Сердце Гудвина

Головы он не поднимал, но из-под капюшона торчал неприятный острый нос, на котором сидели очки с розовыми стеклами. Узкие сухие губы беззвучно шевелились.

– Что? – с вызовом выпалила Ксюша.

Надеясь, что он оставит нас в покое, я кинула ему пару монет. Но бело-розовый человек не ушел, а потянулся к бутылке, которую я держала в руке. Пришлось отдать.

Попрошайка поднес ее ко рту, влил в себя порцию воды и, громко сглотнув, осклабился в темной, будто бы беззубой улыбке. Мы с Ксюшей едва дышали. Казалось, он стоял так перед нами, страшно улыбаясь, целую вечность.

– Больше нет, – наконец отмерла я.

В ответ попрошайка лишь кивнул и снова наполнил рот водой. А потом вдруг, туго надув щеки, шумно распылил ее прямо на нас, осыпая фонтаном брызг. От неожиданности и отвращения мы с Ксюшей завизжали.

Человек на костылях издал смешок, похожий на тот, что вырвался у Ксюши, и под изумленными взглядами наших попутчиков вышел из вагона, как только открылись двери.

– С вами все в порядке? – Пока мы, пребывая в молчаливом потрясении, вытирали ладонями воду с лица, к нам подскочила женщина. – Нужна помощь? У меня есть бумажные платки.

– Ничего не нужно, – буркнула Ксюша и, схватив меня за руку, утянула в начало вагона, где никто не видел, что произошло.

– Фу, какая гадость. Мерзость! – с трудом цепляясь за высокий поручень, принялась отплевываться она. – Меня, кажется, сейчас стошнит.

– Господи, ну зачем ты засмеялась!

– Думаешь, я специально?

– А что, если он заразный? Больной какой-нибудь, и теперь его бациллы осели на нас, и мы тоже заболеем?

– У меня вся кожа горит! – Она сделала вид, что раздирает скрюченными пальцами лицо.

– Может, выйдем?

– И что мы сделаем?

– Не знаю.

Мы с отчаянием посмотрели друг на друга. У Ксюши в глазах застыли слезы.

И тут раздался голос:

– А что он вам сказал?

Какой-то парень лет двадцати явно прошел за нами через весь вагон.

– Фламинго вам что-то говорил? Круто увидеть его вживую. Я сам хотел к нему подойти, но успел только сфоткать.

– Фламинго? – морщась, переспросила Ксюша.

– Ну да. Разве вы не знаете?! – удивленно воскликнул парень. – Это же Розовый Фламинго. Мемный чел. Почти легенда.

– Он в нас плюнул, – с упреком ответила я. – Что теперь с нами будет?

Парень беззлобно рассмеялся.

– Без понятия. Попробуйте погуглить.

Когда парень отошел, мы полезли в телефоны и выяснили, что Розовый Фламинго – известный персонаж московского метро. Где-то писали, что он страшный тип и привязывается к женщинам и детям с одному ему понятными целями, в других записях утверждалось, что он совершенно обычный человек, живущий своеобразной, но безобидной жизнью. Однако ни та, ни другая, ни какие-либо еще версии нам не помогли. Нигде не говорилось о том, чтобы он в кого-нибудь плюнул или облил водой. Да вообще не было хоть сколько-нибудь достоверной информации, одни лишь домыслы и байки.

На следующий день я проснулась с тяжелой головой, перегруженная и разбитая, будто всю ночь решала сложнейшие задачки по математике. Ничего не болело, и температура не поднялась, но внутри меня образовалась странная обеспокоенность, неясное, переполненное волнением ожидание, словно что-то должно произойти. Не обязательно плохое, но определенно важное.

Тогда я еще не умела распознавать оттенки этих ощущений, слышать, видеть и считывать знаки, замечать скрытое, формулировать вопрос и уж тем более не связывала эти чувства с неприятным инцидентом в метро. Я не рассказала об этом Ксюше, потому что не знала, как объяснить, а она по тем же причинам не рассказала мне.

Мы просто в этот день почти не разговаривали, пребывая каждая в своем новом странном состоянии и списывая происходящее на магнитные бури.

На английском я сразу поняла, что меня не спросят, а за прошлый тест я получу четверку. На биологии весь урок ждала появления завуча, которая вместо этого заявилась на физре. А в классе химии, заметив старую надпись на парте «Лена – проблема», догадалась, что речь идет о девчонке из 9 «Б».

В столовой до меня донесся обрывок чьей-то фразы «придется вернуться», которая сидела в голове до тех пор, пока по дороге домой я не вспомнила, что оставила пакет с формой в раздевалке. На перемене мы с Ксюшей наткнулись на Башарова, но даже не обратили внимания на цвет его рубашки и не заметили, посмотрел ли он на нас.

Вместо этого я думала, что хочу прокатиться на мотоцикле и научиться играть в шахматы. Никогда прежде подобные мысли не приходили мне в голову, точно так же, как и не было интереса к новостным лентам в интернете. Однако в этот странный день я впервые открыла их и принялась читать все подряд, не останавливаясь ни на чем конкретном, не особенно вникая в суть, не выбирая тему или специфику событий. Просматривала их, будто пытаясь что-то найти, но не понимала, что ищу.

А вечером выяснилось, что папа продал машину и теперь у нас будет новая. Ничего особенного, и все же, узнав это, я сразу успокоилась, будто ждала именно его.

Однако на другой день странности продолжились. В звуке работающей посудомоечной машины мне почудился неразборчивый шепот, предупреждающий, что йогурт просрочен, с вешалки свалился школьный пиджак, и я вдруг решила его надеть, хотя обычно носила пуловеры или шерстяные кофты. Позже пиджак пригодился, чтобы спрятать в его карман шпаргалку, когда на физике перед контрольной заставили сдать телефоны. Песня предсказала мне дождь, а на старой прошлогодней фотке в телефоне обнаружила число 56.

От того, что все это так резко на меня навалилось, вдруг стало казаться, что я схожу с ума, и мне было страшно признаться в этом даже лучшей подруге, от которой у меня в жизни не было тайн.

Через три дня Ксюша сама пришла ко мне и объявила:

– Я тебе сейчас кое-что скажу, только поклянись, что выслушаешь до конца и не будешь смеяться.

С облегчением откинув версию сумасшествия, ведь невозможно одновременно и совершенно одинаково сходить с ума, мы возомнили себя чуть ли не волшебницами, способными предвидеть будущее. Однако длилась эйфория недолго: очень быстро стало понятно, что плохого в этом знании намного больше, чем хорошего.

Во-первых, если должно было случиться нечто дурное, мы начинали замечать тревожное повсюду. В доносящемся издалека вое сирен, в слоганах на рекламных щитах, в соринке, попавшей в глаз, в опрокинувшемся стуле и сколе на лестничной ступеньке. Страшные сны, чудные видения, оживающие тени и голоса из ниоткуда. Причем каждое отдельно взятое явление было осознаваемо и объяснимо, но, преломляясь через наше сознание и имея массовый характер, знаки сливались в параноидальное состояние помешательства. Нет, хорошее мы тоже могли предчувствовать, но плохого всегда оказывалось больше.

Во-вторых, даже если мы приблизительно догадывались, что именно должно произойти, то далеко не всегда получалось это изменить. Так, Ира Леонова сломала палец, хотя мы ее предупреждали, чтобы в тот день не выходила из дома, и она даже послушала нас, но, затеяв уборку в своей комнате, уронила на ногу утюг. Мама посмеялась над моими опасениями, что она потеряет телефон, а через два дня его вытащили у нее из кармана в магазине. Мы с Ксюшей бойкотировали школьный поход в театр, но Бобров все равно подцепил там гадкий вирус и заразил весь класс.