Сербские союзники Гитлера

Пропагандистский характер кинематографической активности в оккупированной Сербии становится ясным уже на основании анализа цен на входные билеты, несмотря на инфляцию, эти цены сохранились с довоенных времен и были предельно низкими – 15 динаров за премьеры и 5 динаров за повторный показ. С самого начала оккупации контроль над деятельностью кинематографа являлся важным элементом управления пропагандой со стороны немецких, а потом и сербских властей. Уже с 1 мая 1941 г. вступил в силу приказ военного коменданта Сербии о работе кинотеатров и аренде фильмов, который поставил надзор за выдачей разрешений на показ фильмов исключительно в ведение немецких военных властей. Лишь в феврале 1943 года был принят указ о регулировании аренды фильмов, который передал права по контролю над кинотеатрами в ведение сербских властей, а именно – Министерства просвещения и вероисповеданий. В соответствии с этим новым приказом были приняты меры, чтобы сделать кинотеатры более доступными и полезными для народа. Руководство кинотеатров было обязано показывать премьерные фильмы не менее 7 дней, чтобы дать возможность ознакомиться с ними всей публике. Кинотеатрам бесплатно доставлялись не только копии пропагандистских киножурналов, но и коротких «культурных» (т. е. научно-популярных и образовательных) фильмов. Согласно решению сербского Министерства просвещения, киносеанс должен был обязательно содержать три части: новостной киножурнал (сербский и/или немецкий), «культурный» фильм и лишь затем художественный фильм, заявленный на афише. Кроме того, недичевский оккупационный аппарат настаивал и на других изменениях в кинематографии и кинотеатрах. В 1942 году вместо югославянских и английских (словенский «Триглав», английский «Сити»), а также интернациональных названий («Колосеум», «Унион», «Рекс», «Метропол», «Урания») многие сербские кинотеатры получили «национально выдержанные» имена по сербским географическим названиям («Златибор», «Ядран», «Србадия», «Опленац», «Косово», «Шумадинац», «Таково») или по идеологическим штампам (королевский «Двор», «Нова Европа», «Нова Србија»). В 1943 году было осуществлено и решение об исключительно кириллическом шрифте при переводе иностранных фильмов [248] .

248

Уредба о раду биоскопа и изнамљивању филмова, Ново време, 25. мај 1941; Војиновић М. Биоскопи у Београду 1941–1944. године, Београд, 2008.

Сербские театры в годы оккупации развивали свою деятельность в рамках того же направления, что и кинотеатры, – «создать у населения атмосферу спокойствия, оптимизма и уверенности в завтрашнем дне».

Приказы о деятельности театров, а также о варьете и кабаре были изданы военным комендантом Сербии в одном пакете с приказом о деятельности кинотеатров. Эти учреждения так же, как и кинотеатры, попали после оккупации под контроль пропагандистского отдела «С» (Propagandabteilung «S») при военном коменданте Сербии, организационно входившем в состав Пропагандистского отделения верховного командования вермахта. Отдел «С» формально должен был контролировать все СМИ (радиостанции и печать), кинематографию и кинотеатры, музыку и театр. Разумеется, число кабаре и варьете значительно превосходило число кинотеатров, причем они существовали не только в столице, но и в небольших городках, что привело к необходимости привлечь к контролю и цензуре над ними сербских полицейских агентов. Как это было принято и в довоенной Югославии, помощь по надзору за деятельностью театров осуществляло Министерство просвещения, которое, впрочем, уже с 16 августа 1941 г. делегировало эту функцию специальному Отделению пропаганды при Совете комиссаров, а позднее при Совете министров Сербии [249] . Многочисленные варьете и кабаре специализировались на коротких юмористических бытовых скетчах, песнях и танцевальных номерах, некоторые из которых носили весьма фривольный характер. С 1 октября 1941 г. возобновил свою деятельность крупнейший сербский культурный институт в оккупированной Сербии – Народный театр в Белграде [250] . Его директор Йовано Попович со всем энтузиазмом и энергией поддержал политику Милана Недича по созданию «Новой Сербии» в Новой Европе. В репертуаре театра присутствовала национальная и европейская классика, среди которой значительную часть (но вовсе не большинство) представлений составляли европейские драматические постановки. Кроме Народного театра, в Белграде действовали мини-театры на съемных площадках: «Веселое утро» в зале лектория «Коларац», «Юмористы» в кинотеатре «Авала», «Сашин смешной театр» в кинотеатре «Таково», «Развеселье» в кинотеатре «Косово» и т. д. Фактически это были не полнокровные театры, а скетчевые комические группы, которые должны были любыми средствами создать веселое и жизнерадостное настроение у жителей недичевской Сербии и заставить их забыть о тягостной и позорной оккупации. Близки по жанру к этим местам развлечения оказались и традиционные сербские институты – кафаны, рестораны кабацкого типа. В то время как днем большинство из них предлагали лишь скромные обеды для холостяков, в вечерние часы кафаны наполнялись многочисленными компаниями «прожигателей жизни», поглощавшими вина и ракию [251] под аккомпанемент ресторанных певичек, музыкантов или целых ансамблей, как это было в знаменитой русской кафане «Казбек». В этом контексте нельзя не вспомнить слова большого знатока русского Белграда и сербской кафаны В.И. Косика: «Отличие белградского ресторанного театра… состояло прежде всего в том, что в нем соединялись черты и элементы площадного искусства с классическим, взращенным на поле культуры» [252] .

249

Отделение пропаганды занималось контролем и организацией публичных мероприятий, таких, как театральные постановки, лекции, выставки и др.

250

Уредба о вођењу позоришта, Уредба о кабаретима и вариетима, Ново време, 25. мај 1941. Марковић В. Театри окупиране престонице. Београд, 1998.

251

Это были не нормированные в недичевской Сербии товары, подобно пиву, которое продавалось без карточек в рейхе. Васильчикова М. Берлинский дневник, 1940–1945. М., 1994.

252

Театр на ресторанных подмостках, или О том, как русские умели веселить// Косик В.И. Что мне до вас, мостовые Белграда… Москва, 2007.

Образовательную политику недичевской Сербии можно определить как попытку индоктринации сербской молодежи в национальном, традиционном и православном духе, с одной стороны, и как стремление истребить в той же молодежи ростки интернационализма, либерализма, коммунизма и атеизма – с другой. При этом М. Недич и проводившие его политику люди не столько опирались на традиционный (достаточно либеральный) дух сербской школы, сколько пытались сконструировать нечто новое – среднее производное между казармой и монастырем. Недаром Министерство просвещения стремилось изгнать из рядов учителей не только всех несербов (о чем выпускались соответствующие законы), но и женщин (что декларировалось на страницах многочисленных специальных и популярных изданий) [253] . В число общих приоритетов при построении «крестьянской сербской государственности Новой Сербии» попадало и сокращение числа лиц с бесполезным «гимназическим образованием» (потенциальных бунтовщиков или бюрократов), взамен предполагалось увеличить долю учеников ремесленных и сельскохозяйственных училищ.

253

Наша жена данас и сутра, Наша борба,7. јун 1942; Размишљања о будућој женској средњој школи, Просветни гласник, јануар – фебруар 1942; Светосавска школа, Просветни гласник, новембар 1942; Уредба о школама и течајевима за дома ћице, Службене новине, 12. фебруар 1943; Учена или разумна жена, Коло, 31. јул 1943; Извештај о раду Просветног одбора, Просветни гласник, новембар – децембар 1943.

В соответствии с этими идеями было реформировано Министерство просвещения, в составе которого появлялись и преобразовывались новые отделы, а старые меняли характер своей деятельности. Новые отделы оказались востребованы в связи с тем, что Министерству просвещения были переданы новые участки работы: вопросы вероисповедания (рассматривавшиеся до этого отдельным министерством) и среднее профессиональное образование (находившееся до этого в ведении министерств торговли и народного хозяйства). Новые отделы возникали и для осуществления особых программ: отдел народного просвещения для борьбы с неграмотностью и культурной неразвитостью, отдел физического воспитания для борьбы за народное здоровье, отдел преподавания для улучшения методики преподавания и решения хронической проблемы сербского образования – разрыва в программах и требованиях начальной и средней школы, а также для широкого преподавания немецкого языка (необходимого в Новой Европе). Увеличение изучения немецкого языка в школах было столь интенсивно, что Министерству просвещения пришлось открыть ускоренные летние курсы для лиц, знавших немецкий и желавших преподавать его в средней школе [254] .

254

Службене новине, 6. август, 1941. 6. јануар. 1942, 17. март 1942., 15. мај 1942., 10. октобар 1942., 9. фебруар 1943; Симић М. Школство у Срба у 19. и првој половини 20. века, Београд, 2003.

Всю эту кипучую реформаторскую деятельность развил Велибор Йонич, довоенный праворадикальный общественный деятель, который с небольшими перерывами возглавлял Министерство просвещения и при Ачимовиче и при Льотиче [255] . Его реформы сводились не только к изменению структуры Министерства просвещения, превратившегося в Министерство просвещения и вероисповедания, но и к ряду коренных изменений учебного процесса в сербских школах. Однако в первую очередь Министерству просвещения предстояло решить многочисленные проблемы, связанные с нехваткой школьных помещений и инвентаря, уничтоженных в ходе восстания осенью 1941 г. и при его подавлении. Нехватку помещений усугубляло и то, что немецкие и сербские воинские и полицейские части частенько реквизировали школьные здания для нужд своего размещения. Министерство просвещения вело борьбу буквально за каждую школу, осуществляя активную переписку с М. Недичем и заклиная его помочь в обеспечении детей и учителей крышей над головой. Стоит отметить, что после оккупации на территории недичевской Сербии существовали 84 гимназии, 8 торговых академий, 4 средние технические школы (без торговых и ремесленных школ, которые не подчинялись Министерству просвещения), 2 женские учительские средние школы и 2250 начальных школ. Однако в силу ряда причин (разрушения в ходе военных действий, использование зданий под нужды оккупационных войск и др.) к 1 сентября на той же территории действовало всего 2112 начальных школ с 6 236 классами, в которых обучались 365 583 ученика, и 73 гимназии с 1249 классами, в которых обучались 53 383 ученика. К 1943 г. в Западной и Восточной Сербии было выстроено 22 и отремонтировано 20 начальных школ, вместивших 575 классов, а число учеников возросло на 25 132 человека [256] . Тем не менее проблему нехватки школьных зданий не удалось решить до самого конца оккупации. Значительные трудности имелись также с финансированием учителей и сотрудников министерства – их заработная плата, и без того небольшая, к началу войны была полностью съедена инфляцией, что вместе с разладом системы карточек привело к вынужденному переходу в 1944 г. на частично натуральную оплату труда. Кроме того, в зимнее время возникали постоянные проблемы с дровами, которых то и дело не хватало для нормального функционирования школ [257] .

255

В 1946 г. на известном Белградском процессе В. Йонич предстал перед судом в титовской Югославии как высший представитель гражданской власти недичевской Сербии (М. Недич и Д. Льотич к тому времени были уже мертвы). Он был осужден и расстрелян за коллаборационизм.

256

Ново време, 8. септембар, 1941; Обнова, 11. јуни, 1943; Просветни гласник, новембар-децембар 1943.

257

Шкодрић Љ. Министарство просвете и вера у Србији, 1941–1944. Судбина инсттуције под оккупацијом. Београд, 2009, с. 69—165.

Наиболее ясно направления образовательной политики недичевской Сербии можно проследить на примере тех изменений, которые вносились в образовательные планы и учебные пособия, предназначенные для сербских начальных и средних школ. Хотя сербские школы проработали по новым планам всего два учебных года (1942/1943, 1943/1944), эти изменения значительно повлияли на дальнейшее развитие сербского образования.

Было бы неверным считать, что все преобразования закончились лишь заменой определения «югославский» на «сербский» и чисткой «левых» и «национально ненадежных» кадров. Изменения носили более глубокий и структурный характер. Часть мер была обусловлена оккупацией: увеличение роли немецкого языка, ликвидация преподавания французского, попытки ввести широкое преподавание итальянского языка, проблемы с преподаванием политической и национальной географии в условиях неясных границ «Новой Европы». Проблемы с «землеописанием» имели столь глубинный характер, что география была и вовсе исключена из образовательных предметов и соединена с историей в единую учебную дисциплину «Отечество и его прошлое». Но и по этому предмету учебник так и не был написан до конца оккупации. Чтобы занять детей и отвлечь их от идей сопротивления, было увеличено число уроков гимнастики, усилена роль внеклассных видов занятий (кружков). Для девочек был впервые в Сербии введен предмет «Домоводство и материнство». Любопытно, что преподавание этого предмета сохранилось в сербских (югославских школах) и в послевоенное время, пока не было отменено на волне эмансипации на закате титовской Югославии. Впервые сербские дети получили предмет «Гражданское и воспитательное образование» для прямой индоктринации детей в нужном для государства направлении (этот предмет существует в сербских школах до сих пор) [258] .

258

При смене властей в 1944, 1990, 2000 гг. в Белграде этот предмет радикальным образом менял свое содержание, но упорно выживал в учебном плане. В настоящее время он называется «гражданское воспитание».

Еще одним нововведением стала коренная реформа изучения сербской литературы и плана обязательного чтения. При этом дело не ограничивалось критикой либерального довоенного учебника Йована Скерлича. В школьную программу были впервые включены произведения сербских литераторов ХХ века. Многое из того, что ввел в школьную программу недичевский министр В. Йонич (а точнее его заместитель В. Велмар-Янкович), в настоящее время считается классикой сербской литературы: стихи Исидоры Секулич, Десанки Максимович, Владислава Петровича-Дича, проза Милоша Црнянского, Иво Андрича, Владимира Велмар-Янковича. Наряду с ними в программу включили и произведения правых писателей-почвенников: М. Кашанина, Г. Божовича, С. Стефановича, Б. Лазаревича, подвергшихся после 1944 г. преследованию титовского режима [259] . В лучших традициях тоталитарного государства школы были по личному указанию М. Недича украшены лозунгами и призывами: «Мир, порядок, труд и единство – это спасение Сербии», «Только единство спасет Сербию», «Все ради Сербии» и т. д. [260]

259

Шкодрић Љ. Утицај окупационих власти на ревизију наставних програма и уђбеника у Србији 1941–1944. Војно-историјски гласник, бр. 1, 2009.

260

Решение Совета министров от 22 мая 1942 г.; Borkovic M. Kontrarevolucija u Srbiji. Kvislinska uprava 1941–1944, knj. 2, Beograd, 1979, s.92.

Стоит отметить, что полных оборотов недичевская образовательная политика так и не достигла: ни Академия наук, ни Университет, формально подчинявшиеся Министерству просвещения и вероисповедания, до конца оккупации так и не начали полноценно работать из-за запрета со стороны немцев. И дело тут вовсе не в левацко либеральных настроениях, по словам недичевско-летичевских пропагандистов, якобы пропитавших эти учреждения. Руководство рейха не желало допускать возрождения деятельности этих опор национального духа страны так же, как до самого конца оккупации не позволило М. Недичу создать полноценные вооруженные силы. В университете была проведена чистка преподавателей и студентов, но оставшиеся так и не приступили к работе. Единственной учебной деятельностью в университете в 1941–1944 гг. была сдача выпускных экзаменов и экзаменов для студентов последнего года обучения. Особо заслуженные лица (участники подавления восстания осени 1941 г.) или их родственники могли получить высшее образование в университетах Рейха по стипендии правительства М. Недича (200–250 рейхсмарок в месяц). Этой возможностью воспользовались свыше тысячи человек. Лишь в декабре 1943 г. было получено согласие немецкого коменданта Сербии на возобновление деятельности университета, однако число лиц, решивших поступать (на философский, юридический, богословский, технический, медицинский, сельскохозяйственный факультеты) в таких условиях, оказалось немногим больше (414), чем число прошедших чистки и оставшихся на факультетах преподавателей (322) [261] .

261

Ђорђевић Б. Универзитет у Београду 1863–1963, Годишњак града Београда, књ. 10 (1963), с. 5—79; Borkovic M. Kontrarevolucija u Srbiji. Kvislinska uprava 1941–1944, knj. 2, Beograd, 1979, s. 95—102.

Как уже отмечено выше, попытка индоктринации сербской молодежи соседствовала с борьбой с «вредными» для построения «Новой Сербии» идеями и взглядами. Эта борьба проводилась не только полицейскими, но и воспитательными мерами. Меры эти связаны с деятельностью Института по принудительному воспитанию молодежи в г. Смедеревска-Паланка, основанного Министерством просвещения. Показательно, что создание этого учреждения было одним из ключевых обвинений в судебном процессе над В. Йоничем. Титовская историография однозначно характеризовала это учреждение как «концентрационный лагерь для молодежи» и «молодежную тюрьму»: в учреждении присутствовал карцер, заключение в Институт было насильственным, периметр огорожен колючей проволокой, а у входа находились дзоты. Институт использовал территорию и бараки предыдущего учреждения – лагеря для интернирования политических противников, где довоенное правительство Д. Цветковича держало своих политических противников [262] .

262

Borkovic M. Kontrarevolucija u Srbiji. Kvislinska uprava 1941–1944, knj. 2, Beograd, 1979, s. 92; см о практике политзаключения в лагеря в предвоенной Югославии: Милорадович Г. Карантин идей: Лагеря для изоляции «подозрительных лиц», Москва, 2010;

Объективности ради стоит упомянуть и мнение бывших сотрудников Министерства просвещения недичевской Сербии, работавших в Институте в г. Смедеревска-Паланка. Согласно воспоминаниям воспитателя Института М. Кубуровича, поводом к основанию этого учреждения стало то, что среди сербской молодежи (14–18 лет) имелось значительное число малолетних сторонников партизан. Немецкий способ решения этой проблемы был слишком жестоким – расстрел в случае вооруженного сопротивления и концентрационный лагерь в случае проявления симпатий к коммунистам. По словам сотрудника Министерства просвещения Р. Павловича, Льотич инициировал создание Института, потрясенный известием о том, что в апреле 1942 г. немцы вывезли из сербского лагеря Баница 700 человек (17–25 лет) и отправили их без объяснений в концентрационный лагерь в Норвегии. Институт начал работу с сентября 1942 г. Его руководитель М. Попович так сформулировал цели деятельности Института: спасти от смертной казни тех молодых людей, кто участвовал в партизанском движении; изолировать индоктринированную коммунистами молодежь от прямого влияния пропагандистов КПЮ; путем педагогических мер и образования перевоспитать эту молодежь; активизировать перевоспитанную молодежь в борьбе за идеалы Новой Сербии. Согласно положению об учреждении Института, он был создан как интернат для молодых людей обоего пола (учеников средних школ, студентов и не учащихся) в возрасте 14–25 лет, которые «своим поведением не продемонстрировали достаточного чувства порядка и дисциплины или неправильно поняли свои национальные обязанности» и направлялись в Институт Министерством внутренних дел, Министерством просвещения либо родителями (опекунами). Пребывание в Институте ограничивалось сроком от 6 месяцев до 3 лет. Преподавателей и воспитателей поставляло Министерство просвещения, а охрану на случай внешнего нападения без права вмешательства во внутренние дела Института – Министерство внутренних дел.

Находясь в Институте, молодые люди были обязаны участвовать в образовательном процессе по одной из программ: курсы начальной грамотности; основная школа и гимназия; средняя педагогическая, торговая, сельскохозяйственная школы (время для занятий в классе 7.30–12.15, для выполнения домашнего задания 15.00–16.00, 19.30–20.30). Для повышения образовательного уровня питомцев при Институте имелась библиотека с читальным залом, работали научные кружки с террариумом и аквариумом и экспериментальная ферма. Молодежь Института выпускала свой журнал (несколько раз в год) и газету (еженедельно). Действовали ученические клубы: литературный, театральный, музыкальный, спортивный и шахматный (время для организованного отдыха и спорта 17.15–18.45). Для приучения молодежи к труду (во внеурочное время) молодым людям предлагалось получить трудовую специальность на подсобном сельхозугодье Института и в 14 ремесленных мастерских: столярной, слесарной, плетения из прутьев, рисовальной, швейной, обувной, переплетной, фотографической и т. д. (одно занятие с 14.15 до 15.00). Доход от работы в этих мастерских вкладывался в ученический кооператив, который разнообразил рацион питомцев. Еще одним стимулом в воспитании было право каникулярного отсутствия, предоставлявшееся отличившимся питомцам. Пропаганду осуществляли политические курсы и семинары, на которые приезжали читать лекции самые авторитетные пропагандисты недичевской Сербии, в том числе и сам Д. Льотич (время политзанятий 16.00–17.00). Этот четкий, нормированный распорядок дня оставлял питомцам от самого момента побудки (в 6.00 утра) очень мало не занятого, свободного времени – всего полчаса перед отбоем, который был сравнительно рано, в 21.00. Лишь по выходным и праздникам воспитанникам разрешалось поспать до 7.15 и лечь в 22.15. В такие дни в дообеденное время они могли (по желанию) посетить церковь или позаниматься спортом, а после обеда организованно отправлялись в город – в кино или на футбольный матч местных команд (15.00–19.00). Перед сном организовывались танцы или театральная постановка (20.00–22.00). При этом и в будние, и в выходные дни гигиенисты Института ввели обязательный тихий час с 13.00 до 14.00.