Сердце Гудвина

– Вот пусть и не бегает.

– Блин, не понимаю, – Ксюша тяжело вздохнула, – Мартов же классный, когда не нависает. Он с любой девочкой у нас в школе может встречаться, чего его так на Алисе переклинило?

Рома пожал плечами.

– Любовь зла.

– Но я-то в чем виновата? Почему я должна его любить?

Рома то ли действительно не понимал, то ли просто поддерживал друга из солидарности.

– Любить не обязана, но могла быть с ним помягче. Тебе же это ничего не стоит, а ему важно.

– Как это «помягче»? – Я воинственно прищурилась.

– Помягче?! – одновременно со мной возмутилась Ксюша. – Да он и сейчас без тормозов!

Поезд подъехал к станции, и мой взгляд бездумно заскользил по поджидающим его пассажирам, пока вдруг не выхватил из толпы человека в бледно-розовой одежде на костылях. Я бросилась к дверям, чтобы получше разглядеть его, но мы быстро покатились дальше.

– Выходим! – крикнула я ребятам. – Он там!

– Кто? – удивилась Ксюша.

– Фламинго! – Как только двери раскрылись, я вылетела на платформу, едва не сбив с ног возникшую на пути женщину.

Входящих было много, а пробираться через них оказалось непросто. Розовое одеяние мелькнуло, исчезая в предпоследнем вагоне, и я едва успела заскочить в него с другого конца, как автоматические двери сомкнулись, отрезая от меня отстающих ребят.

Рома замахал руками, показывая, чтобы я дождалась их на следующей станции, и поезд, глухо грохоча, въехал в тоннель.

Мы с Ксюшей три года мечтали найти Розового Фламинго. Поначалу почти месяц катались по всему метро, спрашивая о нем попрошаек, музыкантов, играющих в переходах, дежурных по станции и полицейских, потом перерыли весь интернет, надеясь отыскать свежее упоминание о встрече с ним, но безрезультатно. Потом успокоились и поиски прекратили, однако надежду не теряли никогда.

Сколько раз мы обсуждали, что скажем ему, как будем просить, что предложим взамен, а если не согласится, то хотя бы просто выясним, что с нами такое и как с этим жить.

Но теперь, с ужасом вглядываясь вглубь вагона, я застыла, не в силах сдвинуться с места. И если бы не грузная, толкающаяся бабка, нацелившаяся на освободившееся сиденье, я наверняка так и стояла бы до следующей станции, но от ее тычка отмерла и медленно двинулась вперед. Прошла до вторых дверей, потом еще немного.

Все спокойно. Никакой суеты или смятения среди пассажиров не наблюдалось, а по проходу, насколько я могла видеть, никто не шел. Я дошла до конца вагона и потрясенно обнаружила, что никакого Фламинго в нем нет. Нет ни одного человека, хоть отдаленно напоминающего розовую мумию на костылях.

Но я уверена, что видела его! Быть может, он вошел не в четвертый, а в пятый вагон?

Дождавшись остановки, я выскочила из поезда, в надежде перехватить Фламинго на выходе, ведь попрошайки проезжают всего одну станцию. Но из последнего вагона он не вышел и внутри его тоже не было. Произошедшее не поддавалось объяснению, даже с учетом того, что ко всякого рода странностям в своей жизни я уже почти привыкла.

Случай с Розовым Фламинго произошел, когда мы с Ксюшей заканчивали восьмой класс и выглядели совсем девчонками: в детских, почти одинаковых курточках, с цветными заколками в волосах и без грамма косметики на лице.

Стояла отличная апрельская погода с первым пригревающим солнцем и зябким, но приятно волнующим ветерком. Запрятав шапки в рюкзаки, мы часа два гуляли в одежде нараспашку по Арбату: ели мороженое, обсуждали парней из десятого, фотографировались чуть ли не у каждого фонарного столба и останавливались возле всех музыкантов. Художники зазывали нас позировать для портрета, а возле стены Цоя какой-то парнишка, снимавший трансляцию для своего канала, подарил нам по золотому воздушному шарику.

Домой возвращались на метро. Раскрасневшиеся, взбудораженные, смеющиеся над всем подряд. Дурачились на эскалаторе, и тетенька, сидящая внизу, в стеклянной будке, сделала нам замечание по громкой связи, что развеселило еще сильнее.

Влетели в вагон поезда, но садиться не стали, хотя свободных мест хватало, и первым делом повытаскивали телефоны. Обязательный ритуал, ведь в течение пятнадцати минут, пока мы в них не заглядывали, в мире произошло огромное количество событий. Даже в нашем маленьком личном мире и то произошло.

– У него новая фотка! – восторженно взвизгнула Ксюша.

– Где? – Я попыталась отнять у нее телефон, но она не поддалась.

– На своем посмотри. Боже, Алиска! Ну почему он такой красивый?

Она повернула экран телефона так, чтобы я не могла в него заглянуть и сгорала бы от любопытства. Пришлось открыть профиль Башарова у себя.

Мы с Ксюхой обе любили Юру Башарова из 10 «А» и днями напролет его обсуждали, любовались фотками, бегали на переменах на него «посмотреть», караулили после уроков, чтобы за ним «следить», слушали песни, которые ассоциировались с ним, писали ему с фейковых акков признания и придумывали всевозможные гадания, по которым выходило, что он нас тоже любит – обеих и одинаково сильно.

В том возрасте одна любовь на двоих, как занимательное хобби, объединяла, а заодно и развлекала. Это потом мы поняли, что наше восхищение Башаровым было даже не влюбленностью, а лишь ожиданием и поиском любви. Когда я открыла его новую фотографию, где он, широко улыбаясь, позировал, стоя во весь рост на качелях, не смогла сдержать радостного возгласа, и немногочисленные пассажиры в вагоне неодобрительно посмотрели в нашу сторону.

Ксюша громко и радостно расхохоталась.

– Клево, да?

– Дай воды, – тоже смеясь, попросила я, – аж в горле пересохло.

Сунув мне свой воздушный шарик в руку, а телефон в карман, она полезла в рюкзак за водой.

Поезд притормозил на станции. Двери открылись, выпуская и впуская людей, потом закрылись. Ксюша протянула мне бутылку, я попила, а потом заметила, что на нас больше никто не смотрит – все взгляды обращены в конец вагона, где, согнувшись в три погибели, медленно передвигался на костылях одноногий человек в бело-розовом одеянии. Лицо он спрятал под глубоким, низко опущенным капюшоном, кисти рук обмотаны бинтами, на единственной ноге красовался высокий шнурованный ботинок с вырезанным носом, откуда торчал белый носок. На одном из костылей была прикреплена обрезанная пластиковая бутылка, в которую он собирал подаяния. Весь вид попрошайки, от бледно-розовых шнурков до такого же цвета варежек, производил жутковато-странное впечатление. В глазах немногочисленных пассажиров читался испуг. Один мужчина, осмелившись, кинул в его бутылку пару монет. Остальные вжались в сиденья, ожидая, когда он пройдет мимо, не останавливаясь. Я поспешно отвела взгляд, как будто этот тип – Скромник из SCP, который, если заметит, что ты на него смотришь, немедленно схватит – и жизнь твоя закончится белыми помехами на черном экране.

А Ксюша неожиданно издала странный короткий смешок. Не нарочно и не то чтобы насмехаясь над этим человеком, а, как она позже объяснила, смех вырвался сам собой – от неприятного напряжения и оттого, что мы до этого долго смеялись.

Как бы то ни было, стоило ей издать звук, как белый гребень капюшона тут же устремился в нашу сторону. Костыли монотонно застучали по полу вагона, мелочь в обрезанной пластиковой бутылке зазвенела, и с невероятной для инвалида скоростью попрошайка возник перед нами. Мы обе оцепенели от ужаса.