Серебряное небо

— Пей-пей! — подбодрила она. — Это отвар из трав, чтобы меньше лихорадило.

Он попробовал, поморщился, но допил до конца. Лесли знала, что через несколько минут его потянет в сон — помимо всего прочего, в отваре была и щепотка толченых маковых головок.

Стоянка в овраге устраивала Лесли почти всем — и вода рядом, и сравнительно безопасно: в десяти шагах от оврага невозможно было заметить, что там кто-то скрывается. Плохо было лишь одно — полное отсутствие вокруг какого либо топлива.

В первый день ей повезло: выше по течению из обрыва торчал засохший ивовый куст. Она срубила его, перетащила на стоянку и экономила как могла. Но теперь этому скудному запасу пришел конец, и с утра Лесли собиралась отправиться на поиски чего-нибудь, что могло послужить пищей для костра. Сомневалась она лишь насчет Джедая: а что если он проснется и, увидев, что остался один, запаникует — попытается встать, упадет… В его состоянии ему не хватало только затылком удариться!

К счастью, он сам решил проблему, проснувшись, когда она завтракала. Услышав, что он шевелится, Лесли обернулась.

— Привет. Помочь встать?

— Спасибо, — неловко улыбнулся он, — я сам. И… штаны мои уже высохли?

— Да, но ты пока их не надевай. У тебя сзади рана — мне так легче будет ее осматривать.

Она снова повернулась к миске с кашей, но держала ухо востро и, услышав неуверенные шаги, обернулась; вскочив, догнала его и схватила за локоть.

— Постой-ка! Все… свои дела, пожалуйста, делай вниз по течению, — показала в нужную сторону. — Не забывай — мы из этого ручья воду пьем!

Джедай болезненно поморщился.

— Ты… это… дай мне, пожалуйста, одеяло, — похоже, сам он боялся нагнуться, чтобы не упасть.

Получив требуемое, обмотал его вокруг талии наподобие юбки и, придерживая руками, медленно зашагал вдоль ручья. Лесли про себя отметила, что и говорит он куда увереннее, чем вчера, да и на ногах держится лучше.

Вернулся он довольно скоро; тяжелой походкой прошел к попоне и лег.

Лесли подошла, присела рядом. Лицо Джедая было покрыто капельками пота, вид измученный, словно эта короткая прогулка отняла у него все силы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Голова болит. Даже говорить сейчас больно.

— Ляг на живот, я раны посмотрю, — Лесли потрогала ему лоб: жар был, но не слишком сильный.

Пока она снимала повязки, Джедай пару раз зашипел, но не стонал и не дергался, хотя наверняка было больно. Осмотр Лесли порадовал: шов на затылке подсох и видно было, что заживает нормально; рана на заду слегка сочилась сукровицей, но в целом опасений тоже не вызывала.

— Я тебе затылок бинтовать не буду, — сказала она, прилепляя к ягодице свежую повязку. — Но ты там ничего не трогай руками.

— Ладно, — кивнул Джедай и поморщился — очевидно, даже это легкое движение вызвало боль; когда она встала, спросил: — Ты врач?

— Ну… в общем, да, — и впрямь, едва ли на пару сотен миль вокруг можно было найти человека, больше отвечавшего этому определению. — Ты есть будешь?

— Да… — он прикрыл глаза, — пожалуйста.

Лесли принесла ему миску с кашей и кружку со сладковатым отваром листьев ежевики, отрезала ломоть хлеба — в снятых с аппалуз седельных сумках нашлась целая буханка. Наконец, чуть поколебавшись, достала из мешка бутылочку с аспирином, вытряхнула на ладонь две таблетки.

— На вот, выпей.

Принесла ему еще флягу с водой и принялась собираться в дорогу.

— Ты что, уходишь? — спросил Джедай через минуту. Показалось, или в голосе его действительно проскочил испуг?

— Да. Нам нужны дрова.

— Когда ты вернешься?

— Не знаю, — пожала она плечами. Свистнула Але, махнула собакам: — Эй, ребятки, кто со мной?

Вскочили почти все, кроме Даны, которая старалась не отходить надолго от щенков. Дураш некоторое время носился взад-вперед, то присоединяясь к Стае, то возвращаясь к Джедаю, пока в конце концов не пристроился впереди, гордо вскинув голову и задрав хвост, будто он был тут самым главным.

Сначала Лесли двигалась вдоль ручья, потом вскарабкалась на обрыв и пошла поверху. Несколько раз ей на глаза попадались куртины низкорослого можжевельника; она решила, если не найдется чего-то посущественнее, срубить на обратном пути несколько кустов.

Но можжевельник рубить не пришлось. Миль через пять она увидела, что впереди обрыв осыпался, завалив ручей и образовав небольшое озерцо. Весеннее половодье впечатало в запруду кучу обломанных веток и сучьев.

Полузанесенные песком, они торчали из завала, и среди них, комлем вверх, корявая сосенка толщиной в руку.

Работа затянулась на полдня: одну за другой Лесли расшатывала и подкапывала ветки, выбирая самые толстые, и вытаскивала на осыпь. Первое время собаки изо всех сил старались помочь: стоило ей начать копать, как они с энтузиазмом присоединялись — только песок из-под лап летел. Но вскоре они поняли, что ничего съедобного под землей нет, и разбежались по окрестностям, высматривая мешотчатых прыгунов, [19] саранчу и ящериц.

Когда на берегу накопилась большая груда веток, Лесли выбрала обломки посуше, нарубила их на короткие полешки и сложила в вещмешок. Чуть подумав, добавила туда же комель от сосенки. Остальное раскидала по осыпи — пусть сохнет. Начала раздеваться: пусть озерцо мелкое, едва до пояса, все равно такое удовольствие, как купание, выпадало ей нечасто.

19

Мешотчатые прыгуны — семейство мелких грызунов, похожих на тушканчиков. Характерны для полупустынь Северной Америки.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На стоянку Лесли вернулась, когда уже смеркалось.

Еще издали заметила, что Джедай, лежа на боку, поднял голову и смотрит; махнула ему рукой — он ответил. Подойдя ближе, она увидела, что вид у него совершенно больной, но, когда коснулась лба, температура оказалась даже ниже, чем утром.

— У тебя что, голова болит? — спросила она.

— Да, — на этот раз Джедай даже не пытался кивнуть — держал голову так, будто на ней стоит кружка с водой и он боится ее расплескать.

— Потерпи, я скоро отвар сделаю. Выпьешь — полегче станет.

Все время, пока Лесли разводила костер, жарила мясо и пекла на сковороде лепешки, она чувствовала на себе его взгляд.

Вроде бы дело привычное — и раньше бывало, что, сидя у костра, Джедай провожал глазами каждое ее движение, особенно когда дело касалось еды. Тогда его взгляды беспокоили ее так же мало, как взгляды собак, но теперь он смотрел совсем по-другому, и это действовало ей на нервы, заставляло чувствовать себя неловко.