Сетра Лавоуд

— Свет, — приказал Синий Лис, и два бандита за его спиной зажгли свои фонари, осветив лицо купца.

Синий Лис изумленно уставился на выступившее из темноты лицо купца, и крикнул, — Пэл!

Йенди, одетый как Тсалмот, поклонился ему, не сходя с лошади, как и три неясно вырисовывающихся в свете фонарей всадника, находившихся позади него,

— Здраствуйте, мой сын, — мрачным тоном сказал Кааврен. — Вот мы и встретились.

Семьдесят Седьмая Глава

Как отец и сын разговаривали после долгой разлуки

— Вот мы и встретились, отец, — сказал Пиро дрогнувшим голосом. — Как вы понимаете, я не ожидал увидеть вас.

— И вы не рады мне?

— А вы ожидали, что вам здесь обрадуются?

— Я, можно сказать, надеялся.

— Что вам здесь рады, я не могу сказать. Но, по меньшей мере, вы можете спуститься с лошади — или, если хотите, поехать за мной, совсем недалеко отсюда наш лагерь и мы сможем достойно принять вас там.

— Очень хорошо. Благодарю вас за гостеприимство.

Пиро поклонился, не сходя с лошади, повернул в противоположную сторону и медленно поехал впереди, указывая дорогу.

— Если слухи верны, то, насколько я понимаю, вы больше не служите Империи, милорд.

— Слухи верны, Виконт.

— Тем лучше, значит вам не поручали арестовать меня, и мне не надо ломать голову, буду ли я сопротивляться вам или нет.

— А вы бы стали сопротивляться, Виконт?

Пиро пожал плечами. — Я очень рад, милорд, что мне не надо отвечать на этот вопрос.

Как и обещал Пиро, лагерь бандитов находился совсем близко, и через несколько минут они уже были в нем; а Лар, который, как обычно, готовил, был более чем удивлен, когда увидел тех, кто будет ужинать вместе с ними.

— Милорд Кааврен! — крикнул он. — И Ваша Светлость! И… о, мой бог! — После этого взрыва эмоций, заметив, что Мики нет, он смущенно вернулся к своей работе, на этот раз к уходу за вернувшимися лошадьми, так как он всегда заботился о том, чтобы надежно привязать каждую лошадь, обтереть и накормить ее; и только, со своей обычной аккуратностью, закончив с лошадьми, он собирался вернуться к костру, на котором готовилось то, что можно было назвать очень поздним ужином или очень ранним завтраком, потому что у Синего Лиса не было привычки различать эти понятия, а добрый Лар тщательно следовал его примеру.

Пока Текла занимался лошадями, все остальные сидели вокруг костра, за исключением Пиро и Кааврена, которые в почти полной темноте медленно шли по лесу.

Какое-то время они оба молчали, Кааврен, потому что не знал, что сказать — или, во всяком случае, как это сказать; Пиро, потому что искали его, а не он, и он не чувствовал, что должен начать. Тем не менее поток мыслей в конце концов заставил его прервать молчание, — Как вы нашли меня?

— А, вы хотите это знать? — сказал Кааврен.

— Вы должны понимать причину моего любопытства. И, кроме того, я думал, что достаточно хорошо спрятался.

— Вы должны помнить, что у нас есть Пэл, который может найти все на свете.

— А, да, верно. Вы рассказывали мне о нем немало историй.

Кааврен кивнул. — Он провел ваших друзей, Шанта и Льючин. Да, он провел и меня, но я не собираюсь лицемерить и утверждать, будто я не использовал это.

— Я понял. То есть вот как вы узнали, где меня можно найти?

— Да, но пришлось как следует посидеть над картой и понять, какое именно из Графств Мистиваль вы, скорее всего, выбрали. И, конечно, тут главную роль сыграла Тазендра, которая заметила, что из всех них именно это самое подходящее для Синего Лиса.

— Синего Лиса? Но как вам удалось догадаться, что я назвался Синим Лисом?

— Не мне, Айричу.

— Айричу?

— Он говорит на таких языках, о готорых я даже не слышал. Например на старинных языках Драконов, Лиорнов и даже, немного, на Йенди. Он может пищать как Сариоли, мяукать как кот-кентавр, и мычать или выводить трели на десяти или двадцати Восточных языках, на одном из которых ваше имя, которое использовали Шант и Льючин, переводится как Синий Лис.

— А, а, я понял.

— После чего Пэл опять сыграл свою роль, как вы сами видите.

— Да, и разрешите мне сказать, сыграл замечательно.

— Пэл, я уверен, будет рад услышать ваши слова.

— Тогда я скажу ему, если вы разрешите.

— Ничего не имею против.

— Ну, хорошо, теперь я знаю, как вы нашли меня.

— Да.

— Мне осталось только узнать, почему.

— Вы хотите спросить?

— Клянусь Лошадью! Я не только хочу, но, как мне кажется, я уже спросил!

— Да, точно. Вы знаете, что ваша мать скучает по вам.

— Я тоже скучаю по ней.

— Вы поступили очень плохо, когда уехали так далеко от нее.

— Вы поступили очень плохо, когда вы заставили меня сделать выбор между любовью к девушке и любовью к родителям.

— То есть вы любите ваших родителей?

— Вы прекрасно знаете, что люблю.

— Я надеялся на это.

— И?

— И, ну, понимаете ли, на самом деле вовсе не я заставил вас сделать выбор, это мир заставляет делать такой выбор.

— Ах, Отец, вы неправы, когда хотите спрятаться за этими словами, это пахнет низкопоклонством перед общественным мнением.

— Неужел вы осмелились использовать это слово по отношению ко мне?

— Вы сами учили меня, что бывают случаи, когда надо говорить неприятную правду. Можете ли вы отрицать, что сейчас как раз именно такой случай?

— То есть вы считаете, что, несмотря на то, что весь мир смотрит с отвращением на подобные связи, я был не прав, осуждая ее?

— Да, верно, я не отрицаю этого.

— И?

— И именно вы заставили меня понять, что я не могу любить эту женщину так, как я ее люблю, и, одновременно, сохранить вашу привязанность.

— Как, вы так считаете?

— Мне кажется, что в этом вопросе вы тверды, как адамант.

— Да, точно, я был тверд.

— Что?

Кааврен опустил голову. — Давайте поговорим об этом.

— Ча! А я думал, что мы только это и делаем!

— Тогда давайте продолжим.

— Очень хорошо, на это я согласен.

Несмотря на собственные слова, которые он только что произнес, Кааврен обнаружил, что не способен ничего сказать — или, во всяком случае, что его следующие слова надо как следует обдумать, прежде чем произнести. На самом деле он чувствовал, как если бы идет по натянутой провеолоке; ему казалось, что одно неправильно сказанное слово — и он потеряет сына, навсегда. И, тем не менее, он должен был ответить. Пиро, со своей стороны, молчал, разрешая своему отцу подумать, то ли из-за вежливости, то ли потому, что ему было нечего сказать.