Сердце в тысячу свечей

Теперь все мои надежды связаны с Джоанной. Многое ли она может? Да и захочет ли? На Арене мы расстались как враги, после этого ее наверняка пытали, а сейчас она лишилась языка. Перевожу взгляд на Пита: через что ему пришлось пройти после того, как капитолийские планолеты доставили его к Сноу? Искренне ли говорил мой бывший напарник в том интервью?

Не вынимая из кармана, сжимаю в руке парашют с подарками Пита. Я скучала по нему. Я волнуюсь за него. Что-то еще? Качаю головой: какая разница? Мы в подвале, в клетке, запертые, как зайцы, и наша жизнь – снова – зависит от президента.

Вытягиваюсь рядом с Питом, стараясь не задеть его. Кровать скрипит, чуть прогибаясь под весом моего тела. Ложусь на бок и всматриваюсь в светлую макушку. Протягиваю руку, чтобы погладить его, но едва мои пальцы касаются головы парня, он стонет и разворачивается ко мне лицом. Я обеспокоенно приподнимаюсь на локте, но Пит вымученно улыбается, и я почти успокаиваюсь.

– Привет, Китнисс.

Натягиваю на лицо улыбку.

– Привет.

– Я думал, ты мне померещилась… – Голос Пита хриплый, слова даются ему с трудом.

– Не померещилась.

Я всматриваюсь в его лицо и вспоминаю, как сильно тосковала по нему в Тринадцатом. Внизу живота странный комок из страха за наши жизни, радости от того, что пока мы оба живы. И желания поцеловать Пита. Отвожу взгляд. Мне неловко, будто напарник может прочитать мои мысли.

Я ищу предлог, чтобы выскользнуть из кровати, и нахожу его:

– Хочешь пить?

– Было бы здорово.

Я мгновенно поднимаюсь на ноги и, поправляя майку, добираюсь до стола. Наливаю полстакана холодной воды и возвращаюсь к Питу. Помогаю ему сесть. Он морщится от боли и так сильно сжимает руки в кулаки, что мне становится не по себе.

– Так плохо?

Пит поднимает на меня глаза и уверенно врет:

– Немного болит. Скоро пройдет.

Киваю, подавая ему стакан. Наши пальцы соприкасаются. Меня как будто бьет током, поспешно отворачиваюсь и отхожу в сторону. Усаживаюсь на один из стульев. Пит осматривает нашу камеру.

– Уютненько, – слабо улыбаясь, говорит он.

– Да уж, не слишком отличается от моей комнаты в Тринадцатом.

Пит меняется в лице, и я замолкаю. Повисает неловкое молчание. Изучаю дырку на своих носках, кусаю губы. Надо спросить у него, что в интервью было правдой? И было ли вообще? Если бы Пит и правда предал повстанцев, разве он оказался бы сейчас запертым здесь со мной?

Открываю рот, набираясь храбрости, чтобы начать, но Пит меня опережает:

– Здесь есть туалет?

Я так и замираю с открытым ртом. Мне неловко разговаривать о «таких» вещах с парнем. Но Пит ранен. Я должна ему помочь?

– Ммм… могу дать тебе кувшин.

Ни разу не видела, чтобы Пит краснел, но сейчас у него точно румянец на лице.

– Ну, просто… Ох. – Понимаю, что слишком растерялась. Вздыхаю поглубже. – Да, вон там – маленькая комнатка, такая узкая, что едва можно развернуться.

– Сойдет, – отвечает Пит, пытаясь встать.

Я вмиг оказываюсь рядом, подставляя свое плечо.

– Обопрись на меня, я тебя отведу.

Я тащила Пита на себе, поэтому отлично знаю, насколько он тяжелый, однако он снова, как на первой Арене, когда был ранен в ногу, упрямо старается идти сам. Проскальзываю ему под руку и вовремя вспоминаю, что не могу коснуться спины.

Путь в несколько шагов напоминает вечность. Я чувствую, как сбилось дыхание Пита: для него это слишком большая нагрузка.

Он проходит в каморку, служащую уборной, и облокачивается на дверь.

– Дальше я сам.

– Справишься?

– Интересно, как ты собираешься мне помочь? – Пит улыбается, а я заливаюсь краской.

– Ладно, жду тебя здесь. — Дверь закрывается. – Все равно мне отсюда не уйти…

Надеюсь, последних слов Пит не слышал: когда не говоришь о таком вслух, кажется, что надежда еще есть.

***

– Ты почти ничего не съел.

– Я не голодный, Китнисс, – отвечает Пит, отодвигая от себя тарелку.

Каждое движение заставляет его морщиться. Он опирается локтями в стол и потирает ладонями лицо.

– Может, ляжешь? – предлагаю я, глядя на кусок мяса, к которому Пит едва притронулся.

– Надо поговорить, – настаивает напарник, пристально глядя мне в глаза.

Вздыхаю, ерзаю на стуле.

– Расскажи мне о том, что случилось после того, как ты взорвала Арену.

Тереблю пальцами косу. Молчу. Сама не знаю почему.

– Тогда я сам скажу, – Пит произносит это строго, даже обвиняюще. – Ты и Хеймитч знали о восстании…

Я тут же вскидываю голову, готовая спорить, но напарник не дает мне произнести ни слова: его речь становится эмоциональнее и быстрее.

– Как и на первой Арене, между вами двумя была какая-то связь, так что ты знала, что делала, когда запустила стрелу в купол. Планолеты мятежников забрали тебя и остальных, только я и Джоанна почему-то не попали на ваш «спасательный корабль». И вы подняли восстание! Из-за вас умирают люди! Двенадцатый… – Пит замолкает, задерживая дыхание. – Ты взорвала Двенадцатый. Моя семья погибла.

Я не выдерживаю, соскакиваю со своего места и огибаю стол, оказываясь рядом с Питом. Приземляюсь возле его ног, падая на колени, и хватаю холодные ладони парня в свои.

– Нет, Пит! Я не знала о том, что задумал Хеймитч! Я хотела тебя спасти! – я говорю очень громко, сдавливая руки напарника, потому что он пытается освободиться. – Посмотри на меня! Посмотри на меня, Пит! – Он выполняет мою просьбу-приказ только через несколько долгих мгновений. – Когда я пришла в себя, там, в Тринадцатом, было уже поздно: тебя забрали, я даже не знала, жив ты или нет! А Двенадцатый… Я… Его уже не было.

– Моя семья? – Пит говорит очень тихо, его голос дрожит.

Качаю головой. Не хочу говорить об этом вслух. Губы Пита дрожат, а по щеке скатывается слеза.

– Мне жаль…

Слова не уменьшают боли, я знаю это по себе. Сколько ни говори, а кровотечение на сердце от этого не прекратится. Приподнимаюсь так, что мои глаза оказываются на уровне глаз Пита, и притягиваю его голову к себе. Он утыкается носом мне в шею, а я пальцами обеих рук глажу его по волосам.

Я не замечаю момента, когда глаза Пита снова оказываются напротив моих, но поддаюсь порыву, делая то, чего давно хотела: подаюсь вперед и целую его. Пит принимает мою ласку, отвечая на поцелуй. В животе будто поднимается со своего места рой бабочек: волнение струится по венам, я нервничаю, но мне это нравится. Расслабляюсь, поглаживая Пита по шее, опускаю руку ниже, к спине, и внезапно он вскрикивает, резко отстраняясь.