Северное сияние

Все они были там. Сначала я увидел плешивого, красный нос все еще торчал на макушке. Буссолин был в черном, словно какой-нибудь романтический Зеро, или что-то в этом роде, инженер сидел с развязанным галстуком и в канотье. Одна дама была в костюме зайчика, другая потела под огромным париком, третья истошно визжала и хлопала. Ее не было.

Я не мог присоединиться к ним с пустым стаканом, хотя точно решил, что подсяду. Пока факир заглатывал кинжал, мне удалось на ближайшем столике заменить пустой стакан на полный. Иначе было нельзя. Не мог же я позволить, чтобы мне наливали вино, будто какому-нибудь бедняге виноделу с инженеровых виноградников. Несколько стульев за их столом пустовало. Один наверняка был Марьетин. Я даже и не заметил, как сел, потому что факир Тюрбан показывал новый номер, и все зачарованно смотрели на его божественную улыбку. А я наблюдал за их лицами и думал о том, как они поведут себя, когда увидят за своим столом человека с черной повязкой на глазу.

Все так и произошло. Первой меня увидела Белочка. Не знаю, чья это была дама, кажется, я не был с ней знаком. Я сидел на углу длинного стола, а она сбоку, лицом к чародею. Большинство мужчин сидели по другую сторону, так что им приходилось оглядываться, чтобы видеть фокусы. Сначала даме показалось, что она обозналась. Она быстро взглянула на Тюрбана, потом — на меня, и лицо ее вытянулось. Я видел, как пальцы нервно теребят беличий хвостик, лежащий на коленях. Под столом она толкала свою соседку, если не ошибаюсь, жену плешивого. Та сначала не обращала на ее знаки внимания, наконец обернулась. Белочка что-то ей зашептала, и рукой, в которой держала хвостик, показывала в мою сторону. Соседка ее не растерялась, напротив, я поймал ее свирепый взгляд, потом она вытаращила глаза, и на лице ее возникло странное выражение, что-то среднее между гневом, яростью и дакаконтолькосмеет! Факир закончил выступление. Вместе с полуголой ассистенткой они раскланивались и благодарили публику за аплодисменты, а в конце под общий хохот он поднял свой тюрбан, отчего черные волосы упали ему на глаза, и напялил его на голову ближайшей дамы. Мокрые волосы прилипли к потному лбу, он продолжал улыбаться, кланяться и благодарить зрителей. Однако с этого мгновения наиболее ошеломляющим номером программы становился стол инженера Самсы.

Мужчины не спеша поворачивались и упирались в меня взглядом. Жена плешивого доктора, поджав губы, многозначительно кивала, Белочка, сопровождая свою речь быстрой жестикуляцией, что-то шептала не то Гречанке, не то Римлянке, инженер преисполненным достоинства движением подлил себе вина, плешивый доктор поправил рог на лысине, а Буссолин побагровел.

За другими столами стоял крик и хохот, за нашим на какое-то время установилась мертвая тишина. Я помню все до мельчайших подробностей, каждое движение, каждый взгляд. Тот вечер остался у меня в памяти, хотя я и не могу сказать, что был совершенно трезв. Да будь я трезвым, я бы, конечно, не выкинул ничего подобного. Я ждал, что произойдет, а они ничего не предпринимали. Переводил взгляд с одного лица на другое и каждому пытался заглянуть в глаза, но они растерянно отводили взгляды.

Первым пришел в себя Буссолин. Он встал и, как и подобает настоящему мстителю Зеро, выпятил грудь, готовясь произнести речь. В этот момент к столу подлетела какая-то милая зверушка, однако, увидев насупленных мужчин и особенно лицо Буссолина, ставшее совершенно багровым и мучительно дергавшееся в поисках достойных слов, надула губки и, махнув хвостом, испарилась.

Однако, прежде чем Буссолин сумел обдумать свою речь, инженер дернул его за рукав.

— Никаких скандалов, пожалуйста, — приказал он, — сядьте.

Буссолин сел и гневным жестом налил себе вина. Рука, в которой он держал стакан, чуть подрагивала.

— Мы ни перед кем не закрывали дверей нашего дома, — с достоинством произнес инженер Франье Самса. И через мгновение поправился — Я хочу сказать, никому не отказывали в гостеприимстве за нашим столом. — Он обвел присутствующих многозначительным взглядом и добавил с ударением: — Даже если гость нам неприятен.

Наступила пауза. Первым нашелся Буковский. Не дал испортить себе настроение. Натянул свой красный нос на место и сделал по направлению ко мне: бу-бу. Действительно, получилось смешно. Все и засмеялись. Кроме меня, разумеется.

Хором заговорили о фокусах факира. Только Буссолин оставался тих и задумчив.

Что касается плешивого доктора, то он был так весел, что его примирение с моим присутствием за столом было вопросом времени. Я ловил его замечания в мой адрес, которые представлялись мне вполне приемлемыми. Из создавшейся ситуации он всеми силами старался извлечь нечто юмористическое. До меня донеслось: этот Корсар явился для того, чтобы украсть у нас самую прекрасную даму. Мне это совсем не показалось смешным. Буссолину тоже. Инженер засмеялся. А что ему еще оставалось делать?

64

Потом произошло сразу два события. Оркестр в большом зале грянул туш, гул поутих, и было слышно, как какой-то голос объявлял «очень веселый, очень неожиданный номер». В тот же миг я заметил испуг на беличьей мордочке, потемневшее лицо мстителя Зеро совсем окаменело. Я понял, что подходит она. Встала за спиной Буссолина. На ней было трико Арлекина с белым гофрированным воротником и маленькой шапочкой — завершающим штрихом к костюму. Вся она была шелковая и необычная. Я ощущал запах ее волос, почувствовал, как вспотели ладони и на лбу выступил холодный пот. Она тоже будто приросла к полу. Конферансье вбежал в зал и воскликнул: в юмористическом номере перед вами выступят Абиссинский Король и Римский Император! Потом я слышал грохот передвигаемых стульев, чувствовал, как люди толкают и задевают меня, — однако видел только ее, только ее. Не помню, когда я указал ей на свободный стул, мол, садись рядом, то ли когда Самса был еще за столом, то ли после его ухода. Бар мгновенно опустел, и в зале остались трое: она, Буссолин и я. Ну, может, в темном углу еще какой-нибудь выпивоха, однако мне казалось, что в целом мире больше никого нет. Буссолин, насупясь, упорно молчал. Сидел будто упрямый мальчишка, у которого что-то отобрали или несправедливо наказали. Она была рядом со мной, совсем рядом, и смотрела в свой стакан. Молчание. Мы хранили молчание. Я заметил, что инженер не ушел. Он стоял в дверях и вроде бы не обращал на нас внимания, хотя было ясно, что всем своим существом он с нами. Время от времени в тишину врывался гомерический хохот. Из зала доносились голоса, можно было различить отдельные слова: содружество наций, великая Италия, giovenezza, giovenezza [47] , Чемберлен, наши бронетанковые войска, наши лучники и копьеносцы, и тому подобное. Абиссинский Король и Римский Император дурачились на сцене.

47

Молодость (итал.).

В тишине в паузе между взрывами хохота Маргарита произнесла:

— Налей мне вина.

Я хотел встать и взять ее стакан, но она удержала меня движением руки. Показала на пустой стакан перед собой, из которого уже кто-то пил. Я налил. Отпила до половины и протянула мне. У Буссолина дернулось лицо, это я хорошо заметил. Я выпил вино, оставшееся в стакане.

Потом события развивались во все убыстряющемся темпе.

В зале опять зашумели, послышался смех, вскрики, грохот падающих стульев. Несколько человек вернулись в бар. В дверь вбежал толстый, наголо обритый мужчина в черной рубашке, галифе и сапогах. Даже отдаленно он не напоминал Муссолини. За ним появился другой, маленький, с бородкой, в арабском бурнусе. За ними ворвались еще маски. Толстяк остановился рядом с моим стулом. Я слышал, как он тяжело дышит, видел, как мокра его рубашка под мышками. Зрители громкими возгласами подбадривали невзрачного мужичонку — Абиссинского Короля, который гнался за толстяком Дуче. Римский Император опрокинул несколько стульев и пропал в дверях. Бородатый мужичонка с улыбкой невозмутимо двинулся за ним. Представление приближалось к концу. Бар заполнялся. Возвращавшиеся к столу инженера Самсы смотрели только в нашу сторону. Смотрели так, будто все кругом действительно лишь шутка и только здесь происходит нечто серьезное.

Да так оно и было.

Заиграла музыка, несколько пар сразу поднялись. Все напряглись — что будет дальше? Буссолин был тверд и вел бой с самим собой. Инженер разговаривал с плешивым, и на лице его было выражение озабоченности. Может, я ошибаюсь, однако мне кажется, я слышал, как мужской голос, не могу точно сказать чей, плешивого или инженера, произнес: да, да, разумеется, однако она выпила лишнего.Я встал, вскочила и она. Я раздвинул толпу, пропуская ее, и пошел следом. И мне казалось, что все, встречавшиеся нам на пути, отходили в сторону, уступая нам дорогу. Я ни на кого не обращал внимания и не имею никакого понятия, что происходило сзади, за столом. Мы вышли в зал и стали танцевать. Она положила голову мне на плечо. Я чувствовал податливость ее тела, чувствовал ее бедра и, когда она делала шаг, пустоту между ними. На краткое мгновение мелькнул плешивый, который в слишком быстром темпе вертел Белочку, я поймал его встревоженный и растерянный взгляд. Это все, что осталось у меня в памяти. Насколько я точно запомнил малейшее движение, сделанное кем-либо в наэлектризованной атмосфере за столом, настолько я ничего не помню из того, что происходило во время танца. Уверен, она тоже. Мы не обмолвились ни словом. Медленно двигались и слушали русские романсы или нечто подобное, если вообще что-то слушали. В ушах у меня звучало одно-единственное слово, которое она шепнула мне перед танцем. Не шепнула, выдохнула. Своим хрипловатым голосом выдохнула: зачем ты пришел, зачем. Потом был еще один совершенно осознанный момент, в самом конце, прежде чем мы ушли. Я быстро и внимательно осмотрелся. Никого из ее компании не увидел. Я чувствовал себя собранным и трезвым и сделал все намеренно и продуманно. Понял, что они, скорее всего, сидят за столом и ждут, когда мы вернемся. Только мы не вернемся, мы уйдем. Я потянул ее за собой. Видимо, она решила, что мы выйдем на минутку подышать воздухом. Покорно пошла за мной. Мы спустились по ступенькам и уже были на улице. У дверей стояло несколько пьяных. Я совсем забыл, что и сам не намного лучше. На глазах у всех я целовал ей волосы, шею, губы. Кто-то отпустил в наш адрес скабрезное словечко, все захохотали. Я взял ее за руку и опять потянул, сам не зная, куда, потащил к мосту. Там она на мгновение очнулась. Пальто, сказала, в гардеробе. Я знал, что она не пойдет со мной, если вернется за своим пальто, знал, что она остановится перед гардеробом, обопрется о стойку и будет раздумывать и наконец вернется туда, к своим, где ее истинное место. Оставь, сказал я. Снял пиджак и укутал ей плечи. Я должна, сказала она, должна это сделать.

65

Стояла на холоде и дрожала, и это ее должнапрозвучало так, будто она хотела сказать совсем противоположное. Перед нами был мост. Она перегнулась через ограду и долго смотрела вниз. Я замерз как собака и понимал, что необходимо срочно что-то предпринять, иначе все пойдет прахом, нужно это ее должнаподкрепить каким-нибудь волшебным словом или жестом.

Но она обернулась, весело на меня взглянула, прыснула и, наконец, зашлась нервозным смехом.

— На кого ты похож, — сказала она. — Я тебя боюсь.

Я коснулся черной повязки на глазу и оскалился. Завыл по-волчьи и всю дорогу, пока мы шли, продолжал по-идиотски выть, редкие встречные останавливались и смотрели нам вслед. На площади Короля Петра ее настроение вновь упало. Остановилась, как упрямый осел, и не желала идти дальше. Я не понимал, что с ней творится, потому что она молчала. Гладил ее, шептал ей что-то на ушко. Она слушала, но с места не двигалась.

Потом жалобно на меня посмотрела и сказала, что туда не хочет.