Серебряные крылья
Шрифт:
– Ее 'нормальная жизнь' - это большой балет! Не знаю, скажет ли вам это хоть что-то, но Диана получила приглашение в театр Рудольфа Кардена.
Доктор помолчал минуту, а потом неожиданно твердо:
– Я не буду говорить, что ваша невеста никогда не сможет танцевать. Вероятнее всего, сможет. Через некоторое время. Год или два. Но чего ей это будет стоить, я не возьмусь даже предположить. И у меня есть некоторые сомнения в том, что эта хрупкая девочка сможет вынести такую боль.
– Она сильнее, чем кажется.
– Хорошо, если так. Но давайте не будем выдавать желаемое за действительное.
– Что вы хотите сказать?
– Ей не удастся вернуть прежнюю форму. Нога никогда не будет слушаться ее так же, как и прежде. Даже если она сможет прыгнуть выше головы и снова научится танцевать, боюсь, этого будет мало для того, чтобы вернуться в балет. И это обернется для нее огромным разочарованием. Я редко берусь давать советы своим пациентам или их семьям. Но мне действительно очень жаль эту девочку.
Мужчина помолчал минуту, видимо, собираясь с мыслями, а потом начал говорить, старательно отводя от майора взгляд:
– Вам лучше сделать так, чтобы она нашла себе применение вне большего балета. Пусть она рожает детей. Занимается их воспитанием. Пусть откроет балетную студию и учит детей. Бесплатно, если уж деньги для вас не проблема. Возможно в этом она обретет новый смысл жизни.
– Я вас услышал, доктор, - произнес Вадим, поднимаясь со своего стула.
– Спасибо за то, что уделили мне время.
– Нет, господин Аверин, вы всего лишь меня выслушали, не пожелав услышать. Но дело ваше. Всего наилучшего.
– Вам также.
К своей невесте мужчина пришел в самом мрачном расположении духа и чуть не взвыл от картины, представшей перед его глазами. Дана лежала на кровати, и смотрела в потолок невидящим взглядом.
– Маленькая моя...
– Уйди.
– Диана.
– Уйди! Мне нужно побыть одной.
– Почему?
Девушка, наконец, подняла глаза на вошедшего и твердо произнесла:
– Не хочу тебя видеть. Предатель! Ты все знал и ничего мне не сказал. И я, как последняя идиотка думала, что легко отделалась. Ну, подумаешь, артерия была задета. Такое ведь на раз-два лечится. Полежу несколько дней в регенираторе. Эта штука на ноге особых неудобств не вызывает. Единственное - ходить в ней нельзя. Но это же такие мелочи. И ты позволял мне прибывать в мире грез.
– А что я должен был ошарашить тебя данной новостью, только ты открыла глаза? Прости, но это было выше моих сил.
– Ты бы меня простил?
– Девушка смотрела на него со смесью злости и недоверия.
– Не поверишь, но, да. Я бы простил тебе молчание в такой момент.
– А я не могу. Думаю об этом, и не могу. Ни понять, ни принять, ни простить.
– Позволишь объяснить? Мне хотелось сначала разобраться во всем, а потом уже поговорить с тобой. Узнать
побольше о твоем состоянии, о прогнозах.– Узнал?
– Да. Я только что вышел из кабинета заведующего отделением, в котором ты лежишь.
– И он, конечно, обещает полное выздоровление?
– Нет. Но и не спешит выносить приговор.
– Прямо, как ты. Ладно, Вадим. Давай закончим этот разговор. Я устала.
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Хочу уснуть. А потом проснуться в своей комнате в Тание и понять, что весь этот ужас мне приснился. Хочу, чтобы 'Ледяное сердце' окончился бурей оваций, а не расстрелом. Хочу готовиться к постановке 'Щелкунчика'. Ждать выпускных экзаменов. Да, просто Дэна увидеть! За руку его подержать! Услышать традиционное: 'Снежинка, если не поторопишься, мы в класс опоздаем'. Хочу, чтобы все было, как раньше.
– Мне жаль. Но это невозможно. Его больше нет. И как раньше уже не будет.
– Почему? Почему его нет, а я есть? Это неправильно. Не честно. В нем всегда было столько света, радости, тепла. А во мне - нет. Даже в детстве.
– Пусть это тысячу раз несправедливо. Но, Диана, его нет, а ты есть. И тебе нужно жить здесь и сейчас. Как бы ни было сложно.
Девушка помолчала минуту, словно бы раздумывая нас словами того, кто должен был стать ее мужем, а потом тяжело вздохнула и заговорила:
– Не могу.
– Ее голос был тихим и слабым.
– Понимаешь? У меня нет на это сил.
– Вот отдохнешь немного и станет легче. Тебе нужно поспать.
– Я чувствую себя лебедем у которого сломали крылья. И никакой сон тут не поможет.
– Все наладится.
– Вряд ли. Я ведь не смогу больше летать. Птицы без крыльев не летают.
Вадим медленно, словно бы боясь спугнуть свою юную невесту подошел к ее кровати и сел на ее край. Взял девушку за руку и улыбнулся:
– У меня совершенно случайно завалялась пара крыльев. Серебряных. Хочешь?
– Это шутка?
– Нет, - ответил майор, достав из внутреннего кармана кителя орден Безысходной Доблести.
Была у майора Аверина такая странная привычка носить бесценную награду именно в кармане, а не на положенном ей по протоколу месте - на груди.
– Знаешь, я много думал. О тебе, обо мне. Если честно, то скорее о своей жизни и твоей роли в ней. И вдруг понял, что все изменилось. Раньше я хотел вернуть свою прежнюю жизнь. Хотел летать. Да только серебряные крылья оказались для меня слишком тяжелы. И я с ними не то что летать - дышать не мог. Не жил. Просто существовал. Без смысла и цели. Хотя за пять лет мог столько всего сделать. И ведь Катрина не раз мне об этом говорила. А я - дурак! Вцепился в прошлое к которому не было возврата.
– Вадим, но это же...
– Бери.
– Не могу.
– Бери! Тебе нужны были крылья? Вот они! Серебро высшей пробы. Самое оно для маленького лебедя.
– Но они же твои.
– Только мне они не нужны, - сказал мужчина, вкладывая орден в руку Дианы, - Я решил на земле жить. А на небо лишь изредка любоваться. Если время на это найду. Как все немного успокоится, позвоню Катрине. Она с удовольствием подскажет, с какого бока мне подойти к Миссиям Милосердия.
– Почему именно она? И что такое Миссии?