Севастополь (сборник)
Шрифт:
В тот же день восемь человек подали заявления о приеме в партию.
В Севастополе еще действовал Строймехзавод, руководимый Лебедевым. Среди дымящихся развалин города, под смертоносным дождем бомб и снарядов, на виду у противника, почти под его прямой наводкой, завод терпеливо ремонтировал орудия.
И вот в самый разгар бешеного натиска фашистов орудия с батарей почему-то стали поступать на ремонт все реже и реже. Лебедев забеспокоился и решил узнать причину.
Орудия батареи Дальней, далеко не новые, давно уже нужно было по одному переправлять на Строймехзавод. Но о Дальней
Еще одно обстоятельство тянуло Лебедева на эту батарею. Ниже ее, у самой подошвы Мекензиевых гор, прикрывая батарею и одну из дорог на Севастополь, действовали доты, «пятый» и «шестой». Их тоже строил Лебедев.
В декабрьском наступлении гитлеровцы захватили эти доты, а при отходе пытались их взорвать. Но то ли торопились они, подгоняемые беспощадными штыками морской пехоты, то ли железобетон инженера хорошо «схватился», разрушения от подрыва были невелики.
Руководя восстановительными работами, Лебедев призвал на помощь всю свою выдумку, всю выучку военного инженера. Доты возродились. С «пятым», где поставили пушку, Лебедев прощался, как с родным домом. Юркий краснофлотец, веснушчатый и рыжий, видимо, угадав настроение инженера, широко улыбнулся ему:
— Колобок моя фамилия. Смешная? Да я и сам смешной. Вот ребята говорят, будто я на тот, на всамделишный колобок похож. Как в сказке-то, знаете? А ведь и верно: у Дуная из окружения ушел, под Одессой туго пришлось — а живой остался… Теперь шабаш! Суши весла! Отсюда я уж нипочем не уйду. Под Севастополем начал я флотскую службу, тут ее и закончу… Товарищ военинженер, как командиру дота «пятого» разрешите мне узнать: если все ж таки попаду я на зубок фашистскому шакалу, — как тут… в случае чего?
Помнится, Лебедев оставил Колобку столько взрывчатки, что ее вполне хватило бы на взрыв такого дота, как «пятый».
— Все трюмы загрузил! — сиял вспотевший Колобок. — Премного благодарен! На прощанье разрешите спеть вам, а? Хлопцы! — живо схватил он баян. — Хлопцы, споем товарищу военинженеру, строителю нашего славного «пятого»!
— Есть спеть! — согласно ответили моряки, такие же молодые и задорные, как и их командир.
И под величавые аккорды баяна спели они Лебедеву матросскую песенку, — под какими звездами, в каких кубриках, кем и на каких русских кораблях сложенную неизвестно.
Они расстались закадычными друзьями…
Как же теперь, в самом пекле обороны, выручает железобетон Лебедева золотоволосого Колобка и его неунывающих товарищей?
На Дальнюю Лебедев добрался только в третьем часу ночи, весь в поту, ослепленный и оглушенный, без пилотки, сбитой пулей вражеского автоматчика.
В темноте краснофлотцы возились около орудий. Доносился приглушенный говор. Лебедев вгляделся в мелькание белых пятен около орудий и горестно покачал головой: среди поредевших орудийных расчетов не оставалось ни одного не раненого бойца.
Иные, видимо, серьезно задетые, сидели тихо, накрывшись бушлатами, сутулясь, ни с кем не разговаривая, но и не отходя от орудий. На батарее шла лихорадочная приборка после недавно отбитой атаки, двадцать шестой за этот день.
Лебедева встретил командир батареи, безусый старший лейтенант Петров, с повязкой на левой руке, в зеленой гимнастерке, пожухлой от пота. На голове Петрова была щеголеватая, хотя и порыжевшая, морская фуражка. Командир блеснул на Лебедева умными глазами
и в ответ на замечание о почти полном окружении батареи закричал, полагая, что на свете оглохли все, кроме него самого:— Чего-о? Как это окружен? Я окружен? Вы с ума сошли! А боезапас на батарее я пеку, что ли? Нет, мне его доставляют. А тяжело раненых я куда деваю? Я их в госпиталь отправляю. Вот глупости, окружен! Вечно у вас в тылу все преувеличат!
"В тылу" — это Петров выпалил так, сгоряча. Он отлично знал, что никакого тыла у Севастополя нет. Но не обиделся и Лебедев, молча любуясь молодым командиром Дальней.
Да и хорош был он! По-юношески легкий, опаленный жаром боев, Петров всем своим видом доказывал, что именно тут ему хорошо и что другой судьбы он не желает.
Лебедев подтвердил факт почти полного окружения Дальней. Это Петров и сам отлично учитывал и совсем уже поучительно, даже с оттенком превосходства, стал объяснять инженеру:
— Как почему не ремонтируют орудия? Конечно, материальная часть не человек, ей отдохнуть нужно. Но, во-первых, сейчас под Севастополем такие дела, что не желает отставать и материальная часть, а во-вторых…
— Слушайте, — оборвал инженер Петрова, — я с вами как с командиром батареи говорю, а вы мне лирические стихи читаете. Скажите прямо: сколько сейчас приходится выстрелов на каждое ваше орудие?
Петров посмотрел на Лебедева в упор и выпалил астрономическую цифру. Лебедев понял: пока командир не остыл от последнего боя, разговор с ним придется оставить. Он отделался шуткой, незаметно прошел в погреба и пересчитал стреляные гильзы, сложенные в полном порядке. Цифры Петрова оказались правильными.
Покраснев от досады и смущения, — ведь вот не поверил такому чудесному человеку! — Лебедев все же прошел к орудиям проверить расход боезапаса. Но и тут со всех сторон на него как будто глядели ясные смеющиеся глаза Петрова: люди ручались, что орудия дадут еще столько же выстрелов, а если фашисты и дальше будут злить Дальнюю, то выстрелов будет и больше. А в общем столько, сколько будет нужно. Орудия оказались в образцовом порядке.
Лебедев возвратился к командиру и сказал ему:
— Ей-богу же, товарищ старший лейтенант, если бы сам Нахимов видел вашу батарею, ваши действия, ваших людей, то и он бы…
— Ну! Правда? — перебил его командир батареи и как-то засветился весь.
Они отошли в сторону, на крошечный участок земли, где сталь и огонь еще не тронули природу. Лебедев лег на спину, закинув за шею большие руки. Петров присел рядом, нервно покусывая былинку крепкими зубами.
— Вот вы сказали: Нахимов… А правда ли, когда туго приходилось Севастополю, адмирал Нахимов будто бы говорил: никуда не уйду из Севастополя, ибо место это священно для России. Соберу кучку моих матросов — будем драться до последнего. Мертвыми останемся в Севастополе, но останемся в нем навсегда… Правда?
— Правда, — почему-то шепотом ответил Лебедев. Так они лежали на раненой земле Крыма, чутко внимая, как под канонадой взволнованно дышит она, стонет, мечется, негодует.
— К дотам своим вы пока не ходите, — сказал Петров сразу изменившимся, отрывистым голосом бывалого командира. — Они дрались сегодня хорошо, я им помог боезапасом, харч послал. Выслал в «шестой» двух своих краснофлотцев, самых отчаянных. Но и они не вернулись. С тех пор доты молчат. Рекомендую вам подождать до рассвета.