Северная Аврора

Неприятельские орудия усилили огонь. Наши батареи стали отвечать противнику с не меньшим ожесточением. Началась артиллерийская дуэль. Бойцы лежали в окопах, ожидая сигнала к штурму.

Фролов направился в батальон Сергунько.

– Сейчас американцы начнут атаку, - сказал он бойцам.
– Мы встретим их контратакой.

Вражеские снаряды рвались главным образом в тылу. Среди артиллеристов появились убитые и раненые. К Фролову подскакал запыхавшийся Крайнев.

– Павел Игнатьевич, - с трудом переводя дыхание, сказал он, - Саклин убит.

– Кто тебе сказал?

– Санитары... Когда начался обстрел, Саклин приказал сменить огневые позиции. Это случилось по дороге. Снаряд разорвался в двух шагах...

"Еще одна жертва, - с горечью подумал Фролов, - еще одну жизнь погубили, проклятые..."

Но предаваться горестным размышлениям не было времени. Американцы пошли в атаку.

Скрытно, по заранее подготовленным проходам пробравшись сквозь свои проволочные заграждения, они появились совсем внезапно, будто выросли из-под земли, и под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня упорно ползли к нашим окопам. Несколько залпов артиллерийской батареи, стрелявшей шрапнелью, смяли их и прижали к земле. Некоторые побежали вперед и легли под собственным огнем. Другие бросились назад.

В это время по скату горы стали взрываться тяжелые снаряды. Они падали то на подступах к деревне Высокой, то в самой деревне. Видно было, как поднимаются в воздух колья вместе с проволокой, как летят бревна блокгаузов, как загораются постройки. Глыбы земли взметывались вверх, будто гигантские черные фонтаны.

Это работал Драницын. Орудия его батарей непрерывно били по деревне. Огромное зарево поднялось над Высокой горой.

Первыми по приказанию Фролова появились на склоне горы партизаны. Их поддержали моряки и бойцы батальона Сергунько. Склон горы был усыпан ползущими по снегу людьми. В открытом поле бойцы и матросы встретились с американцами, поднялись во весь рост и пошли на них в штыки.

Однако когда они почти достигли первой линии проволочных заграждений, противник встретил их таким огнем, что люди не выдержали. Хотя вражеская атака была сорвана, но и наша контратака захлебнулась. Бойцы и матросы вынуждены были откатиться назад, в свои окопы.

Уже под утро Фролов и Драницын приехали в штаб, находившийся на разбитом хуторе, неподалеку от Усть-Паденьги. Повсюду в штабе на полу, на лавках спали люди. За столом у фонаря, рядом с телефонистом, сидел дежурный адъютант и тоже дремал, опустив голову на руки. Фролов и Драницын чувствовали такую усталость, что им ни о чем не хотелось говорить. Даже есть не хотелось. Они растянулись прямо на полу, чтобы поспать хоть часок.

За окнами слышались возгласы санитаров, отправлявших в Березник обоз с ранеными.

Укладываясь, комиссар сказал Драницыну:

– Надо завтра написать письмо в Москву матери Саклина...

В то самое время, когда Важская колонна действовала на Вельско-Шенкурском тракте, ведя бой за овладение Лукьяновской, Усть-Паденьгой и Высокой горой, в глубине шенкурских лесов действовал отряд Макина.

Он дрался с белогвардейскими частями, которые по приказанию Айронсайда были размещены в тылу за Шенкурском.

Бои были не из удачных. Правда, комиссар Фролов и не надеялся на то, что Макину удастся разбить вражеские части. Сравнительно небольшой партизанский отряд не мог справиться с такой задачей. Фролову было важно, чтобы противник нервничал, постоянно ощущая всю непрочность своего тыла. Эту задачу партизаны Макина полностью разрешили. Но сам Макин считал, что он должен был наголову разбить врага, и теперь, не добившись столь решительной победы, мучился своими неудачами.

Отряд Макина встретился с белыми на Святом озере. Его здорово потрепали. Вернувшись в Пучегу, отряд отдохнул, получил оружие, пополнился людьми и двинулся на Коскару. Дойдя до своей родной деревни, Макин решил остановиться. Здесь он получил новый приказ. Прибывшие от Фролова связные сообщили, что в час ночи 20 января отряд Макппа должен произвести налет на селение Шеговары, находящееся в сорока верстах от Шенкурска, в глубоком тылу. Приказ был выполнен. Партизаны подошли к Шеговарам измотанные после шестидесятиверстного похода. Налет был отбит белогвардейским офицерским батальоном, который встретил партизан яростным пулеметным огнем.

Отряд отступил. Настроение было мрачное. Люди поговаривали о том, что Яков сплоховал. Некоторые считали, что следовало бы сменить командира...

Партизаны вернулись в Коскару поздней ночью. Выставив караулы, отряд расположился в деревне.

Когда, сделав все распоряжения, Макин переступил порог родного дома, отец встретил его в сенях.

– Ну, Яшка... не справился?
– с упреком сказал он сыну.
– Что же теперь люди скажут?

Макин молчал. Ему и без отцовских упреков было тяжело.

Он сел на лавку и сбросил тяжелые, отсыревшие валенки. Отец сидел рядом, взъерошенный, маленький, щуплый, и сердито поглядывал на сына. Мать, не проронив ни слова, полезла на теплые полати. От молчания в избе стало как будто еще душней. Отец и сын сидели каждый со своими думами. Отец думал: "Как же так, Яшка? Теперь стыда не оберешься..."

Догорала лучина, угольки с коротким шипеньем падали в корыто с водой. Так прошел час. Яков закурил, прошелся по избе, вздохнул и снова сел.

– А Фролов-то еще не взял Шенкурска!
– негромко заговорил он.
– Мы языка сегодня поймали. Под Высокой еще идет бой. Большой бой. Много орудий стреляют.

У старика шевельнулись брови. Яшка опустил голову.

– Горько мне, батя, - сказал он.
– Ты мне отец... Пойми ты меня...

– Вот и должен перед отцом ответ держать.

– Я перед партией, перед товарищами в ответе, батя!

– То-то и есть. Ты слушай, что народ говорит...

– Ладно!
– решительно сказал Яков.
– Шеговары я возьму. Меня сейчас неудачи преследуют. Но будет и удача. Ты, батя, не сомневайся... Слово мое свято. Худого ты про меня не услышишь.

На этом разговор оборвался. Отец полез на печь, а Яшка устроился на лавке, подложив под себя тулуп. Он смертельно устал и заснул сразу, будто в воду камнем ушел.

Под утро его разбудили голоса под окном. Он привстал, подышал на замерзшее стекло, растер иней пальцами и посмотрел.

По улице кого-то вели. Неизвестный был в кубанке и в коротенькой рваной бекешке, отороченной по бортам черным барашком. Яков еще не успел сообразить, что случилось, как в избу застучали. Не надевая валенок, он бросился в сени. В избу с руганью и шумом ввалились люди из отряда. Они заговорили все разом:

– В полверсте от деревни поймали... Тебя ищет! Кто его душу знает? Может, ихний разведчик?..

Среди партизан стоял горбатый человек. Лицо у него было молодое. Он смело взглянул на Якова.

– Михаил?!
– вскрикнул Макин, подаваясь вперед, и вдруг остановился.

– Нечего сказать, хороша встреча!
– рассмеялся горбун.
– Старому другу не веришь? Не Каин ли?

Скорбные, глубокие глаза длинноволосого плечистого горбуна как-то противоречили смеху.

– Что ты, Миша!
– смутившись, пробормотал Яков.
– Садись, друг. А вы, ребята, идите...
– сказал он партизанам.