Северные рассказы и повести

Там, в поселке, возле ангара, когда садились в машину, я спросил водителя – Андрея: хорошо ли он знает дорогу? Тот ответил, что ездил по ней. Только когда уже были в пути, Андрюха признался, что ездил по трассе всего-то один раз: с месторождения до поселка. И то – на бульдозере, замыкавшем колонну из трех бульдозеров. А это значит, что дорогу он однозначно не видел и не запомнил, так как ведомые обычно следят за впереди идущей машиной, повторяя все её «телодвижения». Так ведь проще? Иди себе за задними фарами другого и не думай ни о чём. Короче, обманул он меня. И телепались мы таким вот образом на ПРМ-ке четырнадцать часов подряд.

Хуже всего по состоянию дорога всегда там, где по ней проходит наибольшее количество техники, когда нет ещё никаких развилок, и потому всё, что движется в тундру, месит и месит одни и те же дорожные километры. Затем начинаются развилки со шлагбаумами: дороги-то частные. Кто их построил и землю под ними в аренду у района отвёл – того и дорога. А значит, имеет право пропускать по ней машины только тех организаций, которые оплатили право проезда.

Таких шлагбаумов на этот раз было два. Первый – другой организации, на развилке, где одна дорога ушла налево – вдоль побережья Тазовской губы, впадающей в гигантскую Обскую, на которой сейчас флот Газпрома пытается начать разведку газа и нефти с помощью платформ.

Второй шлагбаум был от охранного предприятия нашей организации. Они здесь, на нашей дороге, тоже вагончик оборудовали.

Так вот: чем больше было развилок, тем меньше техники «наследило» по продолжению пути. А значит, зимник становился качественнее. После Пякяяхинского участка, где всё сияло огнями фонарей, освещающих места кустовых площадок добычи газа и отсыпанные грунтовые дороги между ними, началась уже наша трасса, обслуживаемая дорожно-строительными отрядами.

Оставив за спиной больше ста пятидесяти километров, в самый глухой предрассветный час добрались мы, наконец, до базы первого дорожного отряда. Заскакиваю в вагончик, бужу дорожного мастера. Заспанный полураздетый Магомед гостеприимно предлагает перекусить и попить чайку. Некогда. Спрашиваю его о Гамзе. Чтобы осуществить задуманное, мне нужны мои старые товарищи: Гамза, Денис и наш бывалый во всех переделках старенький вездеход. Узнаю, что все трое – на второй базе.

И мы продолжаем путь. Ещё через полста километров добираемся до второго шлагбаума возле той самой базы. Впрочем, шлагбаум не работает: все спят блаженным образом. Ну, и Бог с ними. Не станем будить. Поднимаюсь по памятным четырем железным ступенькам в вагончик. Повар проснулся первым, узнал, шустро одевается и бежит греть свое новоизобретенное полевое блюдо: сардельки из рыбы. Следом из спаленки в кухню выбирается полусонный улыбающийся Гамза.

– Ну, что, Гамза? Выручишь ещё раз?

– О чем речь? Поехали! Дашь пару часов на подготовку?

– Договорились. Где Денис? Как обычно – спит в вездеходе?

– Нет, в соседнем вагончике. А наша «ласточка» на ходу. Помнишь, что с ней было?

– Помню. Знаешь, я и не сомневался никогда в том, что вы с Денисом её всё равно «воскресите».

Из соседнего вагончика забегает ошарашенный Денис.

– Опа-на! Привет! Куда едем? – и даже не ворчит, что подняли ни свет, ни заря.

– По дороге увидишь. Тебе понравится. Ты ж меня знаешь, Денис.

– Та-ак. Запиши для истории: на самом деле я не Денис, а Дионисий.

– Записал, а фамилию для истории не надо?

– Крецу. Крецу я с детства был, таким и остался, сам видишь, что получилось.

Смеемся. Пьём чай и разбегаемся. Я еду на ПРМ-ке на дальнюю дорожную базу. До неё ещё полста километров. Там меня ждут сейчас ещё два человека нашей отчаянной команды: дорожники Борщов и Ильдеев. И оба они - Сергеи: только один – большой, добродушный, как медведь, а другой – мелкий, пронырливый, аки песец.

Солнце лупит во все заснеженные стороны. Вот она, долгожданная третья база! Полуослепший от яркого снега, вымотанный «до не могу», уже без традиционного чая и сигареты, валюсь на первые попавшиеся нары и забываюсь мертвым сном. Пока Гамза на доблестной «газушке» нас нагонит: можно успеть дремануть пару часов.

Разоспался от усталости так, что меня еле добудились. Раза три пытался очнуться ото сна. На четвертый раз – кое-как получилось. Кружка обжигающе горячего кофе и – в вездеход…

Первые двадцать три километра с двумя ледовыми переправами проскочили «намётом». Здесь мы уже бывали, трасса разглажена «Кировцами», по краям, как положено, выставлены вешки. С одной стороны дороги - вешка с белым отражателем на вершинке, а с другой – с красным. И вот мы уже сворачиваем от конца трассы направо, на северо-восток. Началась снежная целина. Дальше дороги нет.

Борщов взбирается на кабину, чтобы на ходу втыкать в сугробы вешки. Он укутан с головы до ног. И всё равно переживаю за него, хотя миссию эту Серёга берёт на себя добровольно. Морозец «за бортом» приличный. Плюс к тому: вездеход же не по асфальту идёт, кругом кочкарник, это опасно: можно свалиться. И ветерок на ходу – не хилый.

Через десять километров кочкарника и кустов пробиваемся в долину Большой Харвутаяхи. Несколько раз нам с Дионисием мерещилось, что впереди уже река, а потом снова оказывалось, что это всего лишь очередное озеро, из тех, что образуются из части русла реки, когда сама она уходит в иное место. Большегрузный Борщов на кабине над нами продолжает вешковать, несмотря на то, что уже пару раз едва не выпал под гусеницы нашего «танка».

Искали реку, искали, а когда она оказалась под носом – не заметили. Хорошо, что Борщов вовремя начал стучать своим кулачищем по люку вездехода. Сообразили на грани падения с обрыва: зато вид на реку и то, что за ней – отменный! Место широченное. С километр правее – противоположный берег изгибается плёсом. А вот с нашего как съехать – непонятно.

Ильдеев с Дионисием ищут место для съезда нашей «ласточки» вниз, ходят вдоль обрыва. Ага! Нашли. Назад бегут.

Всё равно – достаточно крутой спуск. Как на санках – ух, ты – пролетели вниз. А дальше-то куда? Крецу радостно тычет пальцем на середину реки. Тут и я замечаю оленьи следы и следы от нарт. Вот, по ним следуя, и выкарабкиваемся на другой берег. А там – кусты сплошняком! Прорываемся сквозь них и недюжинные приречные сугробы одновременно. Всё-таки любая растительность в тундре моментально способствует обильному снегозадержанию, в том числе – приречные кусты.

И тут мы опешили… После всего пройденного и оставленного за спиной, впереди перед нами посреди тундры замаячили натуральные Альпы! Всё. Мы подошли к границам долины реки. Ну, что? Глаза боятся, а руки делают! Вперёд, Дионисий!

И мы лезем по склону всё выше и выше. И мы находим тонюсенький перешеек, метров двенадцать, вверху между двумя глубокими громадными обрывами. И проходим над бездной. И идем дальше – по голой заснеженной тундре. Через пятнадцать километров – поворот по азимуту. И ещё с десяток километров по голой зимней пустыне. Начинает смеркаться. Пробрасывает легкий снежок. Как там Борщов? Жив ли?

Дионисий в шапке-ушанке с болтающимися в разные стороны, как у мужичонки из новогоднего мультфильма про пластилиновую ворону, ушами, вылезает наполовину из люка, переспрашивает Серегу. «Бу-бу-бу» , - доносится в ответ голос неугомонного Борщова. Движемся дальше.

Только наш Крецу включил фары, как прямо перед нами в их свете возникают три непривычно крупные белоснежные куропатки. Я лично в первую секунду сгоряча, особо не разглядев, принял их за белых гусей. Нет, то были куропатки. Но величиной явно превосходящей всё, что я видывал прежде из этой породы.