который присутствует здесь, уверяю, он ничем себя не выдаст. Если он только посмеет, то мое наказание будет суровым донельзя.

— Насколько я знаю, он близок со служанкой Эльзы, — задумчиво заметил герр Кнопп.

— Именно! И заметьте, хотя ему известно о происходящем с самого начала, он до сих пор ничего ей не рассказал.

Мужчины покачали головами, а я вздохнул с облегчением. Быть может, кому-нибудь и нравится быть в центре внимания, но только не мне. Вдобавок, обсуждение моей персоны так, будто меня в тот момент не было в комнате, оказалось чрезвычайно неприятным чувством.

— Ну а теперь, герр Кнопп, прошу вас, верните сентименталя на место, — приказал Клаус фон Дирк.

Послушный влюбленный неохотно перестал гладить кошку, а затем опустил ее в то место, куда указывал мой господин. Сентименталь вновь повис в воздухе и начал возбужденно принюхиваться. Затем удовлетворенный осмотром лег на бок и стал постукивать хвостом, как делают кошки в те моменты, когда хотят, чтобы с ними поиграли.

Клаус фон Дирк вновь принялся разговаривать с сентименталем, попутно собирая с кровати ингредиенты опять же в известном только ему одному порядке. С исчезновением каждого предмета сентименталь становился все призрачней, пока не растаял полностью.

Затем господин быстро побросал ингредиенты в сумку, достав взамен небольшой пузырек. Он открыл его и даже до меня донесся резкий запах, идущий изнутри. Клаус фон Дирк поднес пузырек к лицу фрейлейн Эльзы, ее ресницы задрожали, и вот она открыла глаза.

— Что происходит? — спросила девушка встревожено, обнаружив себя на кровати посреди комнаты, да еще и в такой странной компании.

— Вам стало плохо, и я привез вас к Клаусу фон Дирку. Об его искусстве врачевания я был хорошо осведомлен, потому не стал искать кого-то другого, — кажется, эта фраза герра Кноппа была отрепетирована не один раз.

— И что со мной?

— Ничего страшного, — ответил господин. — Всего лишь переутомление. Нужно несколько дней покоя и вы будете в порядке.

— Благодарю вас, — фрейлейн встала с кровати и поклонилась. — Милый Штефан, отвезите меня, пожалуйста, домой.

По лицу герра Кноппа пробежало недоверие пополам с удивлением. Видимо, фрейлейн Эльза до этого никогда не называла его «милым». Он подал ей руку и повел к выходу. Оглянувшись, я заметил, что Хасим Руфди ушел еще раньше. Затем я перевел взгляд на господина, на лице его торжество уже успело смениться задумчивостью. Он не обращал на меня внимания, я же поспешил оставить его одного.

Вряд ли здесь должно было произойти еще что-то, требующее моего присутствия.

Глава VIII

С того дня прошло больше недели, прежде чем я что-то узнал о судьбе фрейлейн Эльзы и герра Кноппа. Господин отстранился от этого дела. Для него все это было лишь экспериментом, закончившимся триумфом. Именно поэтому я ничего не спрашивал у Клауса фон Дирка. К тому же, в наших с ним отношениях давно установился такой порядок, что первым о своих исследованиях заводил разговор он. Я мог позволить себе принять участие в этой беседе, но лишь после того, как ее начнет господин.

И все же, спустя неделю, когда я в очередной раз увидел Агнетт, мы затронули эту тему.

— Прости, что так долго не могла увидеть тебя, но я не хотела оставлять госпожу одну, — повинилась передо мной возлюбленная. Мы действительно не виделись, с тех пор как фрейлейн Эльза оказалась в доме господина. Все мои просьбы о свидании неизменно отклонялись фразой «Госпоже нездоровится, я нужна ей».

Агнетт была с фрейлейн Эльзой днем и ночью, дежуря без устали.

— Что-то случилось? — мне не нужно было изображать любопытство.

— Фрейлейн сама не своя. Днями она спокойна и задумчива. Необычайно мила с герром Кноппом, хотя раньше тяготилась его. Но при этом она будто спит. Стала ужасно рассеянной. Скажешь ей что-то, а она будто не слышит. Иной раз застынет у зеркала и может смотреть так на себя часами, если не окликнешь.

— Может быть, болезнь, от которой лечил ее мой господин, еще не прошла?

— Не знаю. Ночами она плачет. Глаза закрыты, а слезы текут. И жалобно так стонет, будто ей сердце сжимают или мучает кто-то. А с утра вспомнить не может ничего. Я уже что только не придумывала. Мы ходили в церковь, зельем для спокойных снов ее господин снабдил, да только не помогает. От него еще только хуже.

— Как хуже?

— Она «его» звать начинает.

Не нужно было догадываться, кто скрывался под этим «его». Признаюсь, у меня в тот момент что-то сжалось внутри. Значит, не получилось? Значит, сентименталя невозможно приручить полностью, и эксперимент Клауса фон Дирка не удался?

Видимо вопросы отразились у меня на лице, потому что Агнетт придвинулась ко мне ближе.

— Что с тобой, Ганс? Ты так побледнел.

— Я просто подумал, что это все довольно странно.

— Вот-вот, — подхватила Агнетт. — Я тоже решила, что ее околдовали. Когда он к ней пришел, фрейлейн с ним разговаривала вежливо, но холодно. И главное голос холодный, лицо вроде бы равнодушное, а в глазах боль. Будто против своей воли говорит. И хоть он к ней подступается, а она лишь улыбнется и молчит. Он и ушел раздраженный.

— Околдовали? Агнетт, но сама подумай: никакого колдовства не бывает. И потом, любое колдовство должно сниматься святыми отцами. А вы были в церкви. Да и кто мог ее околдовать?

— Да кто угодно. Хоть твой господин.

В тот момент, Агнетт так на меня посмотрела, что мне ужасно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Это был взгляд разгневанной фурии. Она беспокоилась за фрейлейн Эльзу и готова была испепелить всякого, кто встанет на ее пути.

— Мой господин, Агнетт, не колдун. Он — ученый и философ. И нет для него большего оскорбления, чем колдун, поскольку их он считает обычными шарлатанами, которые наживаются на доверчивых людях.