Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Шрифт:
— Ангелы небесные! — снова не смогла удержаться от возгласа донья Роса. — И подумать только, что они, видно, были некрещеными! Во всяком случае, души их…
— Не скажешь ли ты еще, что эти африканские тюки имеют душу, не назовешь ли ты их ангелами? Ты богохульствуешь, Роса! — резко прервал ее муж. — Вот так и рождается порой человеческое заблуждение… Когда мир убедится в том, что негры — скоты, а не люди, исчезнет одна из причин, на которую ссылаются англичане, преследуя работорговлю. Ведь точно так же обстоит дело и с табаком в Испании: торговать им запрещается, а те, что живут этим промыслом, всякий раз, как их преследуют карабинеры, бросают груз, чтобы спасти собственную шкуру и коня. Не думаешь ли ты, что и табак имеет душу? Пойми, что между тюком и негром нет никакой разницы, по крайней мере с точки зрения чувств.
Разумеется,
Глава 7
Именно поэтому следовало бы магистратам облагать налогами тех, кто в силу своей алчности ввел работорговлю не только в Европе, но и в Вест-Индии, наживая на этом огромные барыши; таким образом, многие живут только тем, что отправляются за невольниками в их родные края, увозят их обманом или силою, подобно охотникам за кроликами или куропатками, и переправляют живой товар из порта в порт, как голландское полотно или другие ткани.
По окончании завтрака дон Кандидо все еще прохаживался по конторе, когда туда вошел дворецкий дон Мелитон Ревентос. Он раскраснелся от дневной жары и от беготни по делам с раннего утра, и на лице его читалось необычайное самодовольство. Заметив это, хозяин остановился, вынул изо рта сигару, прислонился спиной к бюро и, приняв удобное положение, приготовился выслушать рассказ о расторопности, проявленной дворецким у старьевщиков и в порту. Даже донья Роса, заинтересованная всем случившимся, пожалуй, только немногим меньше своего мужи, сгорая от любопытства, поспешила в контору. Вот какая сцена разыгралась между этими тремя лицами.
Дон Мелитон был вовсе не расположен сразу же рассеять тревогу своих господ. Напротив того, он полагал, что справился с чем-то невероятно трудным, что совершил просто-напросто подвиг, и, как человек недалекий, он преисполнился важности не по заслугам. Пройдясь взад и вперед по конторе, собрав бумаги, поправив гусиные перья в чернильнице, открыв и закрыв несколько раз ящики бюро, он повернулся наконец к дону Кандидо и его супруге, следившим с немалым раздражением за всеми его действиями, и произнес:
— Ну и жара сегодня!
Ни один из супругов не проронил ни слова, а он, весьма довольный собой, продолжал:
— Как подумаешь, в Хихоне как раз об эту пору только-только начинает дуть прохладный ветерок, так что… Приходится кутаться, чтобы не простудиться… А наш остров просто создан для негров. Ведь мог же сеньор дон Христофор открыть его в другой части света, где нет такой жары! К слову сказать, приедет сюда вот этакий здоровяк из Кастилии или из Сантандера — щеки у него будто спелые вишни, прямо пышет здоровьем, силен как бык; а пройдет меньше чем полгода, и он становится похожим на скелет: коли он и выживет после лихорадки, то так уж и не поправится до конца жизни. Ну и местечко, доложу я вам! Ну и земелька!
Тут Ревентос встретился взглядом с доном Кандидо и доньей Росой, смотревшими на него в упор; и, словно изменив свое первоначальное решение, добавил уже совсем иным тоном:
— Сдается мне, сеньор, стало быть, сдается мне, что все вышло по вашему желанию.
— Наконец-то! — со вздохом глубокого облегчения воскликнул дон Кандидо.
— Пошел это я туда, — продолжал дон Мелитон, не столько в ответ на восклицание Гамбоа, сколько на то, что за ним скрывалось. — Пошел я туда, значит, но вы ж меня знаете, я — то ведь не лыком шит.
— Можете этого не повторять, — раздраженно отозвался дон Кандидо.
— Ближе к делу, Ревентос, — вмешалась донья Роса, чувствуя, что вот-вот могут начаться бесконечные пререкания.
— К делу, — повторил дворецкий, окончательно беря себя в руки. — Как я уже говорил, все вышло лучше, чем мы ожидали. Отправился это я, да что там — полетел как стрела к галерее Росарио и неожиданно нагрянул прямо к дону Хосе, хотя и стекольщик у входа и двое других,
что стояли за прилавком внутри, решив, по-видимому, что я собираюсь откупить у них всю лавку целиком, принялись дергать меня один за руку, другой за куртку… Вы же знаете, что все это зубоскалы и мошенники, каких мало…— Знаю только одно, — возразил раздраженный дон Кандидо, — что вы канитель разводите.
— Так вот, говорю я, — продолжал дон Мелитон, будто и не слышал своего хозяина, — трудненько мне пришлось, пока я не отделался от этих мазуриков. «Где дон Хосе? — спрашиваю я дона Либерато. — Мне нужен дон Хосе. У меня к нему очень срочное поручение». — «Тс!.. — отвечает мне тот. — Сейчас он очень занят и говорить с вами не может. Идите сюда!» Тут он повел меня за руку к воротам патио и добавил: «Полюбуйтесь-ка на него!» И верно, смотрю это я — Хосе, такой расфранченный, прислонился к стенке и ведет на пальцах, полунамеками увлекательный разговор с какой-то женщиной, фигура которой чуть виднеется за ставнями балкона на первом этаже. Заметил я только, что глаза у нее будто два горящих уголька, а кончики пальцев розовые, и она то и дело продевает их сквозь зеленую решетку. «Что это значит?» — спросил я дона Либерато. «Да разве вы не понимаете? — ответил он. — Это наш дон Хосе пользуется тем, что его земляк и приятель уехал в деревню, и обольщает его прекрасную даму».
Супруги Гамбоа обменялись понимающими и изумленными взглядами, после чего дон Кандидо сказал:
— Послушайте, дон Мелитон, горе вы мое, что нам в конце концов за дело до всей этой клеветы?
— Клеветы? — повторил серьезно дворецкий. — Видит бог, ничего подобного! Вот сейчас вы увидите, что я проделал. Нельзя не признать, что Хосе — молодец, каких и среди астурийцев не много. А уж краснобай такой, что… Да и кто не знает, что еще в ту пору, когда мы при конституции жили, его сравнивали с бесподобным Аргуэльесом [53] и однажды устроили ему даже торжественную встречу в этой самой галерее на Старой площади. И, с позволения сеньоры доньи Росы, надо сказать, женщины на это очень падки. А такой молодой и красивой, как Габриэла… конечно же, искушение: мужа нет, за ней увиваются, ну, да и черт не дремлет…
53
Аргуэльяс Агустин(1775–1844) — испанский политик и дипломат.
— Дон Мелитон! — снова вспылил Гамбоа. — О ком это вы нам рассказываете?
— Вот тебе и на! А я — то думал, что вы внимательно слушаете. Говорю я о доне Хосе, моем земляке, и о Габриэле Аропас. Она, должно быть, не здесь родилась: уж больно она бела и румяна. — Донья Роса, которая была креолкой и не стыдилась этого, только улыбнулась бестактности своего дворецкого, и тот продолжал: — Итак, сеньор дон Хосе не обратил на меня внимания и, скорчив недовольную мину, сказал дону Либерато: «Отпустите этого молодца, и пусть мне никто не надоедает». Мы тотчас же начали рыться по полкам и в ящиках и с большим трудом сумели набрать три тюка, в каждом по пятидесяти смен белья. Этого было мало, тогда я сбегал на рынок к Маньеро, где было только тридцать смен. А вы знаете, об эту пору начинают, как тут говорят, приводить в порядок сахарные заводы. Те, что запасаются всем необходимым сухим путем, приступают к этому на два месяца раньше. Перевозка на телегах откуда-нибудь издалека тянется порою неделями, вот почему готовой одежды для рабов и не хватает. Так вот, я уже сказал, от Маньеро я прошел к старьевщику-бискайцу… как его бишь — Мартиарту, где Альдама [54] в свое время мальчиком на побегушках был. Тут достал я еще шестьдесят смен. Я решил, что этого достаточно, да и времени терять не стоило: я позвал возчика, погрузил все тюки, а по пути к Кавалерийскому молу сделал из них пять пачек, связал веревками и — ходу!.. Но не тут-то было: проезжаем это мы мимо сторожевого поста, выходит оттуда человек и берет нашего мула под уздцы. «Что вам нужно? Что вы делаете?» — закричал я, разозленный.
54
Альдама Игнасио— мексиканский политический деятель; расстрелян в 1811 году.