Серебряная лоза
Шрифт:
— Что это? — изумлённо спросила Хитринка. — Башня? Нет, таких больших не бывает.
— Вот это и есть Вершина Трёх Миров, — откликнулся Карл. — Поскольку Хранительница воткнула её точно посередине наших Лёгких земель, все дороги с юга на север и с севера на восток ведут мимо. Ближе, конечно, подбираться не станем, так что любуйтесь издалека.
Дальнейшая дорога оказалась скучной. Карл выбирал пути в стороне от любых поселений, хотя все проголодались. Ещё один раз он менялся с Прохвостом, и тот вёл фургон вперёд, страшно гордый, и даже пару раз переключил рычаг. Видно, Хитринка пропустила, как Карл объяснил её братцу назначение этой штуки.
Впрочем, нельзя было сказать с уверенностью, так как позже Карл проснулся, заметил положение рычага и дал Прохвосту по шее.
К
— Долго прохлаждаться не будем, — сказал Карл. — Впереди паршивый участок дороги, и не хотелось бы соваться туда в потёмках, но выбора нет. Эдгард прекрасно знает, что хоть в Южных долинах и сотня дорог, но попасть на север можно лишь по одной, туда он и направит людей. Вряд ли подумает, что мы дали крюк и направились через Разводные Мосты. Ну, по местам. Хотя погодите.
Он поглядел с сомнением на ноги Марты.
— Впереди будут посты. Вы, кто-нибудь, дайте девчонке ботинки. Не ровен час, встретится кто сообразительный, опасно ей вот так разгуливать.
— Я дам, — сказал Прохвост, стягивая башмаки. — Бери, Марта.
— Ох, так удобно было без них! Ладно уж.
Завязав шнурки, Марта прошлась. Обувь оказалась ей велика, приходилось не отрывать ноги от земли, чтобы пятка не выскакивала. Хитринка предложила бы и свои, да только они были малы для птичьих лап.
— Фу, как плохо! — пожаловалась девчонка. — В моих старых Грета хотя бы петельки подшила, чтобы пальцы держались, а это совсем никуда не годится.
— Кто такая Грета? — поинтересовался Карл. — Эд вроде тоже её знал.
— Она работала в Приюте, — пояснила Марта. — Полы мела, кровати заправляла, обед готовила, за садом и двором следила. Ну, знаете, такая работа, где поручений много, зато денег мало. И за мной присматривала, только, конечно, не всегда могла находиться рядом. Воспитательши у нас все были мерзкие, и дети тоже, а у Греты стоял отдельный домик в саду — он назывался флигель — и я к ней приходила. Чтоб вы знали, это было запрещено, но я очень ловкая, меня ни разочка не заметили!
И добавила с обидой:
— Этот старый Эдгард назвал меня болтливой, а я не такая! Про тайный ход в саду от меня никто в Приюте не узнал, хотя ведь я могла бы рассказать старшим, чтобы они со мной дружили. И что к Грете этим ходом постоянно пробирались гости, которых она ночью выпускала в город, я молчала. И что в её флигеле едва не каждый день торчали хвостатые, которых она учила грамоте и просто о чём-то болтала. Какие-то выросли в нашем Приюте, а кто-то и нет. Они все были хорошие, никто надо мной не смеялся. А когда Грета не видела, тоже учили меня всяким штукам — как незаметно взять вещь, к примеру. Видели же, как я кошелёк у толстяка стянула, что он и не заметил? Вот только Каверза, правда, как-то его у меня вытащила, что не заметила уже я.
— Ну, до этой тебе так далеко, что и не достанешь никогда, — хмыкнул Карл. — Садитесь, едем.
В кузове Марта достала из кармана механический цветок и огорчилась — стебель измялся, и лепестки больше не раскрывались.
— Карл, ты сможешь такое починить? — спросила она, просовывая цветок за решётку.
— От дороги не отвлекай, малявка! Может, и смогу, только не сейчас и не здесь. Вообще я больше по крупной работе, не по тонкой. И сдался тебе этот цветок, без него проблем хватает.
— А вот и сдался, — надулась Марта. — Мне однажды такой дарили.
— Кто дарил, хвостатые, которые его где-то спёрли?
— Вовсе и не они! Давно ещё, когда мне было не то пять, не то шесть лет, Франц и Вилли собрались в булочную, ту, что через дорогу от Приюта. И меня хотели взять с собой. Подучили, чтобы я у людей выпрашивала деньги, а они в это время стащили бы калач или что повезёт. Обещали, что добычу поделим пополам. Грета тогда была чем-то занята, и хотя она мне всё повторяла, мол, не выходи, но из булочной так вкусно пахнет! Кто же откажется от калача?
Марта вздохнула. Оно и понятно: в последний
раз поесть удалось вчера, и сейчас даже думать о калачах было больно. Хитринка уже на слове «булочная» будто вживую ощутила густой и сладкий хлебный дух, и рот наполнился слюной.— Так вот, — продолжила девчонка, — мы добрались до ворот, и никто нас не заметил. Франц выглянул наружу, сказал, что всё чисто, и вдруг как заорёт! Какой-то господин схватил его прям за ухо. Вилли тут же удрал, а я засмотрелась. Ну, этот человек ещё раз Франца тряхнул, сказал, чтобы не смели из Приюта выходить и маленьких с собой тащить, а если он ещё раз увидит, то уши вовсе оборвёт. И когда Франц убежал, рыдая, как девчонка, тот господин и подарил мне цветок. А как чудно он выглядел!
— Цветок?
— Да нет же, тот человек. У него всё лицо сверху до кончика носа было закрыто. Я так думаю, наверное, с ним было что-то не так, как вот с моими ногами. Так что он носил маску из тёмной кожи, а там, где глаза, синие круглые стёкла в бронзовой оправе, и за ними ничегошеньки не разглядеть. Над правым ещё такая коротенькая трубка с толстым стеклом, она была поднята. Рубашка белая с кружевом, жилет чёрный, нарядный — даже не все наши попечители так хорошо одевались. И вот так у него через плечо шла лента с петельками, а там всякие странные штуки, как отвёртки, а многих я и не знаю. Из одной петли он и вынул цветок, и дал мне, а потом сказал очень строго, чтобы я даже одной ногой не ступала на камни мостовой. Он всё это время стоял там, снаружи, а я во дворе у ворот. И приказал бежать к Грете и держаться рядом с ней, а с другими детьми не водиться. Я так и сделала, вот только не спросила, откуда он знает мою Грету. А она, когда услышала, цветок сразу отняла, и больше я его не видела. Очень обидно было, это в первый раз она у меня что-то забрала, а не подарила. А потом, стоило мне завести разговор о том случае, Грета каждый раз утверждала, что никого я не видела и мне показалось. Но я его не выдумала, честно-пречестно! Я даже и не смогла бы такое придумать.
— Значит, повезло тебе в тот день, — откликнулся Прохвост с переднего сиденья. — Если бы волки в то время тебя учуяли, вряд ли смогла бы уйти от погони. Хотя ты и сейчас ещё слишком мала для всех этих дел.
Карл прокашлялся, хмыкнул задумчиво.
— Ну, ты девчонка непростая, — сказал он. — Видно, присматривали за тобой, и не только эта твоя Грета. А всё ж таки удивительно вовремя появился тот человек.
— Я его и после видела, — сказала Марта. — Старшие девчонки, дуры такие, сказали мне однажды, что будто кто в лунную ночь прыгнет из высокого окна, тот от любых болезней исцелится. Подбивали меня прыгнуть, чтобы спина стала ровной и ноги, как у всех. Самое высокое окно у нас было на чердаке. Туда меня довели, да сами же испугались. Труди влипла рожей в паутину, как заверещит, как побежит, остальные за ней. Воспитательш перебудили, те ругались, злющие. Я их крики слышала. Сама-то я ничуточки не боялась, нырнула за старый сундук, меня и не заметили. А когда всё затихло, пошла к окну.
— Вот же дурёха! — перебил её Карл. — Не соображала, что ли, что только кости себе переломаешь?
— Да откуда мне было знать? Я же им верила! И почему-то мне казалось, что это очень правильно, что так и надо: прыгну вниз, и стану совсем другой, какой и должна быть. Так вот, окно я раскрыла, села уже на подоконник, и вдруг сверху голос: «Ты что же это творишь»? Я невольно наклонилась поглядеть, да чуть вниз и не улетела, меня только чудом тот человек и удержал. Это снова оказался он, и уж не знаю зачем, только в ту ночь он сидел на крыше. Так мы с ним до рассвета и просидели вместе, и он мне сказки рассказывал, а утром я проснулась в своей постели. Грета меня тогда ужас как отругала, я только с ней и поделилась, а на чердачную дверь с того дня навесили здоровенный замок. И вот что странно: уснула-то я, видно, на крыше, а как в комнате оказалась — неясно. Девчонки, что со мной были, вернулись без меня и спать легли, так что не видели ничего. А Грета сказала, что я, наверное, на чердаке испугалась и не помню от страха, как пришла назад, а остальное мне снилось. Но не верю я, что это сон был. Слишком уж он подробный, да и не забылся ни капельки, как другие сны.