Сердце мексиканца

Аля заметила пикап со странно изогнувшейся, изломанной стрелой лебедки и, хотя уже видела, что за рулем никого нет, сунулась к нему. Внутри, в кузове на груде мешковины, она увидела своего давнего недруга с перевязанным плечом. В шляпе. Только шляпа теперь валялась рядом, а остановившийся взгляд смотрел в черное беззвездное небо. Она закрыла руками рот, чтобы не закричать, не заплакать по тому, кого сама с удовольствием пристрелила бы пару дней назад.

Смерть, страх и война тянули к ней черные костлявые лапы, и не было выхода, только бежать или прятаться, потому что сражаться ей было нечем.

Она метнулась к дому — но навстречу ей из теней и огня вышел смеющийся Хесус. Полуголый и пьяный, с ножом и пистолетом в раскинутых руках.

Нет, не пьяный, ей показалось. Когда он поймал ее, спешно сунув пистолет за пояс, ухватил за талию и закружил, сверкая белыми зубами, она не почувствовала запаха алкоголя — он был хмельным от адреналина, клокочущего сейчас в его венах. Лизнул лезвие ножа и расхохотался, увидев страх в ее глазах. Она попыталась вырваться, и он предсказуемо разозлился — прижал ее к себе, комкая тонкую ткань ночнушки, не защищавшей от жара его рук, втолкнул язык ей в рот.

Это были уже не шутки, не эротические игры, не противостояние, где максимальный проигрыш — гордость, не та возня на полу на втором этаже его дома в Паленке. Стоило ей дернуться всерьез, как он выругался и просто поднял и бросил ее на землю, не заметив сопротивления. Перевернул на живот, задрал ночнушку и выкрикнул что-то веселое, засовывая в нее пальцы. Аля заверещала как ненормальная, пнула наугад, но он одним движением выкрутил ее руки, задрал задницу выше, поставил ее на колени, и сквозь шум она расслышала звон пряжки.

Подняться без помощи рук было нереально, она только елозила щекой по пыльной земле, а он отправлял ее тычком назад, едва удавалось приподняться. Горячая головка члена скользнула между ее ягодиц, опасно задержавшись возле ануса. Она орала, но сквозь шум двигателей, треск костров, крики и грохот ее крик некому было услышать. Но Хесус решил не заморачиваться — он скользнул членом ниже, приставил его ко входу, толкнулся…

Сначала она почувствовала, как его ладонь, сжимавшая ее запястья, на секунду резко стиснула их и тут же ослабла, и только потом осознала звук выстрела — и следом тяжелое тело завалилось на нее, заливая чем-то горячим.

— Vete a la chingada! — рыкнул над ней знакомый голос. — Chamaco pedorro!

Тело Хесуса отвалилось в сторону, позволяя наконец вдохнуть впервые с тех пор, как он возник в свете костра. Аля вывернула голову и увидела возвышающегося над ней Змея. Весь левый бок его рубашки был испачкан темным, в одной руке он сжимал пистолет, а другую протянул Але, помогая встать и одергивая ее ночнушку, залитую кровью.

Он прижал ее к себе, притиснул, шепча на ухо вперемешку английские и испанские слова, но пистолет опускать не торопился. Потянул ко входу в дом, но она не могла идти, просто не чувствовала своих ног от ужаса и нахлынувшей слабости. Он убрал пистолет, подхватил ее на руки и охнул от боли, выматерившись по-испански. Но выпрямился, стиснул зубы, донес до спальни, поставил на ноги и велел:

— Запри дверь. Жди меня.

Собрался уйти, но Аля цеплялась за него, без слов мотая головой и не желая больше отпускать никуда и никогда. Он обнял ее изо всех сил, поднял пальцами подбородок и нежно поцеловал, скользнув между губ горячим языком.

И только потом ушел.

5

Аля сидела на полу, привалившись боком к стене.

В левом виске отдавался гул и удары, сотрясавшие дом. Руки и ноги налились тяжелым страхом, не шевельнуться. То и дело казалось, что она куда-то уплывает, слышала голоса в голове — или это были голоса за стеной?

Она так и не сняла залитую кровью Хесуса ночнушку, просто не могла двинуться с места. Сначала дрожала, но потом застыла, как глина, обожженная огнем.

За окном спальни просветлело, и сначала она испугалась новой беды, но потом поняла, что это всего лишь встало солнце.

Уже наступило утро, а он все не возвращался.

Она чувствовала себя древним камнем, который лежит здесь уже тысячи лет, видел все империи от ольмеков до майя и сейчас наблюдает, как движутся солнечные пятна по полу и перемещаются тени вслед за солнцем. Рука тянулась к лицу, чтобы убрать упавшую прядь волос, бесконечно медленно, гораздо медленнее, чем двигалось по небу солнце.

Снаружи что-то происходило, но шум там был рассеянным, похожим на падающие на листву капли воды, из него нельзя было вычленить никакого смысла.

Солнечный свет стал из розового белым, из белого золотым и потускнел.

Снова наступил вечер.

А потом ночь.

И только тогда он вернулся.

Шаги за дверью были — его шагами.

Аля смогла встать на затекших ногах, ощущая как трескается затвердевшая глина ее оболочки и начинает бежать кровь в ссохшихся сосудах.

— Теперь все будет хорошо, — сказал Сантьяго, входя в комнату. Он так и не переоделся и заскорузлая темная ткань на боку прилипла к коже. — Ничего больше не бойся.

Он открыл дверь ванной, но Аля схватила его за руку.

— Не уходи… — просипела еле слышно, но хотелось орать во весь голос, срывая горло.

— Хочешь посмотреть? — устало усмехнулся он.

— Хочу.

Сантьяго пожал плечами и приоткрыл дверь шире, впуская ее.

Он стаскивал с себя задубевшие от грязи джинсы, отвернувшись от Али, а она прислонилась к стене, пытаясь не сползти по ней.

Под стоящей колом от грязи и крови рубашкой была когда-то белая футболка — сейчас казалось, что на нее насенен какой-то оригинальный принт: половина закрашена градиентом от светло-коричневого до темно-бурого с обожженными краями прорехи на боку, где она пристала к коже. Шипя и матерясь на двух языках, Змей принялся осторожно отдирать ткань, присохшую к ране.

У Али поплыли круги перед глазами — не от вида крови, а от острого приступа эмпатии.

— Ты ранен, — заметила она очевидное.

— Да какое там ранен, — пробормотал он сосредоточенно. — Считай, просто ободрался, там едва задело. Самая легкая моя война. Почти без потерь.

Если не считать Хесуса.

Никто этого не произнес, но оно как будто все равно прозвучало.

— Ты убил… своего племянника, — проговорила она запекшимися губами, чувствуя, что каждое слово возводит между ними стену в тысячу кирпичей толщиной. Лучше было молчать, но не говорить об этом было нельзя.

Сантьяго повернулся к ней, опустив руки. Вода стучала по его смуглым предплечьям, размачивала корку крови и стекала в слив уже розовой.

Твердо, даже жестко он сказал:

— Хесус перешел черту.

— Он всего лишь… — начала Аля.

— Пытался тебя изнасиловать, — так же жестко закончил Змей. — И убить меня. И стравить и уничтожить сразу две банды, сыграв на своей обиде.

— Из-за меня… — Аля шагнула к нему под струи воды, и намокшая сорочка облепила ее тело от шеи до лодыжек.