Север и Юг

Мистер Торнтон уже был далеко. Хиггинс вздохнул. По крайней мере, не зря. Перехватить его на улице - это единственный шанс увидеть «хозяина». Если бы Хиггинс позвонил в звонок сторожки или даже поднялся в дом и спросил мистера Торнтона, его могли бы попросту направить к надсмотрщику. Поэтому он по-прежнему стоял у ворот, не удостаивая никого ответом и лишь коротко кивая нескольким рабочим, которые узнали его и заговорили с ним, когда толпа хлынула с фабричного двора во время обеденного перерыва, и бросая сердитый взгляд на ирландских «штрейкбрехеров». Наконец вернулся мистер Торнтон.

–  Как! Вы все еще здесь?!

–  Да, сэр. Мне нужно поговорить с вами.

–  Тогда пойдемте. Постойте, мы пройдем через двор. Рабочие еще не вернулись, поэтому мы сможем спокойно поговорить. Эти умельцы, как я понял, еще на обеде, - сказал он, закрывая дверь сторожки.

Он остановился поговорить с надсмотрщиком. Последний тихо заметил:

–  Я полагаю, вы знаете, сэр, что этот человек - Хиггинс, один из лидеров Союза рабочих. Он произнес ту речь в Херстфилде.

–  Нет, я не знал, - ответил мистер Торнтон, быстро оглянувшись на своего спутника.

Он знал Хиггинса только по имени, но слышал, что он большой смутьян.

–  Пройдемте, - сказал он, его тон стал грубее, чем раньше. «Такие люди, как он, - подумал Торнтон, - мешают торговле и вредят тому городу, где живут. Они просто демагоги, любители власти любой ценой».

–  Ну, сэр! Что вы хотите от меня? - спросил мистер Торнтон, повернувшись к Хиггинсу, как только они оказались в конторе фабрики.

–  Меня зовут Хиггинс…

–  Я знаю это, - прервал его мистер Торнтон. - Что вы хотите, мистер Хиггинс? Вот вопрос.

–  Я хочу работать.

–  Работать! Значит, ты - славный парень, и пришел ко мне просить работу? И ты не страдаешь от избытка наглости, это очевидно.

–  У меня есть враги и клеветники. Но я никогда не слышал, чтобы кто-либо из них называл меня чересчур скромным, - ответил Хиггинс. Его больше разозлил тон мистера Торнтона, чем его слова.

Мистер Торнтон увидел на столе письмо, адресованное ему. Он взял его и прочел. Закончив читать, он взглянул на Хиггинса и спросил:

–  Чего ты ждешь?

–  Ответа на вопрос, который я задал.

–  Я уже ответил. Не трать мое время.

–  Вы намекнули, сэр, на мою наглость; но меня учили, что следует отвечать или «да» или «нет», когда меня вежливо спрашивают. Я был бы вам благодарен, если бы вы дали мне работу. Хэмпер скажет, что я хорошо работаю.

–  Я бы не советовал ссылаться на Хэмпера, приятель. Я уже слышал больше, чем тебе бы хотелось.

–  И все же я бы рискнул. Самое худшее, что скажут, что я сделал то, что считал лучшим, даже во вред себе.

–  Тогда тебе лучше пойти к Хэмперу, чтобы он дал тебе работу. Мне пришлось уволить сотню моих лучших рабочих только потому, что они пошли за тобой и тебе подобными. И ты думаешь, я возьму тебя? С тем же успехом я могу кинуть горящую головню в хлопок.

Хиггинс повернулся, чтобы уйти. Потом, вспомнив о Баучере, он опять повернулся к мистеру Торнтону, решившись на самую величайшую уступку, на которую был способен.

–  Я обещаю вам, хозяин, что не скажу ни слова против вас, если вы будете справедливы к нам. И я обещаю больше - я обещаю, что когда увижу, что вы говорите неверно и поступаете несправедливо, я сначала поговорю с вами лично, и это будет честное предупреждение. И если вы и я не сойдемся во мнениях о вашем поступке, вы можете уволить меня в течение часа.

–  Честное слово! Ты высокого мнения о себе! Хэмпер лишился такого человека! Как же он позволил такому мудрецу уйти?

–  Ну, мы разошлись с обоюдным недовольством. Я не дал обещания, которые требовались, а они не захотели меня взять. Поэтому я могу принять любое другое предложение. И как я уже сказал, хотя мне не следовало этого говорить, я хороший рабочий и спокойный человек… особенно когда могу удержаться от выпивки. И я это сделаю теперь, если никогда не делал этого раньше.

–  Чтобы отложить больше денег на другую забастовку, я полагаю?

–  Нет! Я был бы рад, если бы меня избавили от этого. Я сохранил бы эти деньги для вдовы и детей человека, который сошел с ума из-за ваших штрейкбрехеров и потерял свое место из-за Пэдди, [35] что не мог отличить утка от основы.

–  Ну, если у тебя такие добрые намерения, тебе лучше приняться за какое-нибудь другое дело. Я бы не советовал тебе оставаться в Милтоне. Тебя здесь слишком хорошо знают.

–  Будь сейчас лето, - ответил Хиггинс, - я бы подался в Ирландию в землекопы или на сенокос, или куда-нибудь еще, и никогда бы не вернулся в Милтон. Но сейчас зима, а дети будут страдать от голода.

35

Пэдди — прозвище ирландца.

–  Хороший землекоп из тебя бы получился! Ты бы не смог сделать и половины дневной нормы против ирландца.

–  Я бы потребовал полдня вместо двенадцати часов, лишь бы сделать половину дневной нормы вовремя. Вы не знаете другого места, где они могли бы испытать меня, — подальше от фабрик, если я, как вы говорите, «горящая головня»? Я бы согласился работать за любое жалованье, которое бы мне предложили, ради этих детей.

–  Разве ты не понимаешь, кем будешь? Ты будешь штрейкбрехером. Ты будешь получать меньшее, чем другие рабочие - и все ради детей другого человека. Вспомни, как жестоко вы обошлись с беднягой, который тоже хотел заработать деньги ради собственных детей. Вы и ваш Союз довели его до такого состояния. Нет! Нет! Если только вспомнить, как вы обошлись с бедными ирландцами, я отвечаю — нет! Я не дам тебе работы. Я не буду говорить, что не верю тебе. Мне ничего об этом неизвестно. Может, это и правда, может — нет. Во всяком случае, это очень маловероятно. И не будем больше говорить. Я не дам работы. Вот и весь ответ.

–  Я слышал, сэр. Я бы никогда не побеспокоил вас, но меня попросила прийти та, которая думала, что вы способны к состраданию. Она ошибалась, и я заблуждался. Но я не первый мужчина, которого ввела в заблуждение женщина.

–  В следующий раз скажи ей, чтобы она не лезла не в свое дело вместо того, чтобы тратить твое и мое время. Я убежден, что женщины являются причиной всех бедствий в этом мире. Убирайся прочь!

–  Я признателен вам за вашу доброту, хозяин, и больше всего за ваше вежливое «прощайте».

Мистер Торнтон не удостоил его ответом. Но, выглянув в окно минуту спустя, он был поражен худой, сгорбленной фигурой, выходившей со двора фабрики. Она разительно отличалась от прямой и твердой осанки человека, говорившего с ним. Мистер Торнтон прошел в сторожку привратника.

–  Долго этот человек, Хиггинс, ждал меня, чтобы поговорить?

–  Он стоял за воротами, когда еще не было восьми, сэр. Я думаю, он находился там с того самого времени.

–  А сейчас…?

–  Как раз час, сэр.