Северный гамбит

— Вы, Анна Петровна, в органах год всего. Партизаны и подполье — это все ж несколько иное. А я с сорокового, и раньше на границе служил и дело имел со всякой швалью, шпионами, бандитами, контрабандистами — такого насмотрелся! Так что привыкнете!

Анна Лазарева

Дура, дура… Понимаю, что предтеча будущих интердевочек, а всё же жалко. Воронов за столом бумаги раскладывает, я будто так зашла, а эта — на стуле напротив. Вид у нее не скажу, что сильно запуганный и сломленный. А скорее, как у школьницы, которую к директору вызвали за разбитое окно.

— Зачем англичанина-то? — спрашиваю я. — Что, наших парней не хватало?

— Наши… — бросает она будто с презрением. — А тут настоящий лорд.

— Лорд? — смеюсь я. — Что он представлялся тебе аристократом, четвертым сыном кого-то там, показания твои читала. А ты поверила, дура? Суперкарго — это второй помощник капитана всего лишь. Да и будь он даже настоящим сыном британского лорда! У них же майорат, то есть старший сын получает всё, а прочим — дырка от бублика. Тебя, дуру, просто валяли за красивые сказки, а ты верила?

— И пусть! — вдруг почти кричит эта дура. — А если я хотела? Хотела верить, что вот этот, лорд, завтра увезет меня куда-то, где мы будем жить счастливо? А то у нас про один лишь план и эту войну проклятую, а где любовь? Надеяться хотелось, что вот завтра, завтра, снова завтра! И сейчас мне так жить легче. Чем наши серые будни — на заводе одиннадцать часов, после лишь в койку, и снова!

— А дальше что, — спрашиваю, — зачем нужны мечты, если их нельзя воплотить? Тогда они, как опиум для народа — смотри розовые сны, сидя в грязи.

— Ну не всем же адмирала удается окрутить, — вдруг щерится она, как зверек, смотря на меня с ненавистью, — сама-то ходишь во всем буржуйском? А твои стервочки и их дружки моего Андрюшеньку грабили и били, когда он ко мне шел. «Наши женщины — это наше достояние», — я вас просила меня защищать? Я передовичкой была и в комсомол заявление подавала, а мой отец в Красной Армии с восемнадцатого, и первым колхоз организовывал в нашем уезде!

Я даже не знаю, что ответить. Тут вмешивается Воронов, и разговор идет на повышенных тонах. Короче, выясняется, что в убеждениях этой дуры сущая мешанина — у нас надлежит всем маршировать строем, разговаривать лозунгами, одеваться в дерюгу, «быть как все», женщинам рожать будущих красноармейцев — и без всяких там нежностей-ухаживаний, поскольку это разлагает. Но так как товарищ Сталин провозгласил, что социализм в одной стране, то всё это исключительно у нас, а за границей совсем другое — и любовь, прекрасная как сон, и утонченно-изысканные лорды, целующие дамам ручку, и роскошные дворцы, и красивые платья… ну, в общем, всё прилагающееся.

— Тебя кто этому учил?

— Отец солдатским ремнем вбивал, как социализм-коммунизм строить, ну а я по ночам книжки всякие читала, отец малограмотный был, лишь посмеивался.

По бумагам, отца твоего в тридцать седьмом… потому тебя в комсомол и не приняли; Да, в своем колхозе ты так и осталась бы с мечтами — но угораздило же попасть туда, где есть самые настоящие иностранцы, вот и переклинило мозги: всё время живу как положено, план выполняю, но хоть на минуту туда заглянуть, в мир мечты!

— Так и запишем, — сказал Воронов, — дочь осужденного троцкиста. Плюс искажение учения товарища Сталина относительно принципов построения социализма в одной стране и справедливой оплаты по труду. В итоге имеем скрытого врага советского строя. У вас есть возражения, товарищ Лазарева?

Я лишь пожимаю плечами.

— И что самое занятное, товарищ Воронов, что этой дуре только навесь лапши — она и побежала. Что за лордом, что за последним кочегаром, якобы грузившим в Африке бочки с алмазами от интернациональных товарищей. А мужики и пользуются. Может, выпихнуть её из страны следующим рейсом, из УК ведь меру наказания — высылку из СССР — не исключали? Пусть к лорду катится, в Лондоне дальше панели не попадет.

Воронов секунду смотрит недоуменно, затем спрашивает:

— Так что, эту отпустить?

— Зачем, — отвечаю, — она же дура, а вдруг своим ложным пониманием учения товарища Сталина еще кого-то с истинного пути собьет. Пусть посидит, пока бумаги оформим, и найдем еще англичан, кто бы это сокровище принял на борт. Или думаешь, дура, твой суперкарго вернется? Да он тебя забыл давно, у него таких, как ты, в каждом порту — поматросить и бросить!

— А в самом деле! — подхватил игру Воронов. — Если на этой официально женится ихний не то что лорд, но даже последний грузчик, то она уже вроде как подданная той страны и может валить отселева ко всем чертям, а что с ней там будет, то не наше дело. А если такого не найдется, то налицо в дополнение к вышесказанному еще и разврат, подрыв моральных устоев и дискредитация советских женщин в глазах мирового сообщества. Тогда — кайлом помашет, может, поймет, чего лишилась. Ну что, будем ждать, пока этот твой Эндрю вернется, поскольку в тюрьме тебе другого найти будет затруднительно? Сама-то веришь, что он, как узнает, прибежит тебя замуж брать?

И тут эта дура заревела, как пароходная сирена, размазывая по лицу слезы. Прав был товарищ Пономаренко, подумала я, была бы у нас такая служба, что следила бы за такими, с кашей в мозгах, и помогала вовремя излечивать свои заблуждения, может быть, и удержали бы человека от морального падения. Мечтать никому не вредно, вред — когда эти мечты против настоящей жизни идут.

Дура не умолкала. Воронов протянул руку к кнопке, вызывая конвой.

Лазарев Михаил Петрович, командир АПЛ К-25 «Воронеж». Норвежское море, 7 сентября 1943 года

За вражьей лодкой началась охота, она от нашей гвардии услышит вой торпед… Пока чисто, никого не обнаружили. Курс сто девяносто, глубина двести двадцать, скорость пятнадцать узлов. Место — примерно двести миль вест-норд-вест от Нарвика.

В этой истории, не без нашей помощи, морская война на севере приняла вялотекущий позиционный вид. Немцы сидят в Нарвике, но стратегическое значение — вывоз шведской железной руды — этот порт приобретает лишь зимой. Сейчас же редко-редко вдоль берега, прячась в фиордах, проходит каботажный транспорт с текущим снабжением для гарнизона и 11-й флотилии подводных лодок. Причем в нашу зону ответственности фрицы предпочитают не соваться, помня об устроенном нами подводном геноциде, а тихо-мирно пробираются в Атлантику — топить англичан. Хотя иногда отдельные экземпляры пытаются подняться к северу — то ли проверяют наши возможности, то ли просто отклоняются при обходе Британских островов. Но других целей для активных действий СФ пока нет — потому отрабатываем на них тактику противолодочной обороны.

Выглядит это так: наши самолеты, патрулирующие над морем, засекают цель бортовым радаром (у нас уже есть целый полк таких «всевидящих глаз») и передают место, курс и скорость цели нашим подлодкам уже развернутой в море завесы. Обычно в этой роли выступают большие крейсерские, тип К, «котельниковский» дивизион — и быстроходные, и силуэт сильно отличается от «немок», что позволяет избежать «дружеского огня». Но их в составе СФ всего пять, так что к этой задаче привлекаются и «эски», хотя реже. Лодки против лодок, однако за лето общим старанием уже пять зафиксированных побед!

И вот немцы попробовали огрызнуться. Две недели назад С-56 Щедрина, находясь на позиции ожидания, была атакована неизвестной подлодкой и едва сумела уклониться от торпед. Так как силуэт «эски» мог сойти за немецкую, то сначала даже предположили, что переусердствовали свои, но расследование показало, что никто из наших, находящихся в море, атак не производил. Затем так же была атакована К-3 и тоже с трудом увернулась, причем на этот раз противник даже показал рубку. Расчет сорокапятки успел открыть огонь, было ли попадание неизвестно. Ждать, когда кого-то потопят, Головко не захотел — и вызвал нас. Поскольку противолодочные торпеды до лодок фронтовых дивизионов еще не дошли, да и, как показали опыты с Щ-422, мы стреляли ими гораздо лучше местных товарищей.