Сэр Найджел(изд.1992)

— Господи, спаси и помилуй! — произнес наконец Найджел, поднимаясь на ноги и глядя по сторонам. — Господи помилуй и благодарение Пречистой, что все тут как раньше. Мне было померещилось, что замок рухнул.

— Такого бычьего рева я в жизни не слыхивал, — буркнул Эйлуорд, потирая ушибленные места. — От Френемского пруда до Гилфордского замка было б слышно! Нет уж, больше я ни до одной пальцем не дотронусь, хоть золотом меня осыпь!

— Как бы тебя чем-нибудь другим не осыпали, лучник, — произнес у них за спиной сердитый голос.

Из открытой двери угловой башни вышел Чандос и остановился, меряя их суровым взглядом. Но когда Найджел повинился во всем, по его лицу скользнула улыбка.

— Беги скорее к коменданту, лучник, скажи ему, как было дело. Не то и в замке, и в городе все схватятся за оружие. Не знаю, как истолкует король такой сигнал тревоги! А ты, Найджел, почему, во имя всех святых, ты повел себя хуже малого ребенка?

— Я не знал ее мощи, милорд.

— Клянусь душой, Найджел, никто из нас, по-моему, не знает ее мощи! Предвижу день, когда столь дорогие нам великолепие и слава войны будут погублены машиной, пробивающей железные латы, словно кожаную куртку. Однажды я, сидя на моем боевом коне в полной броне, смотрел с высоты седла на чумазого, закопченного бомбардира и думал, что, быть может, я последний и за мной только прошлое, а он — первый и за ним будущее, что настанет время, когда он и его машины сметут с полей войны и тебя, и меня, и всех нас.

— Но еще не сейчас, милорд?

— Нет, Найджел, еще не сейчас. Ты еще успеешь заслужить свои шпоры, как заслужил их твой отец. Силы к тебе вернулись?

— Я готов для любого дела, мой добрый и досточтимый господин.

— Хорошо, потому что оно нас ждет — доброе дело, спешное, сулящее опасности и честь. Твои глаза блестят, а щеки покраснели. Глядя на тебя, Найджел, я вновь переживаю свою юность. Так вот: с Францией у нас перемирие, но не с Бретанью, где дом Блуа и дом Монфоров все еще оспаривают друг у друга это герцогство. Половина Бретани стоит за одного, а половина — за другого. Французы поддерживают Блуа, а мы Монфора, и вот на такой войне многие славные полководцы, например сэр Уолтер Мэнни, впервые показали себя. Последнее время мы терпим поражения: окровавленные руки Роганов, Щербатого Бомануара, Мясника Оливера и других не щадят наших сторонников. А теперь пришла горчайшая весть, и король преисполнен гнева: его друг и товарищ по оружию Жиль де Сент-Поль был убит в замке Ла-Броиньер. Он посылает в Бретань войско с нами во главе. Как тебе это нравится, Найджел?

— Мой досточтимый господин, чего еще мог бы я пожелать?

— Тогда готовь свои доспехи. Мы выступаем не позже чем через неделю. Путь по суше нам преграждают французы, и отправимся мы морем. Нынче вечером король устраивает пир перед своим возвращением в Англию. И твое место позади моего стула. Приди загодя в мою спальню, чтобы помочь мне одеться, и в залу мы спустимся вместе.

На королевский пир благородный Чандос облачился в одежды из атласа, венецианской парчи и бархата с меховой оторочкой. Найджел, готовясь служить своему господину за столом, надел свой лучший шелковый жакет с вышитыми на груди пятью алыми розами. В большой зале замка Кале были расставлены столы — на возвышении для самых знатных, второй для рыцарей поскромнее и третий для оруженосцев, когда они перестанут быть нужны своим господам.

У себя в скромном тилфордском доме Найджелу и не грезились такая пышность и роскошь. Угрюмые серые стены от потолка до пола были завешаны бесценными аррасскими гобеленами, и вокруг залы словно бежал олень, преследуемый гончими, а следом скакали охотники. Над главным столом ниспадали знамена, а на стене под ними висели щиты с гербами знатных вельмож, пировавших за ним. Светильники и факелы отбрасывали багряные отблески на эмблемы лучших полководцев Англии. Над высоким креслом с пышной обивкой в центре сверкали львы и лилии, и те же августейшие геральдические фигуры, но с трехзубчатой полосой над ними, знаком старшего сына, осеняли кресло принца, а справа и слева длинными рядами располагались благородные гербы, почитаемые в дни мира и наводящие ужас на полях сражений. Там блистали золото и чернь Мэнни, зубчатый крест Суффолка, красное стропило Стаффорда, червень и золото Одли, вздыбленный лазурный лев Перси, серебряные ласточки Арунделя, червленая лань Монтекьютов, звезда де Виров, серебряные раковины Рассела, пурпурный лев де Ласи и черные кресты Клинтона.

Оруженосец рядом с Найджелом шепотом называл ему имена знаменитых воинов, сидевших под щитами.

— Ты ведь молодой Лоринг из Тилфорда, оруженосец Чандоса? — сказал он. — А меня зовут Делвс, я из Доддингтона в Чешире и служу сэру Джеймсу Одли, вон тому сутулому человеку со смуглым лицом и подстриженной бородкой. Над ним его герб — голова сарацина.

— Мне доводилось слышать, что он доблестный воин, — ответил Найджел, с интересом рассматривая господина своего соседа.

— А как же, сквайр Лоринг. Он самый отважный рыцарь в Англии и во всем христианском мире. Несравненных его деяний не перечесть.

Найджел с надеждой перевел взгляд на своего нового знакомого.

— Ты говоришь, как подобает, когда надо поддержать честь своего господина, — сказал он. — По той же причине, сквайр Делвс, и со всем почтением мне надлежит ответить тебе, что ни именем, ни славой с моим господином он потягаться не может. Если ты не согласен, то мы продолжим спор таким способом и в такое время, какие удобны тебе.

Делвс добродушно улыбнулся.

— Потише, потише! Превозноси ты кого-нибудь другого, кроме, пожалуй, сэра Уолтера Мэнни, я бы ответил тебе согласием, и либо моему, либо твоему господину пришлось бы искать себе нового оруженосца. Но Чандосу нет равных, и я не стану обнажать меч, чтобы доказать противное. А! Кубок сэра Джеймса почти пуст. За дело! — И он метнулся к столу с кувшином гасконского вина в руке. — Король нынче получил добрые вести, — продолжал он, вернувшись. — Таким веселым я не видел его с того вечера, когда мы взяли в плен французов и он надел свой жемчужный обруч на голову де Рибомона. Видишь, он смеется, и принц тоже. Смех этот кому-то ничего доброго не сулит, или я очень ошибаюсь. Не зевай! Тарелка сэра Джона пуста.

Теперь настала очередь Найджела бежать к столу. Но всякий раз он возвращался в угол, откуда ему была видна вся зала, и с интересом слушал своего опытного товарища. Делвс был невысок, коренаст и далеко не молод. Задубелая от непогоды кожа, многочисленные шрамы, грубоватые ухватки и речь свидетельствовали, что он больше привык к походным шатрам, чем к пышным залам. Но десять лет службы научили его многому, и Найджел слушал его с жадностью.

— Да, король получил хорошие вести! — повторил он. — Смотри, как он шепотом сообщает их Чандосу и Мэнни. А Мэнни нашептывает их на ухо сэру Реджинальду Кобему, а тот — Роберту Ноллесу. И каждый ухмыляется, как дьявол, заполучивший в свои когти монаха.

— Кто из них сэр Роберт Ноллес? — с интересом спросил Найджел. — Я много слышал о нем и его деяниях.

— Вон тот высокий, хмурый, в желтом шелке, безбородый и с рассеченной губой. Он немногим старше тебя, а его отец был сапожником в Честере, но он уже заслужил золотые шпоры. Посмотри, как он запускает руку в блюдо и хватает большие куски. Ему привычнее лагерный котелок, чем серебряная посуда. А этот толстяк с черной бородой — сэр Бартоломью Бергерш. Брат его — аббат Болье. Беги! Беги! Подают кабаньи головы и надо протереть тарелки!

Застольные нравы наших предков в ту эпоху представляли собой, на современный взгляд, странную смесь утонченности и варварства. Вилки еще не были изобретены, и роль их выполняли «учтивые пальцы» левой руки — указательный и средний. Пользоваться другими было верхом невоспитанности. На камыше, устилавшем пол, лежало множество собак, рычавших друг на друга и затевавших драки из-за обглоданных костей, которые бросали им пирующие. Тарелками обычно служили ломти грубого хлеба, но за королевским столом гости ели с серебряных плоских тарелок, которые оруженосцы и пажи протирали перед каждой переменой блюд. Зато скатерти были великолепными, а яства, подававшиеся с пышностью и церемониями, давно забытыми, отличались многочисленностью и кулинарными ухищрениями, каких не встретишь на современных банкетах. Кроме кушаний из мяса всех домашних животных и всевозможной дичи, стол разнообразили такие необычные для нас деликатесы, как дельфинье жаркое, жареные ежи, белки, сарычи, выпи и журавли.

Каждая перемена блюд возвещалась пением серебряных труб, вносили их попарно слуги в ливреях, а впереди и позади шествовали багроволицые дворецкие с белыми жезлами, которые служили не только знаком их достоинства, но и оружием для защиты яств от дерзких покушений на них на пути из кухни в залу. Кабаньи головы с позолоченными клыками и пылающим в пастях огнем сменились удивительными тортами, испеченными в форме боевых кораблей, замков и еще многого другого; Сахарные матросы и солдаты, тщетно оборонявшие их от штурма, расплачивались за свою нерасторопность собственными телами. В заключение появился серебряный корабль на колесах, нагруженный сластями и фруктами, который объезжал гостей. Слуги стояли наготове с кувшинами вина — гасконского и ренского, канарского и ларошельского. Однако век этот, хотя и ценил роскошь, пьянства не поощрял: нормандские трезвые привычки, к счастью, возобладали над пиршественными нравами саксов, считавших, что гость, выходящий из-за стола на собственных ногах, подвергает сомнению радушие его хозяина. Но рыцарская честь и закалка плохо сочетаются с дрожащей рукой и мутными глазами.