Сердце бури

Мальчик находился в обмороке, однако его беспамятство оказалось не таким уж крепким. Стоило ему услыхать шаги, как ребенок, не открывая глаз, страшно забился, закричал, завыл, словно от какого-то дикого кошмара. Он был охвачен страхом, поглощен им.

Рей решила не растрачивать времени на пустые слова успокоения, которые мальчик в глубокой истерике наверняка даже не услышит. Она резко вскинула руки. У нее при себе не было меча — она была так же нага, как в тот миг, когда приняла в себя Галлиуса Рэкса. Так обнажено и беззащитно всякое сознание, лишенное телесной оболочки. Но Сила… Сила не оставляла ее. Напрягая мышцы, Рей сделала движение, как будто пыталась разжать невидимый капкан. Ее руки быстро занемели, лицо покраснело от напряжения. И все же, она не ослабляла хватки до тех пор, пока одна из «цепей», а затем и другая, не превратились в сумрачные облачка.

Ребенок повалился навзничь. Рей успела подхватить его и тут же крепко прижала к себе, жалея лишь о том, что у нее нет плаща, нет никакого клочка ткани под рукой, чтобы согреть это заледеневшее тельце.

Какие-то секунды мальчик еще продолжал дергаться, как будто неожиданное освобождение напугало его еще сильнее. Но потом до него, похоже, стало доходить, что эти держащие его руки не причинят ему вреда. Что они несут только теплоту и избавление от страданий. Сообразив это, он понемногу перестал биться и обмяк, ужасающе дрожа и закрывая лицо руками.

Рей держала его. Держала бережно, но крепко, опасаясь, что в припадке страха он может навредить сам себе. Его голое тело приникло к ее телу, но Рей не находила в этом ничего противоестественного. Помимо всего прочего, она была матерью. Матерью, которая меньше года назад перестала кормить детей грудью. Матерью, которая познала единение своей наготы с детской в самом невинном и трогательном понимании.

И Рио, и Бейли бесчисленное множество раз засыпали у ее груди. Когда кого-то из них мучили колики или жар, мать забирала страдающего малыша из детской, чтобы он своим плачем не мешал спать другому, и брала его к себе в постель. Она клала его себе на живот — кожа к коже. Чтобы ребенок через теплоту материнского тела сполна ощутил ее заботу и поддержку. Бывало, Лея мягко журила ее, говоря, что негоже с младенчества приучать детей спать в родительской кровати. Однако Рей пропускала это ворчание мимо ушей — ей было достаточно знать, что ее стратегия работает.

Оставалось надеяться, что эта стратегия поможет и сейчас. Что мальчик хоть немного успокоится, если дать ему почувствовать крепость материнских объятий. Пальцы Рей осторожно прошлись по его немытым кудреватым волосам, убирая за ухо непослушную прядь.

— Все хорошо… все хорошо… теперь все будет хорошо… — продолжала судорожно повторять она.

От ее руки исходило слабое голубоватое свечение. Рей наскоро вспоминала все, что знала о джедайском исцелении. Вспоминала, как когда-то помогала Бену своим неуклюжим пением. Как забирала его боль и страх, его тяжкие воспоминания; как сидела рядом, пока он спал, прогоняя кошмары и навевая спокойный глубокий сон…

Мало-помалу раны на теле мальчика затягивались. Однако их было столько, что Рей заранее знала: ей не удастся избавить его ото всех следов истязаний за один-единственный раз.

Наконец мальчик немного пришел в себя и оторвал ладони от лица, чтобы глотнуть воздуха. Рей взглянула в его затуманенные болью покрасневшие от слез глаза — и обомлела. Эти темные бархатные глаза она узнала бы где угодно.

— Бен! — воскликнула она, себя не помня. Каждая нотка ее голоса была пропитана восторгом и недоумением.

Мальчик прислушался. Еще подрагивая, он осторожно покосился на нее и суховато сглотнул. Безусловно, такую живую реакцию могло вызвать только его собственное имя.

— Вы… вы меня знаете? — выдавил он, растерянно хлюпая носом.

Рей смотрела на него, часто моргая. Невероятно! Этот измученный ребенок, еще мгновение назад казавшийся ей безнадежно зараженным страхом, вдруг сам подал голос. Она уже не могла удержать ликования. Из ее глаз покатились крупные слезы. Ее лицо светилось больной радостью.

Да, это он. Ее муж, отец ее детей, сгинувший три года назад. Ее возлюбленный, которого она вызволила из холода «Старкиллера» и из пламени Мустафара. Но как он оказался здесь? Почему он в таком виде? Почему в теле ребенка? Почему весь изранен? Почему не помнит ее?.. Рей не понимала ничего, кроме одного — он наконец с нею. В ее руках. Наверное, еще никогда понятия «супружество» и «материнство» не сливались для нее так тесно.

Видимо, в ее взгляде или голосе было что-то, располагающее к доверию. Бен почти перестал дрожать.

— Вы меня знаете? — повторил он свой вопрос. — Я вас — нет.

Рей не знала, что ответить. Если она скажет «нет», выйдет, что она солгала ему; если скажет «да», придется рассказать правду о том, откуда они знают друг друга. А правда наверняка испугает его.

— Я — твой друг, — промямлила она наконец.

— Вы пришли сюда за мной? — мигом сообразил Бен.

— Да, — выпалила Рей не задумываясь.

Да, да, о Сила, да!

Он встретил ее ответ с неожиданной печалью. Покачав головой, мальчик отвернулся на мгновение, и лишь потом, не поворачиваясь, глухо спросил:

— А чудовище?

— Чудовище?

— То, которое приходит ко мне, — пояснил Бен. — Раньше оно являлось только во сне, а сейчас — и наяву. Мама не верит мне. Не верит, что оно и вправду существует, — пожаловался мальчишка, обиженно надув губы. — Вот, посмотрите…

Он вытянул перед собой обе руки, сплошь усыпанные бурыми коростами.

— Она считает, что я это сам себе сделал. Но разве я мог?

От его тона Рей стало не по себе. Как спокойно он говорил все это! Без тени злости или ненависти. Несмотря на явную обиду в голосе, Бен не осуждал свою мать.

А между тем, следовало бы. Если Лея в самом деле допустила подобное, если бездумно отдала рассудок сына на растерзание из одного только страха перед истиной, Рей, как ни любила она свою свекровь, не могла понять этого.

— Это чудовище… что оно с тобой сотворило? — спросила она с глубоким сочувствием.

— Оно…

Бен честно собирался ответить, однако тут же споткнулся. На его лице проступило то выражение, которое свойственно детям, прошедшим через ад. Детям, которые уже не могут оставаться детьми. Эти особенные складки у губ, эта застывшая боль в глазах… кто-кто, а Рей знала, что все это означает.

Помолчав немного, мальчик сообщил единственное, что, по-видимому, мог:

— Оно хочет, чтобы я ушел.

— Ушел — откуда?

— Отсюда. Тогда только оно останется…

Неожиданная догадка закралась в разум Рей. «Оно хочет, чтобы я ушел». Проклятье! Теперь-то ей все ясно. Значит они и вправду находятся в голове у Сноука. А тот, кого она держит на руках… это и есть та самая крохотная одинокая искра сознания Бена, которой удалось уцелеть, несмотря на все старания его убийцы. Все-таки она, Рей, сумела найти то, что так яростно искала. Душа ее любимого не исчезла окончательно; этот истерзанный маленький мальчик — все, что от нее осталось.