Серебряная лоза

— Не нужно, мальчик! — зашипел пернатый. — Не буди его!

Но старик уже раскрыл глаза. Обвёл взглядом комнату, будто не понимая, где находится.

— Мастер, простите меня! — горячо зашептал Ковар. — Я не сумел вас защитить, я ничего не смог... Простите!

— Я не хочу так жить, — простонал в ответ старик. — Прошу, лучше смерть... Я не хочу, не хочу! Дайте умереть!

Альседо протянул руку, слабо тронул хвостатого за плечо.

— Уходи не медля! — повелел он. — Твой мастер не в себе, он даже не понимает, что ты здесь. На шум придёт стража. Уходи, тебя не должны здесь застать!

И Ковар сбежал, опомнившись лишь внизу. До самого утра он сидел в оцепенении, и рад был бы плакать, только слёз не было. Комок внутри делался всё холоднее, всё тяжелее. Боль, ненависть, острое чувство непоправимой утраты — всё сплелось воедино.

— Хватит об этом думать, — прошептал, наконец, он. — Не думать, не чувствовать, не то лишусь рассудка, как мастер. Выжить, я должен выжить, чтобы отомстить.

Наступила осень, принеся с собой долгие холодные дожди. Из мастерской Ковар слышал, как гремит в водосточной трубе, примыкающей к стене. Иногда, утомившись от дневных работ, а ещё больше — от изматывающих мыслей, он выходил в ночной чёрный двор, подставлял лицо ливню, промокая до нитки и дрожа. Но даже яростно хлещущие струи не могли смыть боль и горечь, не могли очистить душу.

Три недели он работал над волком, а затем показал правителю, что у него получилось. Самостоятельно пробудить зверя хвостатый не решился: это было совсем иное существо, преданное господину Ульфгару, и кто знает, чем бы закончилось. Хотя, может, и стоило рискнуть. Ковар почти не ел, почти не спал, и он не удивился бы, останься зверь неподвижным. Но тот, на удивление, ожил.

— Посадите его в клетку, — сказал Ковар, — для уверенности, что зверь ниоткуда не таскает уголь. И пусть клетка будет достаточно большой, чтобы волк мог двигаться. Увидите сами, как долго он сумеет продержаться.

Правитель усмехнулся, а затем одним движением руки направил волка к хвостатому. Зверь подошёл вплотную, скаля клыки, фыркнул паром. Удивительно: хотя все волки были сделаны по одному образцу, отлиты по одной форме, но Верный даже глядел иначе, а у этого на морде читалось слепое послушание приказам и готовность убить.

Ковар сдержался, чтобы не вскрикнуть, не отступить.

— Не боишься? — оскалился правитель, делаясь удивительно похожим на волка. — Что ж, если хочешь работать на меня, крепкие нервы и умение молчать тебе ещё не раз пригодятся. Так что насчёт людей, готов назвать имена?

— Как говорил и прежде, я считаю, имён будет недостаточно, — твёрдо сказал хвостатый, хотя руки предательски дрожали. — Эти люди находятся при вас дольше, чем я. Вы точно не захотите верить без доказательств. Позвольте мне свободно ходить в город, а я раздобуду подтверждения и предоставлю вам.

— Через три дня, — после недолгого раздумья сказал правитель, — отпущу. Мне понадобится мастерская, и в этот раз я не желаю, чтобы ты присутствовал. Если исправленный тобою волк продержится три дня без топлива, сможешь уйти, а нет — пеняй на себя. Да подумай, чем ты ещё можешь быть полезен, крысёныш. Потому что волк — это, конечно, хорошо, но теперь любой другой мастер сможет по его подобию изменить остальных, если образец окажется хорош.

— Не думаю, что любой другой мастер сообразит, как ещё можно улучшить волка, а у меня уже есть идеи, — дерзко заявил Ковар. — Что касается другого, только намекните, чего желаете. Самый быстрый экипаж? Тайник, который никто не сумеет вскрыть? Ловушку, чтобы посторонние не пробрались в ваши покои?

Господин Ульфгар, усмехнувшись, смерил хвостатого взглядом.

— Делай всё, что можешь, — сказал он. — А я оценю.

Когда он ушёл, хвостатый задумался. С экипажем, допустим, он загнул. Хоть и помогал Карлу, но всё-таки сам от начала до конца эту работу не провернёт, даже будь у него чертежи и уйма времени.

А вот ловушка... Был у них с мастером однажды хитрый заказ, они делали решётки на окна в доме управляющего банком. Обычные с виду прутья, если их потрясти, ощетинивались иглами. Того, кто хотел выломать или спилить решётку, ожидал неприятный сюрприз, никакие перчатки бы не спасли. А управляющий, судя по всему, собирался ещё и нанести на иглы яд. Если подумать, можно было бы предложить что-то подобное и господину Ульфгару, только обязательно улучшить задумку. Нельзя повторяться, ведь про ту работу он мог уже знать.

Позарез нужен был Эдгард. Хвостатый не мог долго блефовать, он совершенно не представлял, кого и в чём мог бы обвинить, а Эдгард бы что-то посоветовал. Ковар не хотел наговаривать на невинных, но не отказался бы проредить ряды доверенных лиц правителя. Вот только здесь требовалась помощь человека, более опытного в интригах.

Однако торговец не заглядывал, а сам его позвать Ковар не мог. Как бы он пояснил, для чего ему нужен именно Эдгард? Инструментов, материала и мелких деталей в мастерской хватало. А если в чём возникала нужда, хвостатый мог высказать просьбу любому стражнику.

Наверное, торговец отправился объезжать округу, но как же некстати! Каждый день Ковар надеялся, что он вернётся, но и в эти три дня Эдгард не появился.

Утром четвёртого дня стражники грубо растолкали хвостатого.

— Выметайся, — прозвучал голос правителя. — До завтра можешь не показываться, но и не затягивай с возвращением. Здесь всё пропахло тобой, волки легко найдут след, если будешь мешкать.

— Вернуться в моих интересах, — хмуро ответил хвостатый. — Мне и идти-то больше некуда.

— Ну почему же, — усмехнулся господин Ульфгар. — Можешь навестить девчонку, дочь твоего наставника, и передать ей мои соболезнования — сегодня она осиротела. Заодно напомни, чтобы держала язык за зубами, а то ведь бывают и судьбы хуже смерти.

Ковар стиснул губы, чтобы не вырвалось необдуманных слов, и лишь кивнул. Затем поклонился и вышел наружу, в серое туманное утро. Мелкая морось въелась в одежду быстрее, чем он успел выйти за ворота.

Он шёл по улицам, не ощущая ни сырости, ни ветра. Тело будто онемело, и казалось, утратила чувствительность и душа. Хвостатый не мог, не хотел поверить, он всё ждал какого-то чуда. Надеялся, что проснётся, и случившееся окажется неправдой. Или придёт Эдгард, возьмёт дело в свои руки и всё исправит. Но никто не спешил вмешиваться и помогать. Неужели оставалось надеяться лишь на собственные силы?

Перед знакомой дверью он стоял долго, не решаясь постучать. Наконец осмелился, но тут же пожалел: как он сможет глядеть в лицо Грете? Как, если помог правителю убить её отца?

Дверь отворилась — он даже не услыхал шагов с той стороны. Грета, измождённая, осунувшаяся, была похожа на прежнюю цветущую девушку не больше, чем отражение в пыльном тусклом зеркале. Она ахнула, прижав пальцы к губам, и втащила хвостатого в дом за рукав, прежде чем он успел отступить.

— Что случилось? — прошептала она, видно, угадав неладное по его лицу. — Тебя отпустили? А отца? Что с отцом, скажи!