Севастополь. История. Легенды. Предания
Шрифт:
Москва и Севастополь — эти два города навечно связал святой Георгий Победоносец, их связало и еще нечто, что нельзя порой передать простыми словами, но что существует незримое нам, однако реальное и вечное — некая особая связь между двумя духовными центрами России. Нет, совсем не случайно на гербе Москвы, как и на гербе России, изображен всепобеждающий Георгий!
Само провидение распорядилось так, что именно Херсонесу-Севастополю суждено было стать главным связующим звеном между вторым Римом — Константинополем и третьим Римом — Москвой. Вспомним вековечное: «…а четвертому не бывать». Именно через севастопольские бухты пришли на русскую землю первые священники и первые иконы, принесены были мощи первых православных святых и священные писания. Недаром и сегодня стоят на Москве церкви
Херсонес-Севастополь был, по существу, первым форпостом православной веры в славянских землях, но прошло время, и многое переменилось. Некогда гордый Второй Рим — Константинополь — пал под напором османов, а затем, переименованный Стамбулом, сам стал источать угрозу православному миру. И если старый Херсонес распространял православие, то новый Севастополь взвалил на свои плечи не менее трудную ношу — его защиту. Именно ему была уготована честь стать великим воином и стражем южных рубежей России.
Более двух столетий длилось непрерывное противоборство двух городов — Стамбула и Севастополя. И если за первым стоял весь мусульманский мир, то за вторым всегда стояла Москва.
Мой рассказ о пришествии Георгия Победоносца с севастопольской земли в Москву был бы неполон без такой его значимой составляющей, как сегодняшние взаимоотношения столь важной для всех нас оси Москва — Севастополь — Киев.
Об амбициях нынешнего киевского руководства говорено и писано немало. Но почему это происходит, мало кто догадывается…
Вспомним историю. Именно Киев первым начал собирать под свою длань русские земли. Именно тогда из Священного города пришла в Киев и православная вера с русским (а не украинским!) князем Владимиром. Священная земля направила город на Днепре на истинный путь. Даже герб Киева — архангел Михаил — символизирует НАЧАЛО, т. е. начало объединяющее.
Но Киев со своей исторической миссией не справился. Вместо собирания империи он начал дробить некогда единое царство, пока сам не был низведен до ранга второразрядного поселения.
Кому же перешла так и не осиленная им великая миссия? Все шансы собрать в единое целое славянские народы имела в свое время Варшава.
Славянская Польша была крепким государством, но великая миссия оказалась Варшаве не по силам. Изменив православию, поляки кинулись в объятия католицизма, оттолкнув от себя тем самым всю огромную славянскую семью. Даже герб Варшавы вызывает невольную оторопь: языческая русалка, воинственно размахивающая мечом в сторону своих славянских братьев. Причем даже не русалка (русалками именовались в древнеславянском языческом фольклоре мифические птицы), а так называемая нечисть — топлянка, которая топила купающихся в воде людей. Герб города — это прежде всего суть его исторического предназначения.
Языческо-католическая Варшава пыталась захватить родственные народы, действуя как враг с мечом в руке, призвав на помощь всю возможную нечисть. Результат известен. Варшава во все времена была нещадно бита и с востока, и с запада.
И тогда миссию великого объединения взяла на себя Москва. Именно это и символизирует Георгий Победоносец, внесенный в ее герб. Всадник, поражающий на смерть поганого змия (символ нечисти) — сам есть символ окончательной победы, единения под общим знаменем всех славянских православных земель. А потому путь Георгия Победоносца с севастопольской земли в Москву никак нельзя признать случайным.
Становятся понятны и сегодняшние действия Киева. Комплекс былого, увы, так бездарно растраченного величия, предательское разрушение великой славянской империи, зависть и ненависть к не раз спасавшей его Москве, желание вопреки всей исторической логике незаконно обладать священной севастопольской землей, искоренение православия под вывеской ватиканского униатства, отказ от православных символов и введение
герба, достойного варшавской нечисти-топлянки, герба-трезубца, означающего то ли готового терзать жертву ястреба, то ли посох одного из языческих богов, создаваемые в какой-то лихорадочной спешке памятники карателям и убийцам собственного народа — это ведь звенья одной цепи забвения голоса собственной крови, своих истоков и своего предназначения на этой земле. А потому судьба Киева — это трагическая судьба не понявших главной идеи славянского православия — идеи единства, а потому предавшим ее нет и не может быть прощения!…Сторожевой корабль «Пытливый» Черноморского флота отходил от Минной пристани Севастополя солнечным октябрьским днем. Мы шли в неблизкий Наварин, чтобы принять участие в праздновании 170-летней годовщины победы объединенной русско-англо-французской эскадры над турецко-египетским флотом, победой, ставшей главным залогом греческой независимости. Стоя на корме, я смотрел на блистающий золотом крест Владимирского собора. В безбрежии голубого неба он казался невесомо-летящим. Под его сенью лежат четверо адмиралов, чья боевая слава началась именно с порохового дыма Наваринской бухты: Лазарев и Нахимов, Корнилов и Истомин… От места их упокоения мы уходили к месту их боевого крещения…
Со стороны моря Владимирский собор всегда напоминает мне иной, куда более трагический храм православия — собор Софии Святой. Построенная много веков назад как первая по величине святыня всего православного мира, она и до сегодняшнего дня поражает всех своим великолепием.
За минувшее время мимо Софии прошло немало кораблей, посланных Севастополем в океанские просторы. Они буквально проламывались сквозь Босфор и Дарданеллы, окруженные со всех сторон турецкими разведывательными катерами и самолетами. И единственной отрадой им и наградой всегда была сиреневая громада Софийского храма, посылавшая проплывавшим мимо свой скорбный узнический привет с прибрежных стамбульских скал.
От храма Святого Владимира к храму Святой Софии… И каждый севастопольский корабль — как немое послание древнего Херсонеса древнему Константинополю. Мы ничего не забыли, мы помним истоки нашей веры, мы скорбим и надеемся.
София — последнее эхо былого Царьграда, последнее сказочное видение минувшего далека… Говорят, что и ныне, несмотря на все старания турок, на внутренних ее стенах нет-нет, да и проступят сквозь толщу красок скорбные лики православных святых. Легенда гласит, что, когда в 1798 году в Босфор вошла эскадра адмирала Ушакова, в Софийском храме внезапно обвалилась почти вся штукатурка, и на стенах появились древние христианские росписи. Так храм отозвался на прибытие своих единоверцев.
«Пытливый» медленно шел по узкому и извилистому босфорскому фарватеру. Все мы, офицеры походного штаба и корабля, сгрудившись на правом крыле мостика, с волнением ожидали появления жемчужины былой Византии.
— Вон! Вон она! — внезапно показал рукой в туманную даль городских кварталов Стамбула флагманский штурман, не один десяток раз уже ходивший этим путем.
Мы повернули головы. Минута, другая, и наконец в мареве промозглого дня нам явилась она. Зрелище Святой Софии было величественно и скорбно. Величественно, потому что храм, помнящий Константина Багрянородного и княгиню Ольгу, по-прежнему прекрасен. Скорбно, потому что он давным-давно осквернен и переименован турками в мечеть Аль-Софии. Там ныне правится мусульманская служба. Вокруг храма со всех сторон неусыпное оцепление — четыре хищных, взметнувшихся в высь минарета, сторожащие драгоценного пленника денно и нощно. Но, видимо, и этого захватчикам показалось мало. Против Софии они воздвигли свой огромный храм с шестью стражами-минаретами. Крепки засовы неволи. Медленно течет река времени. Но, проходя мимо Софии на боевом черноморском корабле, мне невольно подумалось, что сейчас древняя непокоренная святыня тревожно дремлет, видя во снах дни своей далекой и прекрасной юности.