Серое братство

Егерь кивнул. Сход предназначался не для всего Братства, а лишь для тех, кто готовил комбинацию. Имя Философа возникло здесь не случайно. Десять человек, которые сидели в полутемной комнате, изолированной от внешней лестницы харчевни, понимали, чем грозит провал операции. Могущество могуществом — но герцог Линд умеет быть мстительным.

— Эти потери должны быть не напрасными, — сурово заметил говоривший. — Егерь, я хочу узнать поподробнее о случившемся провале.

Егерь встал, вскинул левую руку к сердцу и сказал:

— Я буду говорить за Поэта, Глаз, а потом — за себя.

И он обстоятельно, не упуская мелочей, выложил перед суровыми мужами, каждый из которых имел за спиной не один десяток лет и сражений, отмеченные ранами и седыми волосами, всю историю от начала до конца, о тех событиях, которые предшествовали Сходу, о прорыве через Ворота, о хессах, о спасении Поэта и Болта. Глаз непроницаемо молчал, и по его виду нельзя было догадаться, о чем он думает. Лишь изуродованная губа изредка подергивалась от внутреннего волнения.

— Это со слов Поэта, уважаемый Сход, — закончил Егерь.

— Что ты думаешь сам об этом, и какие твои дальнейшие действия?

— Я сам разрабатывал операцию, и считаю, что мы могли прорваться в Алам. Все было рассчитано, даже стычки с хессами. Но я не предполагал, что их в тот момент будет несколько сотен. Видимо, они жировали на своих стоянках неподалеку от Драконьих Зубов. Случай… Я посылал людей в те города и деревни, что находятся рядом с грядой. Они встречались с охотниками, с пастухами, и выяснили, что после прорыва Философа и Шипа хессы трое суток рыскали по округе. Охотники с Континента опасались лазить по горам, чтобы не нарваться на взбешенных зверей. Но уже через три дня их поиски удалились к северу, к побережью. Сейчас все тихо, но наблюдается другая странность.

Егерь замолчал. Слушавшие его воины переглянулись. Один из них по имени Кряж густым голосом прервал тишину:

— Не торопись. Важна любая мелочь, не упусти ее. Философ — наш тайный ход, о котором не знает никто, кроме нас. Это делается не для Линда и его прихвостней. Мне важно знать — жив мальчишка или нет.

— Я излишне смел, господа, но уверен в одном: он жив, и находится в Аламе.

Негромкий говор всколыхнул полумрак комнаты. Каждый хотел задать вопрос, но Глаз резко оборвал страждущих, поднимая руку. Он требовал тишины.

— Есть основания так думать?

— Да, тайные агенты Алама уже рыскают вдоль Крабового залива, а недавно изловчились разбить степную орду. Причем это было сделано без каких-либо предпосылок кочевников к походу. Странно.

— Что в этом странного?

— Я выяснил, что у Ваграма со Степью перемирие, — ответил Егерь, — а такая акция просто так не замышляется. Что-то или кого-то искали. В общем, я думаю, это связано с Философом. Степь забурлила.

— А что может предпринять Философ?

— Он умышленно будет наводить тень на плетень. Ваграмцы умны, и потому проверяют чужаков очень тщательно. Я сочувствую парню. Ему придется говорить полуправду, не раскрывая истину. Самое лучшее будет, если он поссорит Союз Трех со степняками, втягивая их в войну.

— А если Союз откажется?

— Тогда Ваграм окажется лицом к лицу с кочевниками. А их может набраться до трехсот тысяч всадников. Это страшная сила. Союз на грани развала — это точные сведения.

— Что нам и надо, — удовлетворенно кивнул Сизарь, вертя в руках кинжал с широким лезвием.

— Не играй! — строго осадил его Глаз, потом повернулся к Егерю. — А как ты думаешь, сынок: сможет твой человечек сотворить подобное?

— Он молод, но умен. Я в нем уверен, — твердо заявил Егерь. — Да и к тому же я приготовил парочку сюрпризов.

Матерые воины заинтересованно зашевелились, вглядываясь в довольного Егеря. А тот не торопился говорить, чем вызвал нетерпеливый ропот.

— Первый ход — Страж.

— А? — раскрыл рот Сизарь в наступившей тишине. — Я что-то услышал про Тайного?

— Не нужно меня перебивать, братья, — наклонил упрямо голову Егерь. — Привлечение Тайного к важному делу — это не запрещено, ведь так?

— Говори, сынок, — одобрительно улыбнулся Глаз. — Что до того, если Тайный включился в игру? На кону стоит честь одного рода и нашего Братства. Говори…

— Страж находится в Камбере. Где именно — я не знаю. Жду вестей. Но пока готовится этот ход, я поговорил еще с одним человеком. Это имя я буду держать в секрете до тех пор, пока сохраняется опасность для жизни Философа.

Егерь закончил и сел на скамью, готовый отвечать на возникшие вопросы. Он не боялся их, уверенный в том, что очень тщательно провел подготовку к операции.

****

Когда открылась дверь, я уже был готов. Или мне так казалось? Я старался выглядеть спокойным, но сердце все равно прыгнуло и гулко заколотилось в груди. Почему на закате? Или в Ваграме так принято казнить?

Мой знакомый стражник, который постоянно ворчал о доброте королевы, вошел в помещение и сурово посмотрел на меня. Своей широкой спиной он загораживал проем, но я чувствовал, что там кто-то находится.

— Королева Ваграма, — объявил он. — Падай на колени, проклятый!

Вот так он постоянно обзывал меня, не удосужившись даже выяснить что я за человек. Впрочем, в обиде за это я не был. Я встал на одно колено и держал голову низко, пока не услышал, как закрывается дверь. В наступившей тишине Лация негромко сказала:

— Встань, здесь очень холодный пол. В прошлый раз у меня сильно замерзли ноги.

Я поднялся и почтительно отошел в сторону, давая королеве путь к ее любимому месту. Багрово-красное солнце медленно опускалось в море, подкрашивая его золотистыми мазками, а на его фоне многочисленные корабли, стоящие на рейде, казались игрушечными, вырезанными из черной ткани. Лация повернулась ко мне. Я с сочувствием заметил, что под глазами у нее появились тени, словно она совершенно не спала по ночам.

— Какой приговор? — безразличным голосом спросил я. — Я ждал вас два дня назад.

— Я сумела уговорить Совет провести дополнительное дознание. Они уже два дня роются в бумагах, допрашивают каких-то людей, не причастных к твоему делу. Но, боюсь, что сделала еще хуже. Представляю, что творится в твоей душе.

— По мне заметно?

— Нисколько.

— Энни королева, я всегда думал, что по отношению к заключенному, идущему на эшафот, делаются послабления, выполняются все его прихоти. Здесь же я столкнулся с иной ситуацией. Назначают время казни, а потом отменяют, чтобы сказать, что надо подождать еще некоторое время. Это ведь бесчеловечно даже по отношению к шпионам, каковым меня считает весь пресловутый Совет.