Север Северище

Вослед гибельному пленуму, снявшему с ключевых постов основных ленинградских лидеров, осудившему их деятельность и избравшему первым секретарем обкома и горкома “варяга” Андрианова, была начата им и его “командой” большая чистка. В массовом порядке снимали с постов и исключали из ВКП ( б ), а в дальнейшем арестовывали, приговаривали к высшей мере наказания, длительным срокам тюремного заключения всех сильных работников горкома и обкома, районов, первичных парторганизаций, советских, профсоюзных, комсомольских, хозяйственных органов, самых разных специалистов высокого уровня. 31 человек был выведен из состава горкома партии уже в начале октября 1949 года. Среди необоснованно обвиняемых – заметные в прошлом комсомольские активисты, боевые офицеры, генералы, адмиралы, комиссары, герои Ленинградской битвы, имевшие ранения и награжденные боевыми орденами, много сделавшие для организации народного ополчения во время Великой Отечественной войны, восстановления после нее разрушенного города.

Свирепствовала объединенная партийная комиссия Ленинграда и области. Так, в 1950 году она, грубейшим образом минуя уставное требование о рассмотрении персональных дел в первичках, почти сто человек исключила из партии и такому же количеству коммунистов объявила всевозможные взыскания. Изгоняли из ВКП ( б ) обкомовцев и горкомовцев, секретарей райкомов, председателей райисполкомов, начальников трестов и директоров заводов, работников высшей школы. Наравне с подписанными заявлениями, где содержалась критика чего-либо, рассматривались и анонимки. Более того, они инспирировались созданием ситуации общей подозрительности, направлялись для расследования в областное управление Министерства государственной безопасности. За два года заменили более двух тысяч ответственных лиц Ленинграда и области. Июньская 1950 года партийная конференция оставила в Ленгоркоме и ревкомиссии из 109 лишь троих, избиравшихся в состав этих органов полтора года назад. Страшное и безобразное репрессирование породило кадровый голод, обком принимал решения о недопустимости ситуации, когда оказались незамещенными около тридцати должностей. На уровне города и его райкомов не хватало 89 ответственных работников.

В других очагах “русской заразы”, уже названных мной, картина была та же самая – “Апофеоз разгрома”. Так, на Псковской земле областные кадры заменили на шесьдесят с лишним процентов, вычистили около тысячи человек, а на уровне районов – примерно наполовину, только за пятидесятый год – более двух тысяч. Бюро обкома создало небывалую комиссию: проверять председателей правлений, ревизионных комиссий, бригадиров и счетоводов колхозов. Отстранили от работы в школе 500 с лишним учителей.

В Ленинграде закрывали музеи, выставки, хранившие память о героическом блокадном периоде. “Крамолой” стали изданные о том периоде газеты, журналы, книги, фото- и киноматериалы, произведения искусств, где так или иначе присутствовали личности, обманно обвиненные монстром Маленковым и его подручными в преступлениях, о которых их творцы, как все нормальные люди, и подумать не могли. Печатную продукцию изымали из библиотек общественного пользования и книготорговой сети, как в свое время произведения гениального поэта Сергея Есенина. Разгромили Институт истории. Из ленинградских вузов за два года вышибли 18 ректоров и 29 заведующих кафедрами социологических и экономических наук. Не щадили и других вузовцев, лишь из университета уволили примерно 300 преподавателей со степенями и без. Да что там говорить, коль были даже выброшены на улицу, “как несправившиеся со своими обязанностями, 22 ответственных работника Дворца пионеров”.

Эти и другие подобные сведения я собирал по крупицам, фактически в течение четверти века. Добывал примерно так, как Александр Солженицын, когда писал книгу “Архипелаг ГУЛАГ”, за которую удостоился изгнания из Отечества, звания Нобелевского лауреата и мирового признания. Они абсолютно достоверны, но фактически не известны гражданам до сих пор. Я иногда, раздумавшись, просто обмираю от ужаса за такую безгласность своего племени, совсем недавно - величайшего народа на земле. Впору упасть лицом в траву, закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть уголовных харь и не слышать каннибальского скрежета зубов идеологических злодеев и варваров!!!

………………………………………………………………………..

Невозможно не остановиться еще на некоторых личных судьбах с убийственным равнодушием мошенниками и плутами оклеветанных и казненных в результате спланированной широкомасштабной “операции” откровенного геноцида. Нельзя забывать, что произволу и беззаконию в невероятных степенях, катившимся волнами по Советскому Союзу, подвергались лучшие из лучших. Абакумов, первым арестовав Якова Федоровича Капустина, приказал его избивать, добиваясь через застращивание ложных показаний, что якобы тот английский шпион. Истязания подтвердил бывший следователь Сорокин. Что же такое делалось? Как же горько и обидно было пытаемому! Горше и обиднее может ли быть оскорбление? Верный идеалам социализма и коммунизма, Ленину и Сталину, отдавший все силы исполнению их предначертаний, конечно, Капустин ничего не мог понять. После очередного допроса, не похожий на себя, безмерно тосковал, катились по щекам слезы. И в камере не оставляли его мучителей ожесточенный смех, припадки гнева, раздраженные голоса, тяжелое дыхание. Стонал, терзался, рвалось сердце…

Николай Васильевич Соловьев родился в бедной крестьянской семье в Поволжье. С ранних лет где только ни трудился, начиная с села, служил в Красной Армии. Затем заочные рабфак, комвуз в Ленинграде, женитьба на сельской учительнице, у семьи росли две дочери. Соловьеву довелось быть увлеченным активистом комсомола, затем – на партийной работе. Молодой, инициативный, чудесный организатор, он с 1938 года – председатель Леноблисполкома, дважды его избирали депутатом Верховного Совета СССР, делегатом ХУ111 съезда ВКП ( б ). В годы Великой Отечественной войны оборонял Ленинград, участвовал в разгроме гитлеровских фашистов под ним, являлся членом Военных Советов Красногвардейского укрепрайона, 42-й армии, сражавшейся на подступах к городу на Неве, и Ленинградского фронта. Отвечал за Ладожскую трассу и переправу через Ладогу, строительство нефтепровода по дну этой реки под артобстрелами и бомбежками.

В осажденном Ленинграде находился все дни блокады. Был награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Кутузова второй степени, Отечественной войны первой степени. В июле 1946 года Н. В. Соловьева избрали первым секретарем Крымского обкома партии для улучшения здесь положения дел, которые заметно с его появлением на полуострове пошли в гору. А 5 августа 1949 лидера крымских коммунистов срочно вызвали в Центральный Комитет, сняли с поста, предъявив страшно необоснованные обвинения, прямо в кабинете Абакумова арестовали. Долгое время о нем не было ни слуху ни духу. Лишь в средине пятидесятых стало известно, как его на допросе тюремные зверюги до смерти забили, растоптали сапогами в присутствии Берии и Маленкова за то, что не только не признал себя в чем-либо виновным, но возмутился незаконными способами допроса. Вскоре после злодейского убийства лидера крымских коммунистов приговорили к расстрелу секретарей обкома Чурсина П. А. и Петровского М. И., к длительным срокам заключения большинство партийно-советского и хозяйственного актива, которым руководил. Я представляю их беспрестанные тревоги, мучения, обмирания от страха, какую-то совершенно неожиданную боль, ворвавшуюся в сердца, – в течение целых недель, месяцев. «Не лишились ли рассудка маленковы, берии, абакумовы? – приходило им в головы. – Неужели некому воспрепятствовать безумию? Ужасные злодеи! Так мучить людей!» Приехавшие в Крым из Центрального Комитета проводить «оздоровительную кампанию» проявляли суровость, желчную раздражительность, самодовольство, особенную важность, имели беспокойно-отупевшие глаза, отравные улыбки, говорили строгими голосами, сердито. Прибывшим везде мерещились враги, бесполезно было злых духов идеологического управления о чем-либо умолять. При общении с ними, всегда находящимися в дурном расположении, замирали сердца, становилось грустно и печально. Лишь от вида одного из них, с уголовной тупой рожей, глазами навыкате, уродливого коротышки, просто тошнило. Самолюбивейшй, он страшно вспылил и безумно закричал на обратившуюся к нему за разъяснением о судьбе сына старушку. После чего ее морщинистое лицо - и щеки, и губы – задрожало, из серых глаз ручьем хлынули слезы, она нервно разрыдалась. Как забыть такое прошлое, ранних покойников мирного времени, безвинных арестантов, страдания их матерей, жен и детей, овладевший русским обществом ужас? Длительные годы тревожат мои сны тяжелые думы. Правильно ли догадываюсь, в чем было дело?..

Мне довелось прочитать и законспектировать некоторые воспоминания ( машинописный вариант ) Геннадия Николаевича Куприянова, оставшегося в живых свидетеля мрачных 1949-1953 годов, ярко рисующего характерные черты итстребительной провокации грандиозного масштаба против самого многочисленного племени страны. Кроме того, я слушал его рассказы об унизительном тяжелейшем уголовном преследовании в записи на магнитофонной ленте, которую мне однажды предоставили всего на ночь, но я все же с голоса зафиксировал какие-то события и факты. Куприянов на два года старше моих отца и матери. Его дотюремная биография, как у них, у Кузнецова А. А., Соловьева Н. В., практически у всех главных пострадавших по «лениградскому делу», - стремительный взлет из глубин народной жизни к руководящим вершинам. Начав трудовой путь преподавателем обществоведения в Солигаличе, он с июня 1938 года - первый секретарь Карельского ОК ВКП ( б ) ( после образования Карело-Финской ССР – ЦК Компартии республики ). Накануне войны – кандидат в члены ЦК ВКП ( б ), депутат Верховного Совета СССР.

В годы Великой Отечественной Геннадий Николаевич Куприянов, генерал-майор, являлся членом Военного совета 7-й армии, затем – Карельского фронта. Автор известных книг «От Баренцева моря до Ладоги» и «За линией Карельского фронта». Его арестовали по «ленинградскому делу» в марте пятидесятого, а в июле пятьдесят седьмого с заслуженного человека сняли надуманные обвинения и реабилитировали. Ветеран войны и труда,слава Богу, сегодня жив-здоров. Продли, Создатель, его дни!

Кажется, от сотворения мира не было ни у кого таких недугов тела, наболевшей души, свинцовых воспоминаний, как у него. Можно совсем опешить от его слов: «Сколько раз бывал в этом карцере и знал многих мастеров заплечных дел Лефортовской тюрьмы, специалистов по вышибанию зубов и ломке ребер, следователей Мотовкина, Дворного, Герасимова… Дежурный тюрьмы, майор, которому дал кличку Алешка Костолом, был свиреп и невежествен… В октябре-декабре 1950 года я сидел в камере смертников. Особое совещание заочно приговорило меня к смертной казни. Я знал это! И ждал, когда меня поведут на расстрел. Огромная безысходная тоска давила меня в течение нескольких месяцев пребывания здесь, тупая ноющая боль в сердце и тревожные до головокружения мысли. Очень часто в те ночи ко мне врывался Алешка Костолом с группой лейтенантов, старшин и сержантов. Он подбегал к койке и срывал одеяло: «Дрыхнешь, вражина проклятая!» Если я садился на койку, он давал мне зуботычину, пускал в мой адрес тираду отборных ругательств. Первая мысль – они пришли за тем, чтобы вести меня на расстрел. Но вот они уходили, и я осознавал: значит, меня сегодня не будут расстреливать, значит, я еще какое-то время буду жить. Как тогда мне хотелось жить! Наверно, жизнь никогда не бывает так дорога, как в те дни, часы и минуты, когда ее у тебя хотят отнять.

Наступало утро. Снова хожу по камере. А шум, искусственно создаваемый тюремщиками, никогда не умолкает. Или прямо в окно несется гул какого-то очень мощного мотора, или это лязг железа о железо у самых дверей камеры.

Через каждые одну-две минуты надзиратель смотрит в «глазок» и обязательно ударяет большим ключом о железную дверь камеры ( делают это они и днем, и ночью ). Весь этот дикий шум ( с применением техники и звукозаписи ) специально создается для того, чтобы действовать на психику заключенных и доводить их до нервного потрясения. Это одна из «невинных» пыток, которую применяли лефортовские тюремщики ко всем заключенным сразу, так сказать, пытка общего характера. А были еще индивидуальные, назначавшиееся следователем и начальником тюрьмы.