Серый мир

— Да, кто о вас, каторжанских мордах, думать будет? Зато это самый дешевый и быстрый способ доставить вас на перевал. А насчет того, зачем так много крови берут, наши аналитики предполагают, что лишняя кровь им нужна для проведения ритуала подчинения, иначе и не объяснишь отсутствие дезертиров и перебежчиков.

— Подожди, что-то я не понял, если дороги в горах еще закрыты, то как сюда прибудут покупатели с рудника?

— Легко! Прыгнут сюда телепортом, их обычно немного, человек двадцать, и груза у них с собой тоже немного, пару ящиков. У них же там драгоценные металлы, им много места не надо. — Контрразведчик посмотрел на часы. — Надо спешить, времени мало. Через два часа наш человек в тюрьме сменится.

Александр Петрович прошел в глубь склада, уверенно петляя между ящиками, он явно хорошо здесь ориентировался, было видно, что бывает здесь часто. Я молча плелся за ним, на душе было муторно и зябко. Одно дело — лезть под пули, рисковать своей жизнью, быть, как говорится, на острие атаки, и совсем другое дело — участвовать в закулисных интригах и непонятных игрищах. Я солдат, я привык, что в этом мире все должно быть просто, просто, как устройство лома. Знаете, почему лом практически невозможно сломать? А потому что он состоит всего из одной детали — металлического прута. Чем проще устройство, тем оно надежнее. В этом мире я уже седьмой год, и все это время для меня все понятно — здесь свои, там чужие. А сейчас мне предстоит надеть на себя чужую личину и изображать из себя другого человека. Я просто не готов к этому, меня этому не учили, здесь должна быть особая психоэмоциональная подготовка.

Когда Горная Княжна вызвала меня к себе и предложила выполнить особое задание, я даже не сомневался. Во-первых, предложения Горной Княжны всегда расценивались как приказы, а во-вторых, после того как во время взрыва на стадионе погибли четверо из шести моих подчиненных, а двое выбыли из строя навсегда из-за очень серьезных ранений, мне хотелось что-то сделать, куда-то бежать, в кого-то стрелять. Я очень хотел найти тех, кто стоял за взрывом, тех, кто убил моих ребят. Готов ли я пойти до конца? А если ничего не получится, если мне не удастся даже добраться до хребта Драконьих гор? Слишком длинный путь мне предстоит, слишком много препятствий необходимо преодолеть. А с другой стороны, что мне терять? Жизнь? Так я и раньше не очень мирным делом занимался, привык, что старуха с косой всегда за моей спиной стоит.

— Чего задумался? Боишься? — неожиданно громко раздался рядом голос контрразведчика.

Я так сильно занялся самокопанием, что не заметил, как мы вышли на улицу. Ночь была тихой и звездной.

— А где сторож? — удивился я. Мне казалось, что такой огромный склад должен хорошо охраняться.

— Спит, наверное, в своей каморке. Это же сторож, — равнодушно пожал плечами контрразведчик.

— Они — представители древнейшей профессии… Они спят за деньги… Они — сторожа, — понимающе произнес я.

На улице стоял уазик, выкрашенный в серый цвет, с какой-то непонятной эмблемой на борту, на эмблеме был изображен щит, на котором скрестили саблю и алебарду. Александр Петрович сел в машину, я залез следом. Уазик пропетлял немного по городу и остановился у высокого глухого забора, верх которого был обильно опутан колючей проволокой. А вот и местная каталажка. Возле забора нас уже ждали — высокий, одетый в камуфляж казак с АКМ на плече, он проводил нас внутрь. Мы зашли в двухэтажное кирпичное здание с заднего хода, сразу почувствовалось, что мы попали в казенное помещение: этот специфический запах ни с чем не спутаешь. Контрразведчик остался возле входной двери, я пошел дальше один, следом за казаком в камуфляже. Пройдя по темным коридорам, мы вышли из здания, прошли через двор и подошли к отдельно стоящему невысокому зданию, по всему фасаду там располагались металлические двери с небольшими окошками на уровне головы. Мой проводник открыл дверь.

— У тебя есть две минуты, — нервно озираясь по сторонам, произнес провожатый.

Я вошел в низкую дверь. Темная сырая комнатка размером два на три метра. На полу лежало какое-то тряпье, в углу, свернувшись калачиком, спал человек.

— Рота, подъем! — зычно крикнул я.

Спящий подорвался с пола так, как будто его подкинули на батуте.

— Что?! Кто?!

— Ну, здравствуй, человек-проблема! Танцуй, я пришел тебя заменить! Быстро раздевайся, будем меняться одеждой, — улыбаясь в тридцать два зуба, произнес я.

— Что-о-о? Ты кто такой? — Василий нахмурился и сжал кулаки.

— Понятно, твой мозг вычислил нехитрую логическую цепочку: ночь, тюрьма и мое предложение раздеваться. Так? Не бойся, малыш, ты не в моем вкусе! — все так же улыбаясь, произнес я. — Повторяю для особо ушибленных мозгом работников молота и наковальни: я пришел тебя заменить в тюрьме. Мы сейчас меняемся одеждой, я остаюсь в твоей камере, а ты в моей одежде выходишь на волю и через час уже пьешь чай рядом с мамкой. Понял?

— Почему я должен тебе верить? А вдруг это подстава? — шепотом спросил Василий, видно было, что он очень хочет верить, что это правда, но очень боится поверить в это.

— Господи, ну за что ты меня наказываешь общением с такими тупыми людьми. — Я притворно вздохнул и поднял взгляд к потолку. — Следи за моими губами, второй раз повторять не буду. Если ты меня не будешь слушать, то я достану тот молот, который твой отец закопал под кузницей, когда уходил на войну. Понял?

— А? Как? Откуда? — потрясенный услышанным, Василий начал заикаться.

— Давай раздевайся, не тупи! Времени мало! — прошипел я на него, снимая свою одежду.

Я быстро скинул с себя куртку и свитер. Василий снял с себя всю верхнюю одежду и остался в одних трусах, видя, что я перестал снимать одежду, он вопросительно посмотрел на меня.

— Сиди спокойно, щас я тебя брить буду. Налысо! — спокойно произнес я. У Василия глаза удивленно расширились. — Не спорь, так надо, борода и чуб обратно отрастут. Наверное!

Подняв с пола миску, в которой плескалась вода, я вылил часть на голову, а часть на лицо Василию, потом достал из кармана заранее приготовленный одноразовый пакетик шампуня и пластиковый бритвенный станок. Быстро намылив голову и бороду шампунем, я точными и не слишком бережными движениями сбрил чуб и бороду. Остатками воды смыл пену с головы казака, порезал я его, конечно, нещадно. А что делать, чай, не в парикмахерской!

— С вас три рубля за стрижку, — сказал я, снимая с себя оставшуюся одежду.

Василий надел мои вещи, а я — его тряпье, обувью тоже поменялись, его ботинки были мне велики, хотя, может, так мне только показалось, из-за того что шнурков не было.

Без бороды и чуба на меня смотрел совершенно другой человек, лицо худощавое, нос заострен, какого цвета глаза, не разобрать. На меня он, конечно, похож был мало, но расчет делается на то, что особо придираться никто не будет.

— Зачем тебе это надо? — спросил Василий, когда застегнул последнею пуговицу на бывшей когда-то моей куртке.