Съешь меня
Шрифт:
— А-а, ты уже на ногах, — обрадовался Шарль, увидев меня.
Я не понимала, откуда тут взялся мой брат. Он что, поменял квартиру? Мне стыдно, что у него так мало книг. Стыдно за нейлоновые чехлы. Наверное, ковры и зеркала в золоченых рамах, облаченные в нейлоновые саваны, ужасно дорогие.
— Я приехал сразу, как только смог, — говорил Шарль с виноватым видом. — Ну как ты?
Я молчала. Он подошел поближе, отвел прядь волос с моего лица. Улыбнулся.
— Ты молодец, справилась, — поздравил он меня. — Не женщина, а боевой слон!
Я ощупала голову. Обнаружила на лбу огромную
— Ужасно выгляжу, да?
— Ужасно.
Не сводя с меня глаз, Шарль расхохотался.
— Я что, такая смешная?
— Меня разыскал твой гарем, — объяснил он. — Они меня вызвали.
— Какой еще гарем?
— Забыл, как их зовут. В общем, твои помощники из ресторана. Они мне позвонили на работу.
— У меня нет никаких помощников, — возмутилась я.
— Нет так нет. Тебе лучше прилечь.
— Как ты со мной разговариваешь?
— Как с напроказившей девчонкой. Я отведу тебя к врачу, сделаем энцефалограмму, как только ты немного придешь в себя. Скажи-ка, сколько у меня пальцев? — спросил брат, спрятав руки за спину.
— Столько же, сколько у меня, и не надо мне никакой энцефалограммы. Я чувствую себя превосходно. Просто мне нужно было немного отдохнуть. Теперь я отдохнула и снова примусь за работу.
Я вернулась в спальню за плащом.
— Ну и просторы тут у тебя! — крикнула я Шарлю с другого конца коридора. — А вообще сплошное уродство!
— Это не у меня, — отозвался Шарль. — А что уродство, согласен.
Оказалось, мы у Бена. Вернее, в квартире его покойных родителей. Шарль открыл ставни в гостиной и показал мне — напротив, на другой стороне улицы, мой ресторан без вывески, с голой витриной. «Так и есть, Бен — мальчик с этой улицы», — подумала я. И тут же вспомнила, как Бен остался у меня ночевать, сославшись на поздний час, мол, метро закрыто. Его ложь была мне дороже любой правды. Я прищурилась, пытаясь разглядеть сквозь стекло, много или мало народу в зале. Движения никакого. Перерыв. Все отобедали. С третьего этажа я рассматривала нашу улицу, широкую и короткую, освещенную косыми лучами зимнего солнца. Мрачные неопрятные дома, с бородками тощей травки, полуопущенные железные шторы, похожие на усталые веки, широкие ворота, ведущие во дворы-закоулки, зажатые в тиски соседних домов, чьи окна отражают солнце. Чуть дальше, на правой стороне, я заметила у тротуара, возле магазина Венсана, грузовичок, небесно-голубой, напоминающий небо нашего детства, чистое, яркое.
— Черт! — выругалась я. — Черт! Черт! Черт! Черт!
Шарль посмотрел на меня с недоумением. И с невольной улыбкой. Конечно, из-за шишки на лбу. Шишка его смешила.
— Видишь тот грузовичок? — спросила я.
Он кивнул.
— Ну так вот… Для меня он важнее всего на свете.
Я сообразила, что подобное признание едва ли успокоило брата относительно моей вменяемости. Но объяснить по-другому не могла. Встала на свет, убрала волосы со лба и потребовала, чтобы он мне сказал откровенно, как я выгляжу. Шарль хохотал.
— Неужели так плохо? — ужаснулась я.
— Посмотрись в зеркало, — посоветовал брат. — Говорю тебе, потрясающе. Честное слово. Клянусь. Цвета необыкновенные — зеленый, лиловый, даже желтый есть.
Не нужно
мне никакого зеркала. Поспешно начесала волосы на лоб.— А так?
— Так? — брат ответил не сразу. — Так ты похожа на собачонку.
«И прекрасно, — подумала я. — Предстану перед Али Шлиманом окончательно превратившейся в собаку».
— Ты уверена, что тебе лучше? — заботливо спросил Шарль.
«У него грустные глаза, — заметила я. — Почему мы так редко видимся? Я совсем не забочусь о младшем брате. Ко всем прочим моим наименованиям не хватало звания скверной сестры. Куда это годится? Росли не разлей вода, а выросли — и разошлись, как в море корабли. Кто бы мог предположить? Детьми мы держались друг за друга. Я возвращалась из школы, он был дома. Собирал лего, играл в машинки. Я его колотила. Он кусался. Сидя рядышком, мы смотрели телевизор. Он рылся в моих вещах. Я заражала его гриппом. Он донашивал мои джинсы и свитера. Мы выгораживали друг друга, спасая от родительского гнева. А иногда, наоборот, друг на друга ябедничали. Бывало, ссорились. Я издевалась над его безграмотностью. Мы вместе откладывали деньги и покупали кошелек на мамин день рождения, галстук — на папин. Мы жили бок о бок, плыли в одной лодке. Откуда я знала, что все изменится? Как я могла уплыть так далеко?
— Я был в стороне, — сказал Шарль.
— Что? Ты о чем?
— Все эти годы, — продолжал он, — не помогал тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Твои глупости и свои.
Мне стало смешно.
— А-а, — кивнула я с важным видом, — мои глупости, как же!
Мне хотелось спросить его о сыне. Вопрос готов был сорваться с губ. Я знала, что они видятся. Встречают Новый год, празднуют дни рождения, хоронят родственников. Как там сын? Всего-навсего. Ничего больше. Вот бы узнать, где теперь Гуго. Вот бы его увидеть. Мне так его не хватало.
— Который из них твой любовник? — спросил вдруг Шарль.
Я не поняла вопроса.
— Молодой или тот, с комплексами?
— Не твое дело.
— Да ладно тебе! Скажи!
Шарль открыл дверь ключом и теперь, когда мы вышли на площадку, запер ее.
— Он сам дал тебе свой ключ?
— Да, и был очень мил. Как его зовут?
— Бен.
— Бен, — повторил Шарль. — Милый мальчик. Объяснил, что нашел номер телефона в твоей записной книжке.
Уверена, Бен не сразу решился в нее залезть, но потом подумал, что все же лучше предупредить кого-нибудь из родных. Наверняка считал себя виноватым, думал, что, быть может, стоит отправить меня в больницу, но не мог уйти из ресторана, боялся, что я страшно рассержусь.
— Второй, с комплексами, — продолжал Шарль, — пришел ему помогать.
— Какие комплексы? — возразила я. — У него же цветочный магазин.
— Ну и что? Одно другому не мешает.
— Нет, мешает.
Мы распрощались у подъезда.
— Иди работай, — сказала я брату.
— Ты тоже работай, — ответил он мне.
И слегка пригладил мои собачьи лохмы. Я в ответ сказала: «Тяф! Тяф!»
— Слушай! — окликнула я его, когда он двинулся по улице. — Ты не сказал, как тебе «У меня»? Понравилось?
Я махнула рукой в сторону ресторана.
— «У тебя» и есть, — ответил брат. — Только помещение маловато.