Сеня. Миссия Наследной Йагини
Шрифт:
— Зато ты вылитая вампирша, — сообщила девушке Диодора.
Что правда, то правда. Такая же красивая. И клыки Динеке выпускает — любая вампирша обзавидуется.
— Только у тебя еще и зрачки вытягиваются, — мне показалось, завистливо добавила Леонелла, — Так красиво!
Нет, эти сударыни неисправимы. На носу война, а они продолжают думать о красоте. Впрочем, если бы не столь мрачные обстоятельства, мы бы наслаждались своим пребыванием на Земле Вампиров. Не знала, что они такие эстеты! Музыка, поэзия, живопись… даже их боевые искусства отличались смертельной, завораживающей взгляд простого смертного, грацией!
А еще одним открытием для меня стали тотсветы… Правда, вредные животные от души клацали зубами, стоило приблизиться к ним, но ничто не мешало любоваться ими издалека.
— Это оттого, что они сами тебя
Ничего себе, эта клыкастая вороная махина боится маленькую безобидную меня?! Вот это да!
Мы с Динеке и Диодорой были на правительской конюшне, то есть тотсветне. Черноволосая вампирша чуть ли не силком вытащила нас «подышать свежим воздухом». Она была права — у нас обеих появились черные круги под глазами от недосыпа и переживаний, а Динеке, видимо из-за того, что не переставала выходить из нервного напряжения, так и ходила, как вампирша, с клыками.
От созерцания вороного красавца и черноволосой наездницы — Диодора убрала волосы в длинный хвост, и теперь он развевался на ветру, в унисон с хвостом тотсвета, что смотрелось очень красиво — нас с Динеке отвлек появившийся Данька.
— Бегом! Бегом! Бегом! — повторял запыхавшийся коловертыш. А когда перевел немного дух, пояснил, — В Малый Зал! Новости!
Больше мы не рассуждали, — подхватив на бегу пушистого бесенка и прижимая его к груди, я понеслась во дворец. Судя по прерывистому дыханию за спиной и цокоту каблучков, Динеке не отставала.
Сказ иной, двадцать седьмой РАССКАЗ МИХЕЯ
Согласно одной легенде, прочитанной мной давно, в прошлой жизни, когда я, не зная забот, проблем, и чувства постоянно присутствующей где-то на самом дне сердца тревоги — чувства то затухающего, но не до конца, то обостряющегося и совершенно невыносимого, жила в родном Лесу Йагинь, и рядом были бабули, всегда готовые выслушать и дать мудрый совет, и малышня, милая и трогательная в своей серьезности, и, время от времени приезжали родители с неизменными гостинцами и залукоморскими сладостями, так вот, согласно очень-очень древней легенде, выпрашивая у богов подарок, ты неизменно заплатишь за него. Заплатишь столь высокую цену, что прежде, чем просить, задумайся — готов ли ты? Потому что попросить взамен боги смогут все, что угодно. Я не понимала, как это, почему — разве можно расплачиваться за подарки?
В легенде повествовалось о ледяной статуе, изображавшей красивую маленькую девочку, которая так сильно захотела познать, отчего люди бывают счастливы и несчастны среди совершенного величия созданного всесильными прабогами мира, гордого и самодостаточного в своем явлении, что даже сердце жестокой богини вечного холода Мораны
[48]
не выдержало, и она вдохнула в статую жизнь.
Наивная девчушка полагала, что став одной из людей, она обретет им одним ведомое счастье, но шли годы, и никто из односельчан не слышал ее веселого смеха. Прекрасная и всегда немного печальная, она лишь изредка робко улыбалась, когда вокруг царило веселье, чтобы не отличаться от хохотушек-подруг. Ледяное сердце, которое не по силам оказалось оживить даже могучей Моране, не чувствовало ни радости, ни горя, оставляя девушку равнодушной и безучастной к пылким порывам влюбленных в ее красоту юношей. Оно немного замирало в непонятном томлении, когда она слышала мелодичные, исполненные потаенным признанием песни людей, но чувство, что она слышит только всплески воды на поверхности, не опускаясь при этом на потаенную глубину, по-прежнему не давало ей покоя. Живя среди людей, которые признали в ней свою, она пела тихие, мелодичные напевы с другими девушками, водила хороводы и плела венки, но так и не смогла понять — почему люди плачут? Почему они смеются?
Однажды ее холодной недосягаемой красотой пленился богатый заморский купец, и оставил ради хладнокровного равнодушия бывшей статуи пылкие ласки и горячее сердце своей невесты. Одно-единственное слово, полное горечи и упрека: «Разлучница!», прозвучавшее в предрассветном сумраке приближающегося начала, неясной тупой болью отозвалось в сердце девушки, застучало болезненными молоточками в висках, и она воззвала к Моране, которую искренне
считала своей матерью: «Любви… Если я узнаю, что такое любовь, я узнаю, почему люди плачут… И почему они смеются… Прошу любви… мама…» И Морана дала названной дочери любовь, наказав беречь ее от Ярила[49]
.
Богиня строго наказала своему созданию — «Если Ярило узнает о твоей любви, тебе придется заплатить за дар своей жизнью».
Но девушка уже не слышала слов той, что дала ей жизнь. Ощущая одновременно чувство полета, падения, растворения в окружающем ее мире, полном великолепия красок, ароматов, сладости и бурления жизни, она осознала, что не в силах прятать эту самую любовь, ныне горячими струями текущую по венам бывшей ледяной статуи. Она плакала и смеялась невпопад, и тот, кто увидел бы ее тогда, сидящую на берегу лесного озера, мог бы подумать, что девушка помешалась. Но влюбленные всегда кажутся немного помешанными. А девушка ликовала, впервые познав любовь, и пусть рядом пока не было ее возлюбленного — она уже знала о его существовании в этом прекрасном, полном чудес мире и ждала его, взлетая к незримым вершинам духа и скатывалась в зияющую пропасть отчаянья, при мысли о том, что может потерять то, что еще не обретала.
Кто знает, может лучше бы смертный увидел ее в этот час, и стал объектом неиссякаемого потока ласки и нежности ледяной девы. Но увидел ее тот самый заморский купец, который в отчаянье разыскивал свою равнодушную возлюбленную.
Беда в том, что сам Ярило пленился красотой бывшей статуи, спустившийся на Мать Сыру Землю в образе заморского купца. Узрев, что дева его грез вовсе не равнодушна и не холодна, пленившись ласками чудом обретенной возлюбленной, могучий бог не сдержал своего пыла, и этот пыл растопил его любимую.
Не простила Морана Ярило того, что он отнял ее единственное дитя, к которому прикипела жестокая богиня всем своим холодным сердцем. Не простила и людям того, что не уберегли ее дочь. И, собрав все свое могущество в один единый удар, обрекла она всех и каждого расплачиваться самым дорогим за то, что просят люди у всесильных богов.
Я помню, как оказалась впечатлена историей рождения, недолгой жизни и смерти ледяной статуи, которая всего лишь хотела познать, что такое любовь. И то, что перед смертью дева узнала, от чего люди плачут и смеются, казалось мне спорным утешением. Моя задумчивость и серьезность не ускользнула от бабуль, но я не признавалась в том, что так меня расстроило. В конце концов, когда поняла, что сдерживаться больше нету сил, так и спросила, напрямую — правда ли то, что в жизни всегда платишь за любовь самым дорогим?
— История ледяной девы, — сделала правильный вывод баба Стефа, и баба Рая кивнула. А потом, бабуля очень ласково посмотрела на меня, и задала казалось, совсем не относящийся к делу вопрос:
— Как думаешь, Сеня, чем сейчас занимаются твои родители?
Папа с мамой тогда только-только уехали в Дарнийское герцогство, намереваясь пока там обосноваться. Теплый климат герцогства как нельзя лучше подходил маменьке, и их знания стихийника и целительницы как нельзя лучше подошли на земле с нестабильным магическим фоном. Нет, не таким, конечно, как в Менфере, даже близко нет. Просто в землях Дарнийских Оборотней родителей ждали новые научные магические открытия и, чего греха таить, приключения, которые оба так любили.
Я задумалась над вопросом бабули. Родители… Наверно, папенька сейчас занимается сложными расчетами в обуздании магических стихий, коих, в отличии от стихий Матери Сырой Земли, ровно семь, а маменька помогает ему. Или они, плечом к плечу, делают новые открытия, которые обязательно принесут пользу нашему миру. Или находятся к каком-то очень затяжном, полным таинственных опасностей походе по нехоженым прежде тропам, до чего оба большие охотники, сиречь авантюристы, как называют эту парочку бабули. А может, отдыхают после очередного приключения — и папенька сварил для маменьки кофей, и она, зажмурив глаза от удовольствия, пьет его, пока не остыл. А может, маменька — такая красивая в новом платье — расставляет на столе приборы и зовет папеньку ужинать… Я думала и думала. Представляла и представляла, а бабули следили за моим лицом. И тут меня озарило! Что бы ни делали сейчас родители, они обязательно счастливы! До умопомрачения счастливы, потому что каждым их действием руководит любовь! А как же… Я растерянно уставилась на довольно переглядывающихся между собой бабуль.