Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Сердце капитана

Боушев Евгений Михайлович

Шрифт:

Но это уже ничего не могло изменить. Сердце, вяло трепыхавшееся в агонии, приняло сигнал из глаз, уставившихся тебе в родинку над бровью, и сразу рвануло вперед в неистовом ритме. Я был побежден, взят в плен, похоронен в братской могиле и эксгумирован толпой извращенцев одновременно.

— Твою мать! — Орет Шельма над самым ухом. — Заснул?

— Иди на хер! Копаю я!!!

…Добила ты меня тем, что после всего, когда я был способен только на невразумительный шепот, ты ушла на кухню и нажарила картошки. А утром заправила кровать.

Работала ты в каком-то мутном агентстве по подбору кадров. Кадры сплошь состояли из девушек модельной

внешности, и судьба их после трудоустройства складывалась весьма интересно. Я добросовестно халтурил на маленькую дизайнерскую фирму, приютившую под своим крылом сборище эксгибиционистов. Они обожали хвалить друг друга, свою продукцию и больше всего — сами себя. Возглавлял их бандитского вида бородатый архитектор со стеклянным глазом.

Как-то незаметно в нашей архаической коммуналке появилась твоя зубная щетка, кружка и тапочки. Потом тостер. Потом кастрюля. Потом появился кот, а после всех этих превентивных маневров мы стали жить вместе. Но об этом мне хочется вспоминать меньше всего.

Перекур. Все выбираются из ямы, на глазах растущей вглубь, и встречаются под навесом. Кто-то травит анекдоты. За рабочий день получается около семи перекуров — между восемью периодами «въёбывания». За каждый период среднестатистический работник совершает около трехсот махов лопатой. В итоге получается неплохой способ накачать мускулы. Приходите на наш раскоп — самый спортивный и веселый раскоп в мире! Программа занятий на день: восемь подходов по триста раз. Вольным стилем.

А что? Пара непьющих кидал за этим и ходят.

Что касается меня, то физический труд — отличный способ отвлечься от навязчивого самокопания. Попытка загнать себя в простейшую из социальных групп. Потерять ту маску, что крепко срослась с кожей, пытаясь заменить лицо. И еще, самая простая цель и причина — уставать так, чтобы спать без кошмаров и есть с аппетитом.

Хотя… раскоп представляет собой самокопание в высшем смысле. Ты роешь землю. А земля это ты и есть, и не только ты, но и все люди до тебя.

Перекур. Крик Шельмы «В раскоп, сукины дети! На что вы будете бухать через неделю?» Скрип лопат. Матюги. Монотонный гул в голове. Мысли — они никуда не делись, они перешли на качественно новый уровень и долбят прямо в мозг, минуя словесную форму. Плевать они хотели на физический труд.

Не все стоит выкапывать из прошлого. Есть места в сознании, к которым лучше не возвращаться. И в земле, по которой нельзя было ходить, в месте, где отродясь не случалось ничего хорошего, никакого утешения мне не найти.

Память Кто убил мою любовь — не помню, Где случилось это — не угадать, Кто сказал мне это — тоже неважно, Надо запоминать…

А надо ли?

В ТЕМНОТЕ

— У ранних кельтов ель считалась обиталищем лесного духа, требовавшего кровавых жертв — внутренностей людей и животных, которые друиды регулярно развешивали на ветвях дерева. Когда окрепшая христианская церковь запретила жертвоприношения, народы Европы заменили внутренние органы шарами из дерева, которые в дальнейшем стали стеклянными, а кишки — тряпочными и бумажными гирляндами. Что касается Санта Клауса, то он произошел от древнего и злобного кельтского божества, Великого Старца Севера, повелителя ледяного холода и пурги. Он ходил по домам с холщовым мешком, но не раздавал подарки, а

собирал жертвоприношения, которые ему недодали в течение года. Визит Старца с мешком не предвещал ничего хорошего: как правило, после его ухода в доме оставались только окоченевшие трупы. Для того чтобы оградить поселок от ужасного визита, друиды приносили свирепому божеству общую жертву — в мороз раздевали и привязывали к дереву юную девственницу. Возможно, именно ее замерзший, покрытый инеем труп и стал прообразом веселой Снегурочки, сопровождающей Деда Мороза…

Галилей закрывает файл с разными мифологическими байками, которые я насобирал в Интернете во время работы на дизайнеров, и крутит головой.

— Нет тут ничего про проклятые места. И к тому же, какие, к черту, древние кельты? Нам про древних славян надо.

— Есть там и про свян… сла…вян. — говорю я. Язык плохо слушается, с чего бы это — после каких-то двух бутылок портвейна?

— Где?

— Ближе к к-концу. Неважно. Пойдем за пивом.

— Пойдем. — Галилей вставляет в ноутбук флешку, возит мышью. — А эту ерунду я потом на работе дочитаю. Найдем мы твои проклятые места.

Случилась странная вещь: не успел я всосать в себя традиционный литр пива и включить ноутбук, как отчетливо и с испугом понял — сегодня я ничего написать не смогу. После пяти минут самоанализа я выяснил, что спать и есть мне тоже не хочется. И, более того, совершенно отвратно сидеть в тускло освещенной комнате и пялиться на увешанные плакатами стены. Сегодняшний раскоп настойчиво лез в голову. Почему? Непонятно.

Впрочем, ладно. Я уже привык бороться с навязчивыми мыслями простым народным способом. Позвонил Галилею, и вот мы сидим в парке с ноутбуком, пьем портвейн с кока-колой, и бардак в голове постепенно рассасывается.

— Чувак, — вскрикивает Галилей, когда я уже окончательно забываю о причине моего ночного бунта. — А покажи-ка мне свой раскоп!

Делать нечего, запасаемся пивом и идем смотреть.

— Дыра как дыра, — говорит Галилей через какое-то время. — Никакой тебе красоты, никакого полета мысли. Серость, да и только. Что тебя здесь держит?

Я кидаю под ноги плащ и сажусь на край ямы.

— Серость. И отсутствие мыслей.

— Сколько раз говорил, иди к нам в информационный отдел. Тебя там боготворить будут!

— Угу. А спать мне как?

— Не понял?

— Неважно.

Мы молчим несколько минут. Галилей, в соответствии с прозвищем, кидает в яму камни разного размера и следит за скоростью их падения.

Когда-то давно мой отец говорил мне, объясняя, что такое дружба: «мы сидим с ним рядом и молчим, и нам хорошо». Не знаю, по-моему, это признак не дружбы, а степени опьянения — нам просто не обязательно разговаривать, чтобы обмениваться информацией.

Птицы смеются, Вдруг замолчали на миг — Надо уметь.

— И почему ты так носишься с этим несчастливым местом? — Галилей присаживается рядом и выпускает облачко дыма.

— Мне как-то не по себе в последнее время. И этот раскоп… Такое ощущение, что он живой, и ему тоже как-то не по себе. Мы с ним как два заблудившихся в тумане танкера. Понимаешь?

— Гм… нет.

— Танкеры потеряли друг друга в тумане. Радио не работает, нужно встретиться, но можно случайно налететь друг на друга и взорваться. И вот они, с зажженными прожекторами, с включенными сиренами и матерящимися капитанами на мостиках, медленно идут сквозь туман…

Поделиться с друзьями: