Сердце Бонивура
Шрифт:
Это были четыре года борьбы русского народа и большевиков за советскую власть, против интервентов всех мастей, годы кровавых контрреволюционных переворотов и народных освободительных восстаний, годы партизанской войны и подпольной работы большевиков.
Лида, поставившая Виталия в свою шеренгу на той демонстрации, поставила брата рядом с собой и в жизни. Когда понадобился «смышлёный паренёк», о Виталии вспомнили… Когда 4-5 апреля 1920 года во Владивостоке раздались выстрелы японских интервентов, вероломно нарушивших перемирие с большевистской Земской управой, Виталий распространял большевистские листовки, призывавшие рабочих к организованному сопротивлению.
Так для него настала новая жизнь. Это была нелёгкая жизнь. Но эту нелёгкую жизнь Виталий Бонивур не променял бы ни на какие блага в мире…
Катер мягко ударился о причал.
Поспешно поднявшись на Светланскую улицу, Виталий прошёл мимо Морского штаба, к домику на улице Петра Великого, неподалёку от сквера, где высился бронзовый памятник адмиралу Завойко [3] . На каланче Морского штаба пробило одиннадцать, на улицах уже появились патрули.
3
Герой защиты Петропавловска-на-Камчатке от англо-французского вторжения в 1854 году.
Найдя в тёмном коридоре дверь, Виталий нажал кнопку звонка. За дверью послышались шаги и женский голос:
— Вам кого надо?
— Ивана Ивановича, — ответил Виталий. — Я только что с вокзала.
Дверь открыла немолодая женщина, «тётя Надя», Перовская. Она улыбнулась, увидев Виталия.
— Откуда ты, воевода?
— С Русского Острова! — ответил Виталий.
Перовская покачала головой и строго сдвинула тёмные брови.
— Башку не жалко?
— Надо было, тётя Надя!
— Ну, это мы сейчас разберём, надо или нет! — ответила женщина. — Тебя ждём. Товарищ Михайлов тут.
Виталий невольно подтянулся: с Михайловым, председателем областного комитета РКП (б), ему ещё не приходилось встречаться. Вместе с Перовской он вошёл в комнату.
Большая лампа, затенённая абажуром, едва освещала стол, за которым сидели трое мужчин и женщина. Приход Виталия прервал, очевидно, их беседу.
— Явился! — сказала тётя Надя. — Полюбуйтесь на молодца: ездил на Русский остров…
— Хорош! Ну, рассказывай. Садись, в ногах правды нет, — произнёс хозяин комнаты, слесарь Военного порта Марченко.
Виталий всматривался в незнакомых ему людей. Который из двух Михайлов? Он чувствовал себя неловко: как видно, и тётя Надя, и Марченко осуждали поездку на Русский остров.
Виталий смущённо оглядывал сидящих.
Из-за стола поднялся высокий мужчина в чёрном костюме, широкоплечий, с открытым лицом и тёмными коротко остриженными волосами. Он подошёл к Виталию, который ещё не решался сесть, остановился перед ним, по-морскому расставив ноги, и, глядя на него в упор весёлыми глазами, кивнул головой:
— Ну, что же ты?.. Выкладывай, видишь, ждут люди! — сказал он по-дружески, и его тёплая большая ладонь легла на плечо юноши.
В этом человеке, несмотря на то, что одет он был, как и все горожане, чувствовалось что-то такое, что присуще бывалым морякам. «Михайлов!» — подумал Виталий.
— Сейчас, товарищ Михайлов, расскажу! — произнёс Бонивур, садясь. — Дело, видите ли, вот в чем…
Михайлов слушал, склонив голову и внимательно глядя на Бонивура. Карие глаза его иногда вспыхивали, но в глубине их теплилось сочувствие,
это ясно видел Виталий. Он вдруг обрёл уверенность в себе и в том, что план спасения арестованных удастся.Ему не мешали говорить.
Изложив подробно свой план, он вопросительно посмотрел на сидящих за столом. Марченко спросил:
— А зачем ты сам-то на Русский Остров поехал? Кто тебе разрешил? Ты поставил нас в известность?
Виталий почувствовал, что вся кровь отхлынула от его щёк.
— Нет, не поставил, товарищ Марченко…
— Мы тебе поручили комсомольскую организацию. Есть много ребят, которые охотно выполнят любую работу. Ты мог влипнуть, как кур во щи… Ты знаешь, какое сейчас время? Вот-вот от нас потребуются все силы и работоспособная организация, знающая своих руководителей, верящая им, и руководители, знающие своих бойцов! Работы полон рот! Тут каждый человек на счёту, каждый человек дорог!
Виталий посмотрел на Марченко.
— Дело идёт о двух товарищах. Мне за них не жалко жизни. Мы с ними вместе в комсомол вступали.
Тётя Надя подняла взор на юношу.
— Руководить — это не значит все делать самому. Руководить — это значит направлять людей, учить их, двигать ими.
— Дело шло о жизни двух товарищей… — повторил Виталий. — Мне казалось, что…
Михайлов дотронулся до плеча юноши.
— Когда только кажется, надо с людьми советоваться… А вот когда уверен, тогда можно и действовать.
— Я был уверен! — сказал Виталий твёрдо. — И товарищ Борис, и Козлов , и другие знают теперь, что провалилась только «кофейня», а не организация.
— А теперь ты понимаешь, что поступил опрометчиво?
Виталий потупился. Когда утром он действовал, узнав об аресте Семена и Нины, все казалось ему простым и ясным: именно он лично должен был оказаться там, чтобы парализовать естественное замешательство и, может быть, страх полного разгрома среди тех, кто не был арестован. А теперь выходило, что он поступил, как мальчишка, необдуманно, поспешно, рискуя многим. И ему было очень тяжело вымолвить слова:
— Кажется, понимаю.
— Только кажется? — в голосе Михайлова послышались какие-то новые нотки, заставившие Виталия вскинуть взгляд на председателя комитета.
Михайлов подошёл к Виталию вплотную. Его внимательные глаза уставились на юношу, точно он видел в нем что-то, чего никто не видел. Какие-то искорки промелькнули в сером спокойствии глаз Михайлова, но Виталий не мог определить: усмехается или сердится моряк?
— Мы ни отваги твоей отнять не хотим, ни долга твоего перед товарищами убавить, — сказал Михайлов, — а хотим, чтобы ты научился глядеть вперёд, предвидеть, когда и что можно делать и когда чего делать нельзя! Наперёд запомни, что в нашем деле анархизм — ни к черту не годная штука! — И другим тоном он добавил: — Теперь послушай, что мы хотим предложить для освобождения Семена и Нины; не думай, что они дороги одному тебе!.. А в общем твой план неплох! Очень неплох… Но к нему нужна страховка? Понимаешь?..
В двенадцать часов следующего дня рябой казак Иванцов, вестовой командира сотни особого назначения Караева, осторожно просунул голову в дверь спальни командира. В комнате были опущены шторы. Иванцов сказал вполголоса:
— Господин ротмистр! А господин ротмистр!
Заскрипела кровать. Ротмистр завозился в постели, подымаясь.
— Ну, чего ещё? — хрипло спросил он. — Какого черта надо?
Рябой опасливо убрал голову. Но через секунду опять открыл дверь.
— Господин ротмистр! К вам добиваются.