Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение

– Дело благое! А салатом я тебя все-таки угощу.

– Тогда лучше селедочку под шубой. Давненько ее, родную, не ел.

– Без проблем. Заодно и две стопочки водки. За твой будущий переезд.

Беляков махнул рукой и рассмеялся.

– Ну давай. Я не на работе и не при исполнении служебных обязанностей. А за такое дело – грех не выпить.

– Вот и я о том. Только сейчас позвоню подруге и попрошу ее вместо меня к одному хорошему человеку в больницу съездить. К Диме Панину.

– Давай. Как он?

– Идет на поправку.

– Кириллов вышел на него с помощью все того же Мишки. Тот следил за каждым твоим шагом и доложил Кириллову о Панине в надежде, что Кириллов в конце концов учтет его «заслуги» и не станет преследовать, отступится.

– Ну вот еще один повод выпить – за здоровье хорошего человека, – сказала я.

– Не буду спорить. И где же твоя обещанная выпивка с закуской?

– Какой ты, Беляков, нетерпеливый. Бегу, бегу!

Больше всего на свете я боялась опоздать. Еще никогда я не гнала машину на такой скорости; два часа назад мой шеф сказал, что Эрнст Кляйнц уезжает в Швейцарию.

Я неслась по Москве, подрезая улицы, влетая в сонно-тихие переулки, нетерпеливо сигналила в пробках и обгоняла машины на свой страх и риск.

Мне казалось, что моя машина едет слишком медленно, хотелось пересесть на ковер-самолет; на худой конец, меня бы устроил и вертолет.

Игорь еще был здесь, в Москве, но я ему не звонила, он мне – тоже.

Радостный, брызжущий солнцем и морозом день несся вместе со мной к гостинице «Рэдиссон-Славянская».

Я ежесекундно посматривала на часы, страшно боясь не успеть.

Потому что именно от того, успею ли я, зависело слишком многое, если не все.

Гостиница, напоминающая кусок рафинада неправильной формы, выплыла навстречу мне в морозном тумане, и я чертыхнулась, увидев еще один светофор. Кажется, последний.

Я припарковалась около гостинцы, мельком посмотрела на себя в зеркало: лицо было бледным, синяки прошли не до конца – я старательно замазала их тональным кремом, но на свету они все равно были видны. Распухшая губа по-прежнему болела, и я старалась не улыбаться, потому что делать это было ужасно больно.

Я хотела позвонить ему и сказать, чтобы он не уезжал, не переговорив со мной. И вместе с тем я боялась набрать его номер, боялась, что он бросит трубку и не станет разговаривать.

«Вы как феминистка, Рита, сэй».

Я тряхнула головой, вспомнив эти слова.

Нет, я должна успеть!

Припарковав машину, я побежала к входу в гостиницу, поскальзываясь и нелепо взмахивая руками. Только не хватало мне сейчас получить перелом или просто потерять время, растянувшись на скользкой дорожке.

Потому что времени у меня не было.

Совсем.

Лифт полз едва-едва. Я кусала губы и стискивала руки. Если бы я могла, то дала бы тысячу обещаний только за то, чтобы он оказался на месте. В этот момент я была готова заключить с Господом Богом какой угодно договор и выполнить самые невероятные его пожелания. Не спать с мужчинами, уйти в монастырь или изучить санскрит. Лифт распахнулся, и я понеслась по коридору, глядя по сторонам, чтобы не пропустить нужный мне номер.

Около двери я остановилась и сделала судорожный вздох. Вот и все.

Я постучалась. Робко, неуверенно. Потом – громче.

– Входите! Не заперто! – донеслось из-за двери.

Я толкнула дверь, и она открылась.

– Эрнст! – закричала я. – Это Рита! Маргарита!

Судя по звукам, доносившимся из ванной, Эрнст был там. Я почувствовала себя ужасно глупо – врываться в ванную было неудобно. Стоять здесь – тоже.

– Эрнст! – позвала я уже громче. – Эрнст!

– А? – деревянная дверь распахнулась; сначала возникло облако пара, а потом – из него – розово-блестящая голова.

– Рита?

Неожиданно я поняла, что выгляжу круглой идиоткой. Приперлась в номер к практически незнакомому мужчине и топчусь перед его ванной.

Из пара, как из тумана, выплыли плечи, потом торс, потом – сам герр Кляйнц, придерживая рукой сползавшее полотенце.

– Рита! Одну минуту. Я одевать. Что-то срочное, Рита? Почему вы не позвонили?

– Я забыла ваш телефон! – орала я сквозь этот пар, как будто мы находились на разных берегах утренней реки и перекликались в густом плотном тумане.

– Минуту! Рита! – тоже кричал Эрнст. – Вы не уходите! Нет. Я сейчас.

Он снова нырнул в пар, я стояла и переминалась с ноги на ногу. Если бы в Голливуде на «Оскар» или у нас на отечественную премию «Ника» была бы номинация «самая большая идиотка», то с большим отрывом от остальных кандидатов победила бы я. Конкурировать со мной вряд ли кто смог.

Эрнст неожиданно вынырнул около меня, фырча, как большой морж после купания.

– А вот и я! Рита! Очьень рад! Может быть, спустимся в холл и посидим в ресторане? Выпьем кофе? Как вы думаете?

– Идея гуд! – лучезарно улыбалась я. – Отличная идея!

– Я только дресс. Костюм и вперед!

Он был без очков и смотрел как-то по-детски восторженно.

– Я уезжаю. Через, – он посмотрел на часы, – час. Все уже собрать.

– О’кей. – Я подняла вверх большой палец. – Отлично! – В носу щипало. И чего я сюда притащилась? Чего ждала? Что он бросится мне на шею? Я же сама оттолкнула его, сказала, что «будем дружить» и помощь его мне не нужна.

«Вы же феминистка, Рита, сэй!» – назойливо звучало в ушах.

Он взял из гардероба костюм и снова скрылся за деревянной дверью.

– Как ваши проблемы? – деликатно прозвучал вопрос из ванной. – Все решили?

– Да. Все.

Я подошла к кровати, на ней лежал раскрытый чемодан. А поверх – серый свитер. Я подошла и взяла его в руки, плохо соображая, что делаю. Я уткнулась носом в этот свитер и зарыдала: сказалось напряжение последних дней. Вот сейчас он выйдет из ванной, я рыдаю, пропитывая свитер своими слезами. Чистая идиотка!