Сэр Найджел. Белый отряд

– Так ты ничего не знаешь о намерении де Шарньи?

– Ничего, государь.

– Лжец и злодей! – загремел король, вскакивая на ноги и ударяя тяжелым кулаком по столу так, что кубки зазвенели. – Взять его, лучники! Взять! Держите его за локти, чтобы он ничего над собой не сотворил. Ты смеешь говорить, глядя мне в лицо, бесчестный Ломбардец, что ничего не знаешь о де Шарньи и его планах?

– Бог мне свидетель, ничего!

Губы итальянца побелели, и говорил он тонким, дрожащим голосом, отводя глаза от грозного взгляда разгневанного короля.

Эдуард горько усмехнулся и достал спрятанную на груди бумагу.

– Вы будете судьями: ты, любезный сын, и ты, Чандос, и ты, Мэнни, и ты, сэр Хьюберт, и ты тоже, милорд епископ. Дарованной мне властью я назначаю вас судьями над этим человеком, ибо, клянусь Божьим Оком, я не выйду из этой залы, пока не разберусь с ним до конца. Сперва я прочту вам это письмо. На нем означено, что посылается оно сэру Эймери из Павии, прозванному Ломбардцем, в замок Кале. Это твое имя и твое прозвище, предатель?

– Мои, государь, но никакого письма я не получал.

– Иначе твое злодейство осталось бы нераскрытым! Подписано оно «Изадор де Шарньи». Так о чем же пишет мой враг де Шарньи моему доверенному слуге? Слушайте! «В прошлое новолуние мы не могли прибыть, ибо не собрали достаточно войска, не успели мы достать и двадцать тысяч золотых монет, назначенную тобой цену. Но когда вновь настанет новолуние, в самый темный час мы прибудем, и ты получишь свои деньги у потайной калитки, где растет рябина». Ну, предатель, что ты скажешь теперь?

– Письмо подделано! – прохрипел итальянец.

– Прошу, государь, дай его мне, – сказал Чандос. – Де Шарньи был моим пленником и, прежде чем был собран его выкуп, рассылал столько писем, что я хорошо знаю его руку. Да, да, готов поклясться, это писал он. Клянусь спасением моей души, это так.

– Если и правда его написал де Шарньи, то для того лишь, чтобы очернить меня! – крикнул сэр Эймери.

– О нет! – сказал принц. – Мы все знаем де Шарньи, все сражались с ним. Пороков у него предостаточно, он и хвастун, и дерзкий буян, но среди тех, кто следует за лилиями Франции, не найти человека отважнее, более великого сердцем и свято блюдущего рыцарские законы. Такой человек не способен пасть столь низко и написать лживое письмо в желании очернить другого рыцаря. Я никогда этому не поверю.

Общий ропот остальных подтвердил, что они согласны с принцем. Свет факелов по стенам ложился на суровые лица сидящих за высоким столом. Они хранили каменную неподвижность, и итальянец съежился под взглядом беспощадных глаз. Он быстро обвел взглядом залу, но у всех дверей стояли вооруженные стражи, и тень смерти легла на его душу.

– Это письмо, – сказал король, – де Шарньи вручил некоему отцу Бове, священнику в Сент-Омере, с поручением доставить его в Кале. Но поп почуял награду и отнес его одному моему верному слуге. Вот так оно попало в мои руки. Я тотчас послал приказ этому негодяю явиться ко мне, а поп вернулся в Сент-Омер, чтобы де Шарньи полагал, будто письмо доставлено.

– Я ничего про это не знаю, – упрямо повторил итальянец, облизывая пересохшие губы.

Лицо короля почернело от гнева, глаза метали молнии.

– Довольно, клянусь Богом! Будь мы в Тауэре, стоило бы два-три раза повернуть ворот дыбы, и признание было бы исторгнуто из его трусливой душонки. Но к чему нам оно? Вы видели, милорды, вы слышали. Что скажешь ты, любезный сын? Виновен ли сей человек?

– Виновен, государь.

– А ты, Джон? А ты, Уолтер? А ты, Хьюберт? А ты, милорд епископ? Итак, вы все согласны. Он изобличен в измене. Какова же кара?

– Только смерть, – ответил принц, и остальные кивнули.

– Эймери из Павии, ты слышал приговор, – сказал Эдуард, подперев подбородок ладонью и меряя дрожащего итальянца мрачным взглядом. – Сюда, лучник! Ты, чернобородый, у той двери! Обнажи меч! Нет, трусливый предатель, твоя кровь не осквернит этот честный дом. Нам нужны твои пятки, а не голова. Сруби его золотые шпоры, лучник! Их пожаловал ему я, и я беру их обратно. Ха! Они далеко отлетели, и с ними обрублена всякая связь между тобой и рыцарским сословием, знаком и символом которого они служат. А теперь уведите его подальше отсюда в вереска, где самое место такой падали, и отрубите его коварную голову в предупреждение всем, кто замышляет измену!

Итальянец, давно уже упавший на колени, почувствовав у себя на плечах тяжелые руки лучника, испустил вопль отчаяния. Он вырвался и распростерся на полу, цепляясь за сапог короля.

– Пощади меня, великий государь, пощади, молю тебя! Заклинаю тебя страстями Господа нашего Христа, даруй мне прощение! Вспомни, светлейший государь, сколько лет я верно служил под твоим знаменем и сколько услуг оказал! Или не я отыскал брод через Сену за два дня до великой битвы? И разве не я первым взошел на стену, когда мы взяли Кале? У меня в Италии жена и четверо детей, великий король, и только тоска по ним заставила меня нарушить долг. С такими деньгами я мог бы оставить военную службу и увидеться с ними. Помилуй меня, государь, я взываю к твоему милосердию!

Англичане суровый народ, но не жестокий. Лицо короля оставалось неумолимым, но прочие отводили глаза и ерзали на табуретах.

– Великий король, – сказал Чандос, – молю, умерь свой гнев.

Эдуард сердито качнул головой:

– Замолчи, Джон! Будет так, как я сказал.

– Прошу тебя, мой любимый и мудрый государь, не спеши, – сказал Мэнни. – Прикажи связать его и погоди до утра. Быть может, тогда ты взглянешь на дело по-иному.

– Нет. Приговор произнесен. Уведите его!

Но трепещущий итальянец обнял колени короля с такой силой, что лучники не сумели разомкнуть его сведенных судорогой рук.

– Молю, выслушай меня! Даруй мне только минуту! Выслушай, а потом делай со мной что хочешь.

Король откинулся на спинку кресла:

– Говори, и кончим на этом.

– Ты должен пощадить меня, преславный государь! Ради самого себя должен, ибо я могу предложить твоему величеству рыцарское деяние, которое обрадует твое сердце. Вспомни, де Шарньи и его товарищи не знают, что их планы открыты. Стоит мне послать им весть, они явятся к калитке. А тогда, если устроить искусную засаду, мы возьмем их в плен, и выкуп за них пополнит твою казну. Ведь он и его товарищи стоят добрых сто тысяч золотых.

Эдуард отшвырнул итальянца ногой с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов и растянулся на камыше. Но, извиваясь точно раненая змея, он не спускал с короля темных глаз.

– Двойной предатель! Ты готов был продать Кале де Шарньи, а теперь готов продать де Шарньи мне? Как ты дерзнул подумать, что я, да и любой благородный рыцарь, наделен душонкой торгаша и помышляю о выкупах, когда можно заслужить славу? Неужто я способен пасть столь низко, что поступлю бесчестно и по-воровски? Ты подтвердил свой приговор. Уведите его!