Сердце Башни

– Поправь меня, если я ошибаюсь. До сих пор ничего такого никогда не случалось? Ну, чтобы твари пущи были как-то, хотя бы примитивно, управляемы. Только если Владетелями. Но и про них обычно говорят, что твари просто не нападают на них и их Бездушных. И все. А любые… м-м… скажем так, контролируемые воздействия всегда осуществлялись только Бездушными? Твари же просто жили в пуще, иногда покидая ее по каким-то причинам, но при этом всегда демонстрировали просто неконтролируемую жажду убийства.

Гаруз задумался, потом почесал давно не мытые сальные волосы, потер лоб, и осторожно ответил:

– Ну да, как-то так, онотьер. Хотя слухи разные ходят. Поговаривают, что на юге что-то такое было. Но там мутно все. Есть вариант, что это брат погибшего эмира постарался, а представили, что тварь. Потом в одном из северо-восточных Владений Владетель вроде бы как-то натравил подобную тварь на какого-то герцога. Хотя и там не все так просто. Может, и не натравливал, а просто специально подпитал, чтобы тварь оказалась гораздо сильнее, чем могла бы быть к тому моменту без этой подпитки. Герцог-то на нее охотиться поехал. Думал – она уже на последнем издыхании. А оно вишь как вышло…

Грон усмехнулся. Если нет никаких близких совпадений, то как раз об этом случае он знал куда больше Гаруза.

– Ладно, иди уж спать, и… спасибо за работу.

– Не за что онотьер, – улыбнулся тот. – Сами ж так учили.

Когда за Гарузом закрылась дверь, Грон еще некоторое время молча сидел, размышляя над услышанным, а затем протянул руку и коснулся шнура со звонком. Через пару мгновений в приоткрытую дверь просунулась голова секретаря.

– Пригласи ко мне графа Эгерита и королевского казначея.

– Да, ваше высочество! – почтительно отозвался тот и исчез. А Грон вздохнул. Что ж, пожалуй, можно считать, что место, где скрывается Черный барон, обнаружено. Вот только легче от этого не стало. Если он сумел пробраться через Запретную пущу и добраться до башни Владетеля, то это делало его куда опаснее, чем в то время, когда он был правой рукой короля Насии. Не говоря уж о том, чем он вообще мог бы стать… Тут принц-консорт Агбера оборвал себя, не желая даже мысленно произносить пришедший ему в голову вариант. Уж больно он был страшен.

Грон встал из-за стола и подошел к окну. Некоторое время он смотрел на город. А потом вздохнул и прошептал:

– Да уж, пожалуй, мне все-таки придется заняться исполнением желания Батилея…

4

– Ну что? Идут?

– Да, старейшина, – проорал молодой шейкарец, забравшийся на высокий скальный зуб. – Идут и много. Целые колонны. Разодетые, как радужные снеки. А флагов-то…

– Ладно, хватит пялиться, слезай вниз, – сварливо буркнул Нушвальц и поправил лежащий на плече увшанце. Потом обернулся, посмотрел на стоявших за его спиной мужчин и женщин и горделиво выпятил грудь. Семь сотен мужчин и сто сорок женщин. Объединенное войско пяти племен. Лучшие бойцы!

Все началось три недели назад с приезда Линдэ. Дочка добралась до родного дома, когда семья обедала – сам Нушвальц, три его жены и двое младших детей. Шестеро старших уже имели свои семьи и жили отдельно. А две средних дочери были в Агбере. Ну, он так думал…

Линдэ вошла, гордо держа голову.

– Здравствуй, отец!

Нушвальц замер с ложкой поднесенной ко рту. Пару мгновений он недоуменно рассматривал дочь, а потом сердито бросил ложку в общий котел, из которого, по традиции, вся семья ела фоншон – блюдо, сделанное из выдохшегося молодого вина и засохших хлеба и сыра. И вот эти почти испортившиеся ингредиенты, соединенные в одном блюде, образовывали вполне себе съедобную смесь, считавшуюся одним из национальных блюд горцев.

– Вот ведь шебутная – даже поесть спокойно не даст! – впрочем, всем было понятно, что на самом деле старый шейкарец очень рад видеть дочь и только играет в недовольство. Уж за этим-то столом старейшину знали, как облупленного.

– Все такой же ворчун, – усмехнулась Линдэ, обнимая отца. Тот в свою очередь также обнял дочь, обхватив ее своими крупными, мозолистыми ладонями, а затем отодвинул от себя и окинул ее придирчивым взглядом.

– Еще не понесла? Не дело это такой сильной и здоровой девке пустой ходить. Внуков хочу! У тебя такой мужик – а ты все еще пустая. Если бы твоя мать так себя вела – тебя бы не было. И кто передо мной в таком случае сейчас вертел бы попой?

Линдэ насупилась и резанула отца злым взглядом. Вследствие чего старейшина понял, что затронул больную тему. Очень больную. Поэтому тут же пошел на попятный.

– Ладно, дочь, садись за стол и доставай ложку. Фоншон сегодня добрый.

Линдэ молча выдернула из голенища сапога ложку, замотанную в тряпку, и опустилась на лавку рядом с отцом. Нушвальц покосился на ложку. Ишь ты – серебряная. Высоко взлетели его красавицы…

Когда с трапезой было покончено – они с Линдэ удалились в его комнату. Хотя было видно, что трем его женам не терпится расспросить прибывшую о том, что там творится «на равнинах», и о ее жизни с этим странным типом, который за столько лет не удосужился как следует отодрать такую девку. Ну, как положено – до хриплого от воплей горла и дрожащих конечностей. Ибо, по твердому убеждению шейкарцев, дети получаются только с помощью именно такого секса, и никак иначе.

– Ну, зачем пожаловала? – спросил старейшина, устраиваясь в своем любимом кресле, покрытом аж тремя мягчайшими шкурами молодых горных коз.

– У Грона есть к тебе просьба, отец.

– Хм, – усмехнулся Нушвальц, – просьба, говоришь?

Линдэ молча кивнула.

– Ну, ладно, выслушаем…

Как выяснилось, в Кагдерии произошел мятеж. Причем, это был не обычный мятеж аристократов против своего суверена, которые в эти времена случались не то чтобы сплошь и рядом, но были вполне привычны и обыденны. В подобных мятежах иногда одерживали верх аристократы, и суверена принуждали позволить аристократии те или иные вольности, либо, хотя и очень редко, приводили к отречению суверена от престола. Чаще же всего мятежи заканчивались поражением мятежников, и на участвующих в них налагалась суровая кара… в виде удаления в дальнее поместье, секвестра доходов в пользу казны, а то и, если мятежники заходили совсем уж далеко, и казни. Но все это было привычно, понятно и не стоило бы особенного внимания, если бы в Кагдерии все было бы так же. Но там все прошло совершенно по другому пути.

Пару лет назад в трущобах Кагдерийских городов появились непонятные люди. Непонятные потому, что никто не знал, откуда они взялись и чем зарабатывают на жизнь. Ну не занимались они никаким ремеслом, хотя частенько представлялись кто плотником, кто столяром, кто метельщиком… Но денежки при этом у них водились. Однако тратили они их совершенно дурацким образом. Ну, вот вы бы, будь у вас деньги – на что их потратили бы? Во-от… вполне разумные мысли. А вот эти пустобрехи частенько присаживались в забегаловках к тому или иному уже слегка набравшемуся коллективу и, выбрав момент, ставили выпивку всей честной компании. Размеры которой, кстати, иногда охватывали всех присутствующих в той или иной забегаловке.

Ну, а когда побратавшаяся под маркой такой халявы компания опрокидывала в себя по паре-другой кружек браги или дрянного пива (а откуда в трущобных забегаловках возьмется хоть что-нибудь хорошее-то), эти самые непонятные начинали исподволь затевать весьма, прямо скажем, дерзкие речи: «Как мол, так происходит, что мы тут горбатимся день и ночь, а не имеем ничего кроме горсти медяков. А вот эти уроды-дворяне ничего ни хрена не делают (ну это ж всем известно – не правда ли), а купаются в золоте и роскоши (все поголовно, ага)?» Или: «А почему это я, свободный человек (ну не раб же какой-нибудь, правда), должен во всем повиноваться каким-то дурацким цеховым правилам, которые невесть кто установил уму непостижимо сколько времени назад?» Либо: «Бедному трудовому люду – хоть с голоду помирай, а эти купцы и лавочники только и думают, как бы задрать цены на хлеб (рыбу, соль, пиво и т. д.)».