Сердце огня и льда. Леди

Но я не уверена, что хочу ждать следующего раза. Да и завтра привезут Эстеллу, однако, пока мы вынуждены жить в Эллоране, не зная, как поступит Рейнхарт и заговорщики, рискуя и подвергаясь опасностям, едва ли я смогу спать спокойно по ночам, не бегая ежечасно с проверками в спальню дочери, не тревожась о ней.

Сегодня же мы принадлежим только друг другу.

Я выпрямилась осторожно, прижалась спиной к груди Дрэйка, повернула к нему голову. В тёмных глазах вспыхивали и рассыпались рыжими искрами огоньки и моё отражение, тоненькое, хрупкое, терялось среди жаркого пламени. Во взгляде, пристальном не меньше, чем у собрата, застыло ожидание вопросительное, напряжённое. Я запрокинула одну руку, обняла мужчину, изогнулась в стремлении дотянуться до губ, поцеловала. Ладонь второй положила на пресс Нордана, провела кончиками пальцев, обводя вслепую линии мужского тела. Отпустив меня, Нордан сел, Дрэйк же потянул вверх тонкую кремовую ткань. Я вновь отстранилась неохотно, подняла послушно обе руки, позволяя рывком снять с себя сорочку. Она отброшена за пределы кровати вместе с мимолётной мыслью о стыде, неловкости и непонимании, как следует вести себя.

Не имеет значения. Я доверяю своим мужчинам, не думая, как должно вести себя или не должно. Снова прижимаюсь к Дрэйку, и громкий вздох срывается сам от одновременного прикосновения горячих губ и к шее, и к груди. Смущение царапает изнутри лишь одно мгновение, а в следующее я растворяюсь в пленительных ощущениях, похожих и не похожих на то, что было прежде, в щекочущем желании и ароматах, переплетающихся столь тесно, что уже не разобрать, где грань между терпким сандалом и яблочной кислинкой тумана, есть ли она или стёрлась исподволь, исчезла в далёком мире за стенами этой комнаты. Короткий стон рождается вслед за вздохом, когда пальцы Дрэйка скользят по моему животу, опускаются между бёдрами, прикасаются осторожно. Выгибаюсь сильнее, тело, напряжённое, стремящееся к большему, словно уже и не принадлежит мне, и в то же время я впервые в жизни чувствую его столь остро, ярко, сгустком живого пламени, медового огня. Чувствую каждую клеточку, каждый участок кожи, плавящийся неумолимо под руками и губами, чувствую шальной хмель в крови и вязь сладкого дурмана в голове. И не сразу осознаю, что Дрэйк отстранился, а Нордан перевернул меня на спину, укладывая на смятое одеяло, навис надо мной. Быстрый, грубоватый поцелуй опаляет губы, Нордан отодвигается, уходя из поля моего зрения, и кажется вдруг, будто я осталась одна в полумраке спальни.

Ненадолго, лишь на секунду-другую, пусть и предстающую холодной вечностью. Дрэйк склонился ко мне, отвёл волосы с лица. Его поцелуй нежнее, покоряющий не настойчивостью, но лаской. Отвечая, я обняла мужчину, попыталась притянуть ближе к себе, однако он расцепил мои руки, прижал за запястья к подушке над головой. Удерживать не стал, с уверенной, сводящей с ума неспешностью опускаясь губами вниз по моему телу, словно опасаясь обойти вниманием какую-то часть его. Я шевельнулась нетерпеливо, путаясь и в складках одеяла под рукой, и в густом покрывале запахов, от которых перехватывало дыхание, – от тягучести плотно перемешавшихся ароматов и от каждого бережного прикосновения к коже, слишком чувствительной, чтобы быть готовой к долгой осаде. Мир отступил, легко, привычно скрываясь за полотном запаха, физических ощущений и эмоций, я отметила только, как Нордан оказался рядом, тоже склонился ко мне, поцеловал, на сей раз нежнее, неторопливее, накрыл ладонями почти болезненно ноющую грудь. Подчиняясь движениям Дрэйка, я послушно развела бёдра и вздрогнула, вцепившись пальцами в складки одеяла.

Действительно безумие. Находиться в руках двоих мужчин и мечтать остаться в объятиях их навсегда. Таять под ласками, которые когда-то и от одного мужчины казались слишком смелыми, и наслаждаться каждым мгновением, открывать для себя эту грань привязки, соблазнительную, манящую в тёмный омут наполовину запретных удовольствий.

Безумие, от которого невозможно уже отказаться. От которого нет желания отказываться, потому что нельзя отказаться от тех, кто стал частью меня, от самой себя.

Нет у меня сил сдерживаться и Нордан не столько целует меня, сколько ловит мои стоны, гладит моё тело, выгибающееся беспрестанно, едва ли подчиняющееся хозяйке. Наш тесный мирок рассыпается осколками, яркими вспышками под сомкнутыми веками, мой вскрик замирает на губах Нордана, и я вспоминаю смутно, вяло, что мужчины чуют не только мой запах, но и мои чувства. Моё наслаждение…

Открываю глаза, встречаю взгляд Нордана, тяжёлый, выжидающий. Мужчина касается подушечками пальцев моей скулы, щеки, обводит контур припухших губ. Помогает сесть – я отмечаю отстранённо, что он успел снять штаны, да и Дрэйк, похоже, тоже, – и тут же уступает Дрэйку. Тот с зеркальной осторожностью гладит меня по волосам, по шее, будто пытаясь убедиться, что со мной не случилось ничего страшного за это время. Я улыбаюсь, обнимаю его, глубоко вдыхая причудливую смесь ароматов, впитавшихся, кажется, не только в мою кожу, и позволяю увлечь себя на смятую простыню. Дрэйк переворачивает меня, устраивает на себе, Нордан прижимается к моей спине. Проводит ладонями по телу от плеч до бёдер и медленно наклоняет меня к Дрэйку, так, что я оказываюсь на его груди, близко-близко вижу огненные всполохи в глазах. Мои волосы падают на его лицо, отрезая нас от мира, наше дыхание смешивается, подобно запахам, в горячем плотном воздухе. Я помню рассказы женщин из общины, в отличие от той бесконечно наивной девушки, какой я была когда-то, теперь я лучше знаю, как всё должно быть, по крайней мере, могу себе это представить, а не теряться в догадках о происходящем. Прогибаюсь послушно в пояснице, ощущая в аромате вокруг обволакивающее ванильное нетерпение и полынную горчинку беспокойства, опасения причинить мне боль. Мужское желание обжигает кожу, собирается внизу живота жаркой волной истомы, жадной, будоражащей, несмотря на только-только испытанное удовольствие. Нордан не спешит, умом я понимаю – я должна быть готова к тому, что вот-вот произойдёт, но каждое его движение, касающееся сокровенного местечка, превращается в удар по натянутым до предела нервам, по ожиданию, нетерпеливому не меньше, чем у мужчин рядом. Дрэйк обнимает меня чуть выше талии, удерживая на некотором расстоянии от себя, следит за выражением моего лица, глаз, за малейшим изменением в эмоциональном фоне. Словно кто-то из нас сможет остановиться сейчас, если вдруг мне что-то не понравится.

Всё-таки я поморщилась, закусила губу, пытаясь привыкнуть к новому ощущению, слишком странному, чтобы я могла сразу же, беспрекословно согласиться с его присутствием. Нордан замер, давая мне время, позволяя переждать неясные, смутные ощущения, что возникали с непривычки, и лишь затем по-прежнему осторожно, бережно передвинул ближе к Дрэйку.

Мой вздох. Аромат нагретой солнцем земли и жаркого летнего полудня окутали меня, добавляя нежных пастельных оттенков чувству наполненности. Не больно и не неприятно, лишь самую малость непривычно, однако, знаю, это скоро пройдёт. Это действительно то, чего я хотела, – не разумом, но на уровне инстинктивном, подспудном, – чувство единения, не только и не столько физического, однако и эмоционального тоже, понимания, что мы и впрямь неделимы, неразрывная часть друг друга, не способная отныне существовать отдельно.

Первое движение сделал Нордан, и я отдалась уверенным рукам его, лежащим на моих бёдрах. И Дрэйку, чья ладонь скользнула вниз по моему телу, нашла чувствительную точку, срывая новый короткий стон. Я полностью отпустила себя, теряясь между обоими мужчинами, задыхаясь от нехватки воздуха, проникающего в лёгкие горячими тугими комьями, следуя лишь тому, что хотели от меня Нордан, Дрэйк и моё тело, управляемое инстинктами и желаниями, что были старше меня, старше нас. Смутно, сквозь густую шоколадную пелену нарастающего удовольствия я ощутила, как впилась ноготками в плечи Дрэйка, как он притянул меня вплотную к себе, целуя нетерпеливо, настойчиво. И на несколько мгновений словно истаяла, растворилась в разноцветном фейерверке наслаждения, одновременно и обжигающего пламенем открытым, яростным, и касающегося прохладой невесомой, освежающей, снова и снова, сметая остатки границ, барьеров между нашими чувствами, позволяя им перетекать плавно друг в друга смешанными на холсте красками. Я действительно не понимала, где я, а где мужчины, не могла разделить их, да и не хотела. Утомлённо уронила голову на плечо Дрэйка, ощущая, как Нордан легко провёл губами по моей спине, а затем отстранился. Дрэйк аккуратно снял меня с себя, уложил рядом. Я потянулась вяло, слишком уставшая, чтобы думать о чём-либо, даже об удобствах… позже подумаю и о них, и обо всём остальном, важном и не очень. Подождала только, когда Нордан прижмётся вновь со спины, укутывая в вуаль тумана, мха и лесных ягод, добавляя её к сандалу и лету, и лишь тогда закрыла глаза, отдаваясь уже не моим мужчинам, но накатывающим неодолимо волнам блаженного полусна-полузабытья.

* * *

Веледа

…Я знала, она рядом. Снова ждала меня на огромном лугу, среди пёстрого разнотравья, под безоблачным небом. Снова сидела на земле в окружении цветов, озарённая солнечным сиянием, словно волшебным ореолом, и тонкие пальчики ловко переплетали зелёные стебли, превращая их в цветочную корону, которую она никогда не наденет на меня, свою дочь.

Потому что моя мама мертва.

Как и отец.

Я одна-одинёшенька на целом свете и единственное, что я могу сделать, чтобы вновь увидеть своих родителей, – сойти вслед за ними за грань.

Грань зовёт меня. И в сладких речах её так много обещаний вечного покоя, скорой встречи с родителями…

Я не хочу!

И не надо, моя роза. Ты не умрёшь, обещаю тебе.

Даже во сне я не смогла сдержать дрожь, услышав голос того, кого столь долго считала своим отцом. Я не видела его, но слышала, чувствовала близкое присутствие, будто Рейнхарт обратился вдруг призраком, обречённым преследовать меня до конца моих дней.

Я умру… все когда-нибудь умрут…

Нет, не умрёшь. И ты – не все. Ты другая. Лучше всех них. Совершеннее. Твоя красота и сила не должны увянуть, подобно убогому презренному большинству. Где они, лишь простые смертные, неважно какого происхождения, и где ты, вечно прекрасная, могущественная, уверенная в себе и своём будущем, единственная в своём роде?

Беван смертен… кто останется со мной, когда он умрёт?

Забудь об этом мальчишке. Он позор для братства, предатель, нарушивший наш круг, совративший лживыми своими речами и тебя, и других собратьев. Тебя ослепил внешний блеск Бевана, его пустая болтовня и легкомысленная улыбка, но поверь мне, воспитавшему его, – на самом деле он ничего собой не представляет, он так же бессмыслен и бессодержателен, как и все те, чья жизнь слишком коротка для осознания и принятия истинного величия. Я буквально создал Бевана из ничего, вылепил блестящего, удачливого члена ордена бессмертных из грязного уличного воришки, без меня его серое бестолковое существование закончилось бы давным-давно, если не в придорожной канаве или в поножовщине в дешёвой таверне, то на каторге однозначно. И что я увидел в ответ? Он предал круг, оклеветал меня и соблазнил тебя – вот и вся благодарность этого отребья. Так подумай, моя роза, и подумай крепко – нужен ли тебе тот, кто уже предал своих близких, свою семью? Кто укусил руку, его вскормившую? Предавший раз предаст снова.

Беван не предаст меня. Не сможет… он столько сделал для меня. Сделал ради меня. И я могу быть его…

Кем? Его парой?

Насмешка – россыпь острых ледышек по спине. Я поёжилась невольно, хотя и понимала, что во сне не может быть холодно или жарко. Во сне можно видеть и слышать, действовать и размышлять, но нельзя ничего почувствовать по-настоящему, все ощущения – лишь воспоминания или отголоски дневных эмоций.

Пары, привязки, любовь на всю жизнь – очередная ложь, Веледа. Любовь умирает. Рано или поздно, но это неизбежно, если ей вообще суждено случиться. Люди и нелюди предают в стремлении следовать лишь своим эгоистичным желаниям. Привязки – хоть на двоих, хоть на дюжину – всего-навсего магический механизм, часть природы того или иного вида. К моему глубокому сожалению, мы получили эту маленькую особенность вместе с силой наших отцов. Они, само собой разумеется, не были чистокровными людьми, да и вообще людьми в привычном нам понимании, но, согласно некоторым свидетельствам, являлись кем-то сродни оборотням, только древнее, сильнее, пришедшие из неизвестного нам мира. Наполовину люди, наполовину звери, внезапно ожившее олицетворение старых звериных богов. Поэтому по природе своей мы ближе к двуликим, чем к иным видам, хотя и не имеем второй ипостаси. К счастью, сделка, заключённая первыми из нас, с богом смерти позволила если не избавиться окончательно, то, по крайней мере, несколько приглушить низменные животные инстинкты. Прости, но всё, что Беван делает ради тебя, продиктовано лишь его инстинктивным желанием спариться с подходящей самкой, не более того. Если вдруг вас свяжут узы привязки, то тогда, возможно, он действительно не предаст тебя, только за это тебе придётся благодарить магию и наследие отца Бевана, а не его самого.