Сети Госпожи ужаса

— Да, величайший, нашли… Прямо в крокодильей пасти головой лежал… Нет, он не почитал бога Себека… Не кормил… Не замечен… Не знаю я, что он там делал… Убил ножом в глаз… Не могу знать, величайший… Вот прямо так и убил… Рука на рукояти… Сами удивляемся…

Рапану выскользнул из шатра и выдохнул с немалым облегчением. Он может отправляться назад. У него теперь появится такой папирус, что таможня в Пер-Амоне будет кланяться ему за стадий и угощать свежим хлебом. Милость самого чати — это мечта для каждого купца. А общие дела с чати, которые господин называл странным словом «откат» — мечта несбыточная, почти невозможная. Рапану, который, получив указания господина, сомневался поначалу, теперь торжествовал. Откат! Это просто новое слово в торговле. Не драгоценные подарки, которые вымогают чиновники без оглядки на прибыль купца, а честный и справедливый раздел этой самой прибыли. Какая, однако, хорошая штука! Господину и впрямь сам бог шлет видения. Иначе как бы он такое придумал.

1 Хопеш относится к классу топоров, но поскольку на топор он похож еще меньше, чем на меч, автор все же называет его мечом. Во избежание путаницы.

2 Челюсти крокодила развивают огромное усилие при укусе. А вот мышцы-антагонисты у него очень слабы. Обычный человек без проблем одной рукой удержит пасть крокодила в закрытом состоянии. Если ему позволят это сделать, конечно.

3 Рецепт фуа-гра пришел во Францию из Рима, а туда — из Египта.

Глава 23

Год 2 от основания храма. Месяц девятый, Дивонисион, богу виноделия посвященный. Угарит.

Залетные шайки бандитов тревожили мой берег все сильней и сильней. Сотня воинов, оставленная в Угарите, едва держала город и верфь, но дело становилось все более скверным. Еды мало, свободной земли еще меньше, а земли плодородной, у реки, нет вообще. Каждый клочок ее занят, распахан и охраняется царьками, которые возникают откуда-то, как пузыри после дождя. Даже тот ручей, на котором стоит Угарит, считается весьма серьезной водной артерией и служит источником перманентной зависти соседей. А зависть в наше время конвертируется только в войну или в страх войны, и никак иначе. Тут меня перестали бояться, а потому народец начал наглеть.

— Вот эту котловину расчистить, — показал я здешнему градоначальнику фронт работы. — Кусты убрать, деревья вырубить. Весной мастера с Кипра приедут, сложат дамбы.

— Это что же, господин, — осторожно спросил Аддуну, который изрядно потешил меня, начав лобызать свиток с печатью и прикладывать его то к сердцу, то ко лбу. Он задумался, а потом повторил. — Это что же, господин, у нас каналы будут, как в Вавилонии?

— Попробуем, — ответил я. — Но скорее всего, не выйдет. Воды мало совсем. Сделаем водохранилище для начала.

— Хранилище воды? — выпучил глаза бывший писец. — О-о-о!

— Не только, — отмахнулся я. — Еще и лесопилку поставим. Меня не устраивает выход досок. Я желаю не меньше четырех получать из одного ствола, а не две, как сейчас. А еще весь город целиком стеной окружим, вместе с портом, не только царский дворец и храмы. Весной люди приедут. Жди.

Я так и оставил своего градоначальника в состоянии кататонического ступора. По крайней мере, когда я потерял его из виду, он все еще не изменил позы. Сволочь он изрядная, конечно, но сволочь полезная. Подворовывает умеренно, а исполнительностью поспорит с дрессированным пуделем. Он нашел всех мастеров, что разбежались по деревням, притащил в город и дал им работу. Они сейчас мой дворец ремонтируют, делают новые городские ворота с петлями и перерабатывают в изделия медь, которую им везут с Кипра. Кстати, дворец тут раза в три больше, чем в Энгоми. В свои лучшие дни он был куда роскошней. Он размером почти в гектар и занимает чуть ли не половину городского акрополя.

Здесь уже расчистили развалины, починили стены и разметили заново улицы. Оказывается, мне и стараться особенно не пришлось. Угарит, как и Энгоми, состоит из квадратных кварталов, а его улицы прямы как стрела. Отрадно. Добавим площадей, куда выведем воду из крошечного акведука, наполняемого колесом, и вуаля. Этот город вновь станет центром притяжения всего восточного Средиземноморья. И в хорошем смысле, и в плохом. В плохом… да-а… Я же ведь именно поэтому и приехал сюда, прихватив с собой тысячу легионеров. Всадники пошли на разведку. Они найдут тех, кто разорил мои деревни, а потом мы накажем виновных по всей строгости закона. Виновные заодно и узнают, что таковой закон существует. Живут как дикари, понимаешь! Никакого порядка! Я их на крестах развешу не по собственному произволу, а после суда, проведенного по всем правилам. Правда, им от этого не легче станет. Исход будет тем же самым.

Угарит — это же совсем рядом с Латакией. А там тоже была река, и немалая. Я ее хочу! Надо отодвинуть границу владений на день пути к югу. Все равно придется это делать, так чего два раза ходить. Те земли считает своими какой-то царек из приблудных разбойников. Он-то, посчитав себя непобедимым, и пошел в набег на мои земли. Угарит он взять не смог, но устроил осаду по всем правилам. Он и подумать не мог, что Аддуну выпустит голубя, и что через пару дней к городу подойдут две когорты легиона и вся моя конница.

— Господин!

Гонец прискакал из порта и тянет крошечный свиток письма, принесенного голубем. Проклятье! Надо уезжать, война пойдет без меня.

— Хрисагон! — повернулся я к трибуну, который следовал все это время рядом, напоминая тень. — Мне нужно отплыть к берегу Египта. Разберись с этим сам. Уточни у архонта Аддуну, где проходила старая граница царства. Я знаю, что здесь было сто восемьдесят деревень, но платят подати только сорок с небольшим. Возврати их.

— Да, господин, — склонил голову трибун и посмотрел на меня исподлобья. — А если я все-таки узнаю, что деревень было больше, и что они платили положенное?

— Свяжи виновного и отправь на суд, — уловил я его намек. — Кем бы он ни был.

— Городская стража? — уточнил он.

— Пока ты здесь, будут подчиняться тебе, — усмехнулся я. — Я видел этих парней. По-моему, они пьют слишком много пива. Займись ими.

— Слушаюсь, господин, — Хрисагон даже зажмурился в предвкушении. — Может быть, оставить в городе сотню из моих, а этих взять в когорту?

— Разбегутся, — задумался я.

— Они под присягой, — скулы Хрисагона окаменели. — Они Морскому богу клялись! Пусть только попробуют. Я их сам на крестах развешу, господин.

— Решено, — кивнул я. — Я пришлю тебе писца. Пусть он пересчитает уцелевшие деревни и подати с них, а ты верни те земли, что были утрачены. Наша граница на востоке проходит по реке Оронт. Дальше идти пока не стоит.

— А если я заберу больше земель, господин? — жадно посмотрел он на меня. — Я смогу, если привлеку людишек из местных. В дне пути на восток, в горах, есть большое озеро. Из него вытекает река. Та самая, что впадает в море южнее Угарита. Если я пообещаю людишкам землю на ее берегу, они не то, что воевать пойдут, они у меня Тартар пойдут штурмовать.

— Если сможешь это сделать, я создам еще один легион, а ты станешь его командиром, — ответил я, и Хрисагон склонил голову. — Но знай, чтобы прокормить одного воина, нужна сотня крестьян.

Хрисагон понимающе кивнул. Хороший он вояка, толковый и исполнительный. Но для того чтобы содержать хотя бы четыре тысячи молодых мужиков, нужно забирать не только Угарит, но и Хомс, Хаму, Идлиб, Алеппо и Дамаск. А это огромная территория, которую начинают наводнять арамеи. Стоит ли оно того? Пока не знаю. У меня есть дела поважнее, чем борьба за сирийские оазисы. Мне нужно наладить плотный контакт с Египтом. А Египет по непонятной мне причине считает Дамаск своим вассалом, хотя там давно нет его воинов. Плодороднейший оазис живет сам по себе, с великим трудом отбиваясь от людей пустыни, которые безостановочно лезут на его благодатные земли. Помнится мне, в античности только он один кормил пятьдесят тысяч человек. Но уж больно далеко. Не ко времени… И вообще, Сирия — дыра. В Египет плыть нужно. Там все бабки!