Сердце помнит

– Ну!
– этот окрик гитлеровца прервал размышления Шестова.
– Даю еще пять минут. Говори, старик!

Старый Кудрин заговорил не сразу. Он долго и пристально смотрел в глаза сыну, как бы ведя с ним немой разговор, затем глухо промолвил:

– Павлуша, ты мой сын... Сын ты мой родной... Земля, она всех ждет...

Мать встряхнула головой, силясь что-то произнести, но задохнулась в муке.

– Отец просит тебя, - обратился к Павлу эсэсовец.

Павел выпрямился:

– Мама... Отец... Прощайте!.. Солдаты смерти не боятся!..

Сказав это, Кудрин взял за руку Шестова, и они двинулись к месту, где виднелась свежевырытая яма.

Никто из гитлеровцев не посмел удержать русских разведчиков. Они остановились у ямы, крепко обнялись и поцеловались. Павел окинул фашистов взглядом, полным ненависти, и крикнул:

– Стреляйте!

Капитан-эсэсовец резко повернулся к старикам:

– Последний раз говорю. Просите, чтобы рассказали!

Отец и мать Кудрина молчали.

Фашист дал команду, и солдаты вскинули винтовки. Грянул залп... Когда рассеялся дым, на краю ямы стоял только Павел. Капитан снова что-то крикнул. Солдаты быстро отвязали стариков Кудриных и на их место поставили Павла. Стариков подвели к яме.

Павел понял, что задумали фашисты...

– Теперь ты решай их судьбу!
– зло сказал капитан.
– Посмотрим, что ты за сын! Любишь ли ты своих родителей...

Потом, подавив в себе злобу, начал уговаривать:

– Перестань упрямиться, ведь они отец и мать тебе. Зачем губишь их? Этого мы расстреляли, теперь он упрекать тебя не будет. Не противься. Иначе расстрел родителей ляжет тяжким грехом на твою душу. Говори, и мы сейчас отпустим их и тебя.

Павел отошел от креста и направился к родителям. Его не задерживали. Он помог матери подняться на ноги. Обнял ее, затем отца.

– Не было бы вас, я бы плюнул в морду этой гадине, - прошептал он. Не хочу, чтоб видели, как терзать меня будут...

Мать рыдала, прижимая к груди голову сына.

– Так, сынку, так, - тихо сказал отец.

Мать не могла вымолвить ни слова.

– Ну, стреляйте!
– крикнул Кудрин, встав рядом со стариками.

Капитан словно одержимый бросился к Павлу и, нанося удары, стал оттаскивать его от родителей.

Снова загремели выстрелы.

Когда избитого до полусмерти Павла подняли и повели к дороге, матери и отца у каменной ограды он не увидел.

Ночью в сарай, где были заперты Павел Кудрин и пленный сержант американской армии, зашел старик - односельчанин Павла - Кузьма Шалыгин. Кудрин узнал его по голосу.

Шалыгин подсел к Павлу и по-бабьи начал причитать:

– Сынок ты мой бедный! Горемыка несчастный! Как же ты попал в село, зачем загубил отца и мать?..

Павел молчал. Он понимал, что Шалыгин пришел неспроста. Иначе как его могли пропустить в сарай?

– Павлуша, сынок, - бормотал Шалыгин, - скажи немцам все, и они тебя отпустят, перестанут мучить. Они же из-за тебя всю деревню перестреляют. Меня вызвал капитан и говорит: "Староста, собери завтра народ на кладбище!"

"А-а, староста!" - Кудрин не мог подобрать нужных слов. Наконец сообразил:

– Дядька Шалыгин, - прошептал он, - принесите хлеба, я вам все расскажу, только вам...

Шалыгин не смог скрыть радости.

– Сейчас все сделаю для тебя, потерпи малость, - быстро проговорил он и направился к двери.

Кудрин начал лихорадочно обыскивать все углы сарая. Наконец нащупал железный прут, торчавший из бревенчатой стены. Ухватился за него обеими руками, но выдернуть не мог, не хватало сил.

– Товарищ!
– тихо позвал Павел.

Американский сержант понял это слово. Кудрин услышал, как зашелестела солома, и вскоре к нему прикоснулась жесткая рука. Павел поймал ее и подтолкнул к железному пруту.

– Помоги...

Вдвоем они расшатали и выдернули прут.

Сержант горячо заговорил что-то на ухо Павлу. Затем стиснул повыше локтя руку Павла и потряс ее.

– Вильям Хатчинс, Вильям Хатчинс, - шептал он.

Тогда Кудрин взял руку американца, ткнул ею в свою грудь и тихо сказал:

– Павел Кудрин.

Сержант Хатчинс опустился на солому и шепотом повторил:

– Павэл Кутрин...

Павел тоже сел и стал терпеливо ждать возвращения Шалыгина. "Придет или не придет?" Сердце колотилось так сильно, что казалось, стук его слышен во всех углах сарая.

Наконец загремел засов, тонко скрипнула дверь. В сарай упал луч света от керосинового фонаря, который держал в руке Шалыгин. Староста поставил фонарь и, с любопытством глядя на американца, начал вытаскивать из кармана хлеб, сало.

– Ешь, милок, ешь, Павлуша. Не тужи. Многие пострадали от этой войны, да еще как пострадали...

В лампе фонаря что-то зашипело, и Шалыгин нагнулся, чтобы подкрутить фитиль.

В этот миг в тусклом свете мелькнул железный прут и опустился на голову старосты.

Шалыгин приник к деревянному настилу пола, опрокинув фонарь. Вильям Хатчинс подхватил зачадившую "летучую мышь" и устремил вопросительный взгляд на Кудрина.

Движения Павла стали быстрыми, решительными. Он стащил с Шалыгина армяк и накинул его на себя, надел фуражку. Затем взял у сержанта фонарь, поднял стекло и уголком полы армяка счистил с закраин фитиля сажу. Сажей натер себе подбородок, щеки.

Хатчинс молча наблюдал за этими приготовлениями. Потом он что-то зашептал, согнул в локте правую руку, показывая бицепсы, и потянулся к железному пруту. Повел понял его. Действительно, у этого американца больше сил, его не пытали и не мучили. Он передал Вильяму армяк, снова достал сажи из фонаря и намазал ею лицо Хатчинса.

Американец открыл дверь. Часовой с автоматом на груди отступил в сторону. Вильям шагнул в темноту, потушив фонарь, и, услышав, как стукнул засов, повернулся и кинулся на гитлеровца.

А еще через минуту Кудрин и Хатчинс перелезли через плетень и бросились в огороды.

Павел напрягал все оставшиеся в нем силы. Он бежал и чувствовал, как каждый шаг отдается в теле тупой болью. Вглядываясь в темноту, Кудрин пытался различить впереди лес. Павел знал, что ближайший путь к своим через топкое болото, примыкающее к лесу со стороны Старого брода.

Недалеко от болота беглецы наткнулись на вражеский секрет. Из замаскированного окопа крикнули:

– Хальт!

Вильям дал очередь из трофейного автомата. В ответ из окопа вырвалась огненная струйка трассирующих пуль. Хатчинс остановился, еще раз полоснул по окопу и упал. Кудрин залег в тот момент, когда слева, где в болото упирался передний край вражеской обороны, взметнулись ракеты.