"Северная корона". Компиляция. Книги 1-13
Шрифт:
Легионер тоже смотрел на нее, настолько спокойный, что за его спокойствие можно было держаться, как за скалу во время шторма. При этом Триан действовал – и быстро. Он отвел руку Альды в сторону, и телепатка почувствовала боль пореза, совсем незначительную на фоне всего, что с ней происходило. На рану что-то потекло – кровь, конечно. Его кровь, смешивающаяся с ее кровью.
Альда надеялась, что после этого станет лучше, а стало только хуже. Боль усилилась, она из руки распространялась по всему телу, сводила с ума. Теперь Альда понимала, почему так кричал Рафаль – он-то получил куда большую дозу! Но помочь ему телепатка сейчас не могла, она сама растворялась в этой боли, и сохранить себя ей удавалось лишь благодаря Триану. Здоровой рукой она сжимала его руку так, что,
И что его слова не были ложью, даже если он вынужден был произнести их.
Он действительно ее не подвел. Боль, достигнув пика, постепенно отступала. Было такое чувство, будто из руки вырывали кости, и хотелось прекратить это хоть как-то, отшвырнуть от себя легионера, но Альда сдерживалась. Не он причинял ей боль, он делал так, чтобы стало легче.
Спустя целую вечность, бесконечную от страдания, кроваво-красную от страха, боль наконец угасла. Альда осмелилась посмотреть на свою руку – и обнаружила лишь безобидный продольный порез, уже переставший кровоточить. Бугров не было, мешков растянутой кожи тоже не осталось. Только на пол пролилось нечто мутное, зеленоватое, даже на кровь не похожее.
Тело, пережившее борьбу, было слабым, и Альде пришлось прижаться к Триану – не из сентиментальности, просто чтобы не упасть. Ничего ведь еще не закончилось… Она, отвлеченная на собственную судьбу, больше не обращала внимания на Финтона и Рафаля, не знала, чем все обернулось для них. Пока она лишь слышала, что номер 1 перестал кричать, вот только это, возможно, было очень плохо…
Однако реальность оказалась не настолько пугающей. Новый лидер Легиона оценил свои способности верно. Да, ему было непросто, и он только что прошел через внутренний ад, куда больший, чем то, что пережила Альда. Лицо Рафаля было покрыто кровью, пролившейся из ноздрей, ушей, уголков глаз и губ. Но он уверенно стоял на ногах и не казался даже слабым, не то что умирающим.
– Это был необычный опыт, – с привычной вежливостью сообщил он. – А теперь, господин Рейн, нам с вами пора все завершить. Скажите, вы готовы вернуть корабль на планету? Или мне необходимо предварительно умертвить вас и сделать все самому? Это было бы неприятно, но из уважения к вам как к бывшему коллеге я готов предложить и такой вариант. Итак, что же вы выберете?
После стольких дней запустения было непривычно видеть колонию полной людей и оживленной. Шарлотта ожидала, что они улетят до того, как местное население вернут на Феронию. Но специальный корпус попросил их остаться и посодействовать с наведением порядка. А поскольку здесь погибли два солдата, отказать Легион не рискнул.
Шарлотту это не злило, ей было не сложно помочь. Они с Люси отлавливали по лесам инопланетных животных, привезенных Финтоном Рейном. Для них эта работа была легкой и относительно безопасной, а вот полиция наверняка потеряла бы людей, занимаясь таким. Так что номер 6 готова была к отлету лишь после того, как телепаты все проверят и дадут добро.
Впрочем, восстановлением колонии занимались не все. С планеты сразу увезли Виндара Люция и Лавинию Бону. При похищении номер 10 не пострадала, но по-прежнему нуждалась в реабилитации после взрыва. Ну а номер 9 и вовсе должен был очнуться не раньше, чем через пару недель. Однако они оба остались живы и могли вернуться в строй, это сейчас было главным.
Одновременно с ними улетела на лечение и Саломе Арамар. Во время атаки на завод она пострадала неожиданно сильно. Не так, конечно, как Лавиния и Виндар, но достаточно, чтобы не продолжать работу. Никто толком не понимал, как это произошло, ведь завод атаковали примитивные боевые роботы и стая тунгили, которые до Саломе даже не добрались. Номер 8 пытались расспросить, что с ней случилось. Она отказывалась говорить по существу с разной степенью вежливости – в зависимости от того, кто спрашивал. Она получила сразу два выговора, за это
и за смерть Бастьена Сарду, но свой номер в иерархии пока сохранила. Да и то, как подозревала Шарлотта, лишь потому что низшие номера показали себя еще хуже.Для Эстрид Ингиторы эта миссия прошла странно. Номер 5 ненадолго пропала, потом появилась в непонятном виде – растрепанная, в чужой одежде. Это, конечно, интриговало, но она хранила молчание так же упорно, как номер 8. Только сил у нее было побольше, и связываться с ней опасались даже высшие номера. Для Легиона ее странности были не принципиальны: Эстрид выполнила все поставленные перед ней задачи и сохранила своего напарника, так что свое место она отстояла без каких-либо натяжек.
Шарлотта была уверена, что на Эстрид эта миссия точно никак не повлияла. Вот уж у кого вместо души ледяная глыба! Номер 5 была все так же строга, сдержанна и чужда земным страстям. Ну а потом Шарлотта, обследуя лес, случайно обнаружила Эстрид с напарником в цветущих зарослях, и заняты эти двое были далеко не поручениями флота. Настолько активно заняты, что они даже появление номера 6 не заметили. Или притворились, что не заметили. В любом случае, Шарлотта, едва сдерживая нервный смех, успела отступить. Это было любопытное открытие – но хорошее. Приятно видеть, что в легионерах сохранилось больше человеческого, чем она ожидала.
Одхану Рошу предлагали улететь вместе с Саломе, но он наотрез отказался, заявив, что сгоревшие пальцы – это так, мелочи. Помогавший ему в этот момент киборг смиренно добавил, что неудобство лишь одно – в носу ковыряться не получится, а так все нормально. За это киборг тут же получил от напарника вполне ощутимый подзатыльник, который, как выяснилось, можно было отвешивать и без пальцев. Через несколько дней Одхан полностью восстановил руки и занялся ремонтом завода вместе со строителями из колонии.
Стефан Северин тоже был здесь, хотя его напарницу Шарлотта видела чаще. Талант телекинетика нужен был везде – и на стройке, и на охоте, поэтому Бенедикта была нарасхват. Стефан же то и дело мелькал рядом, но скорее делал вид, что работает, чем действительно работал.
Гидденис Планта и Рафаль Стром помогли полиции колонии выявить всех, кто был причастен к диверсии. Таких оказалось несколько десятков, абсолютное меньшинство на фоне остальных жителей Феронии. Однако это не помешало им взять судьбу планеты в свои руки, они были уверены, что остальные просто не понимают всей правды, а потому не заслуживают права голоса.
Справедливости ради, никто из заговорщиков не допускал, что погибнут мирные колонисты. Они готовы были пойти на убийство представителей космического флота и не более того. Однако потом, когда все завертелось, от них уже ничего не зависело. Они сыграли свою роль, предоставив Джаметте всю необходимую информацию.
Когда же заговорщики увидели, что кого-то пожирают чудовища, а кого-то сводит в могилу болезнь, они и сами предпочли держать язык за зубами. Они понимали, что уйти от наказания уже не получится, и успокаивали свою совесть тем, что они не давали на такое согласия. А раз так, то и не считается. Помогало это не всем: некоторые покончили с собой еще до эвакуации, и тогда их поступок списали на страх перед неизвестными бедами. Но в большинстве своем самоназначенные вершители судеб предпочли сделать вид, что они тут ни при чем.
Джаметта знала, что так будет. Она не на пустом месте заработала славу великолепного стратега. Она до последнего надеялась преуспеть и занималась Феронией лично.
Теперь ее ждал суд и, вероятней всего, смертный приговор, если она не придумает, какими данными выкупить свою жизнь. Шарлотта допускала, что такой вариант вполне возможен: Джаметта знала очень много о шпионской сети частных корпораций.
Те самые корпорации, кстати, могли уйти безнаказанными. Против них были лишь показания свидетелей, реальных доказательств своей вины они не оставили и были в состоянии позволить себе лучших адвокатов. Так что от уголовного преследования они могли быть избавлены. А уж простит им Легион то, что его солдаты пострадали, или нет, – совсем другая история, о которой никому говорить не полагалось.