Северные волки

– Это твоя благодарность, вельва? Тому, кто спас твою жизнь и отогревал твое тощее тело всю ночь?

Глаза Берты округлились, а мычание стихло. И едва он убрал руку, она спросила.

– Это значит...

– Что твое тело вряд ли способно пробудить в мужчине желание. К тому же если оно холодное, как льды во фьордах. Я предпочитаю женщин горячих, как пламя ассов. И ты вряд ли такова, - пояснил Ульв.
– Одевайся давай. Нам пора выступать.

Берта судорожно кивнула. Вот и сбылось еще одно предсказание норн.

Выступили они, едва Берта успела умыть лицо и перекусить куском холодного мяса.

Северяне обступили ее со всех сторон.

Никто не говорил, что рад ее возвращению из стылых туманов. Но Берта чувствовала их исполненные радости взгляды. И на душе становилось легче. Она могла бы даже примириться с тем, что случилось этой ночью, тем более, что предосудительного не случилось ровным счетом ничего. Если бы не слова Хальвдана о том, что Берта быстро нашла, как согреться.

Это было обидно и горько. И почему-то она чувствовала себя виноватой. Особенно, когда он посмотрел на нее со смесью презренья и злости.

Любимец богов больше не обращал на нее никакого внимания и даже почти не разговаривал.

И о том, что произошло, рассказывал Бьерн и Хельги жрец. Что-то говорил Кнут и Аудун. Что-то поведали Кьяртан и Эрик. О чем-то она узнавала от Сигурда. И даже Ульв, ухмыляясь во всю свою лисью морду делился новостями. Только Хальвдан Любимец Богов не удостоил ее и словом.

И все те дни, что смешались в один и все те ночи, что стали одной, Берта засыпала, устроившись под боком Бьерна. Под его плащом и его защитой. Из раздумий Берту вырвал очередной приступ рвоты Лиз. Бедняжка раз за разом отдавала все съеденное морю. А сама с каждым днем становилась слабее. И как ни странно, но заботилась и вытирала лицо ей тетушка Маргрэта. А Берта хмурилась, не зная чего и ждать от этой перемены.

– Морская хворь уже должна была оставить ее, - нахмурился Бьерн.
– Если она больна, лучше ее отдать Ран, пока болезнь не расползлась по всему кораблю. Умом Берта понимала, что так было бы правильно сделать. Но одна мысль о том, что Лиз опустится на дно моря, вызывала дрожь в пальцах. И каждый раз она говорила, что это скоро пройдет.

Вот и сейчас она пробежала мимо двигающих по доске фигурки воинов и опустилась между пустующих скамей, рядом с женщинами.

– Когда это пройдет?
– спросила она у Маргрэты.

Тетушка Маргрэта изменилась. Стала спокойней. И больше не смотрела зверем на Берту и Лиз. Да и говорила намного меньше. К тому же в пути мужчины больше не прикасались к ней, что несколько примирило ее со своей судьбой.

– Скоро, - ответила она, обтирая Лиз мокрой тряпкой.

– Если так будет и дальше, этого «скоро» может и не наступить, - буркнула Берта.
– Ее выбросят за борт. Уже заговорили о том, что стоит избавиться от источника болезни. Нужно бы что-то...

Маргрэта так скрипнула зубами, что Берта поморщилась. Женщина встала в полный рост. И посмотрела просто на Берту сверху.

– Иди и скажи им, что если хоть пальцем ее тронут, я перережу им всем глотки, пока они будут спать. А ее болезнь обычна для женщины, в чреве которой ребенок.

И прополоскав тряпку в деревянном ведре, снова принялась обтирать Лиз.

– Это ребенок Эрика?
– спросила Берта, и Лиз хватило лишь на короткий кивок, прежде чем она снова свесилась через борт.

– Почему не сказала?
– спросила она уже у Маргреты.

– Тебе все некогда. Киснешь, словно это тебя силой увезли от дома. Смотреть противно. А сама она не знает, как сказать это на их языке.

Берта не могла понять, радоваться этой вести или огорчаться. Но прошла обратно к хвосту дракона и громко сказала на уже ставшем родным языке.

– У Лиз во чреве дитя. Она не больна, - и тут же посмотрела на расплывшегося в улыбке Эрика.
– Она носит твое дитя.

И больше не говоря ни слова, снова села возле ног кормчего. Тот ухмылялся, глядя вперед. Туда где небо встречается с морем.

– Его жена не смогла понести. И могу отдать свою правую руку, если эта рабыня родит ему мальчика, то он признает ребенка и сделает законным наследником. А может и на нее не станет надевать рабский ошейник.

Берта улыбнулась. Впервые ей захотелось спросить совета у норн. Но Хельги жрец все реже приходил из странствий между мирами, а сама она не решилась бы просить открыть ей будущее. Потому просто взмолилась всем известным ей богам, чтобы нить судьбы Лиз хоть теперь оказалась ровной и гладкой. А ее ребенок родился здоровым и сильным. И мальчиком.

А когда ночь опустилась на море, а небо раскрасили звезды, Эрик забрал Лиз и положил рядом, накрыв своим плащом, как сделал бы, будь она ему женой.

ГЛАВА 27. Огненнокудрая Инглин.

– Корабль во фьорде!
– влетел подобно порыву ветра в дом Освальд.
– Мама, слышишь? Там корабль. Слышите все. Дьорт! Корабль во фьорде!
– и тут же умчался на берег встречать тех, кто шел в их дом.

Инглин Олафдоттир выбежала следом за мальчиком, распутывая передник.

– Чей корабль, Освальд?
– крикнула она в след мальчику, но кажется ей и не нужен был ответ. Ее сердце рвалось из груди так же, как и всякий раз, когда Режущий волны входил во фьорд.

– Отца, - все же ответил Освальд.
– На флаге ворон, - и снова пустился в бег. Наконец. Как долго она ждала этого дня.

Он ушел, когда льды еще едва треснули, не дождавшись обычного времени, словно темные альвы гнали его на юг. Сколько не просила Инглин, он был полон решимости, как никогда прежде.

– Однажды твой отец уходил на юг и он стал ярлом. Я верю, что и меня ждет удача не меньше. Или ты не хочешь стать женой ярла, моя Огненнокудрая Инглин?

Инглин хотела. Еще как хотела. Младшая дочь ярла Олафа Удачливого, что однажды проделал долгий путь во Фракию и привез богатую добычу и не меньшую славу хотела стать женой ярла. Да что там. Она бы не отказалась стать женой конунга. Но сталось, как сталось.

Инглин часто вспоминала, как стала женой молодого хевдинга. Настолько молодого, что поначалу она даже не верила, что все это серьезно. Хальвдан был младше ее на семь зим. И порой она чувствовала себя старухой в свои тридцать две зимы рядом с ним. А тогда...

Сначала она смеялась над его смелостью. Но когда поняла, что юнец, третий сын мелкого бонда, не шутит, негодовала и кричала. Не притрагивалась к богатым дарам, что он принес ей. Даже бросалась на него с ножом. И в то же время ее восхищала смелость юноши. И... кто знает, когда их дом осветил дар Фрейи? Тогда, когда она сама пришла к нему чтобы разделить ложе. Не потому, что этого хотел он, а потому, что этого требовало ее тело. Или тогда, когда он поднял над головой сына Освальда? Или Дьорта? А может тогда, когда поняла, как пусто в их доме, несмотря на всех рабов, что он привез из Бригии, если его нет рядом? Никто не знает, когда случилось так, что Инглин стала выходить на берег и всматриваться в темное ночное море, выглядывая корабль с флагом Ворона...